Освобождение
Пол, национальность, гражданство, место жительства, профессия — этими пунктами в глазах государства издавна определялся человек.
От Средних веков к Новому времени и от Нового времени к Новейшему менялись формы и способы жизни, но человек оставался всё тем же: четко определенным через небольшое количество характеристик.
Анкетными графами, как прутьями клетки, он был загнан в тесное пространство, заключён, ограничен, обрезан.
В Средние века принадлежность мастерового к цеху была пожизненной. Также как принадлежность крепостного крестьянина к своему состоянию. Поэта Тараса Шевченко выкупили из крепостного состояния, а миллионы других не выкупили.
Кем родился, тем и живи.
В удобном для государств мире люди были рассортированы по цвету паспортов. Если ты немец, то не француз. Итальянец не может быть русским. Люди, как фишки в игре, имели свой цвет и стояли в предназначенных им коробочках.
Место жительство было постоянным. Ремесленник Средних веков всю жизнь жил в своём городе. У крестьян в Советском Союзе не было паспортов, они были приговорены к своему колхозу. Горожанину переехать в другой город было трудно — как прописаться? Прописка в России существует до сих пор — человек иголкой пришпилен к адресу.
И не только к паспорту и адресу, но и к социальной роли. Социальные роли не менялись веками. Задубевшие постулаты из поколения в поколение вкладывались в души и мозги людей. Мужчина должен быть мужественным, женщина женственной. Одни ходят в брюках, другие в юбках. У одних длинные волосы, у других короткие. Одни проявляют инициативу, другие соглашаются. У одних работа, у других дом и дети. Будь предан государству. Ходи со всеми в церковь. Вставай при исполнении гимна. Отдай долг родине в армии. Верь властям. Кондовый, устоявшийся мир, весь состоящий из нерассуждающей преданности, из однозначных ответов.
Человек не просто был учтён государством, он принадлежал ему на правах собственности. Пушкин без разрешения царя не мог выехать заграницу, Тургенева из Франции царь вызвал в Россию, и он поехал. А как не поехать? Право государства на человека не подлежало сомнению.
Фашизм и коммунизм утверждали о своём вечном будущем, но на самом деле были вечным прошлым.
В своей практике они умаляли человека, сжимали и обрезали его и приравнивали к одной характеристике, расовой или классовой.
Трудно назвать точку начала перемен в истории, точку, когда типовые характеристики и стереотипные роли начинают подвергаться сомнению. Накопление нового идёт исподволь. Мы видим новое, только когда оно выходит на поверхность. А до этого — отщепенцы, тая мысли, наклонности и поступки, ведут тайную жизнь во тьме веков, и только бродягам и купцам дозволено пересекать границы и странствовать в чужие миры. Но приходит час.
В конце девятнадцатого века суфражистка Эммелин Панкхёрст предложила своему будущему мужу Ричарду не регистрировать брак и вообще не совершать никаких юридических действий по воле государства. В начале двадцатого анархистка и феминистка Эмма Гольдман отказалась встать при исполнении гимна — она отрицала государство. Две мировые войны остановили процесс — но дело сильно сдвинулось в послевоенные шестидесятые.
Оказалось, что традиционный мир социальных ролей иллюзорен. Из него можно выйти, как из комнаты. Можно считать себя принадлежащим не государству, корпорации или обществу с его унифицированной системой ценностей, а, например, «нации Вудстока». Так в 1969 году определил своё гражданство на суде Эбби Хоффман. В наше время многие могли бы сказать о себе, что принадлежат к «нации интернета».
Перемены дышат в мелочах. Смайлик, появившийся в виде значка в 1963 году, стал знаком освобождения от обязательной для всех серьезности. Пол Маккартни в строгом костюме, прошедший босиком по пешеходному переходу на
Человек, уложенный в рамки анкеты, только что бывший чётким набором характеристик, позволявших точно классифицировать его, вдруг стал текучим облаком. С виду мужчина, в душе женщина, по образованию одно, по виду деятельности другое, сегодня тут, а завтра там — кто он такой?
Гражданство перестало быть клятвой верности государству. Оно стало рутинной бюрократической процедурой, лишенной пафоса и святости. Сегодня вполне законно быть одновременно гражданином России и Бразилии. Ничего общего нет между Россией и Бразилией, но гражданином можно быть и там, и там. Можно иметь и три гражданства, но если можно три, почему нельзя пять? Почему человек не может жить, имея все 193 гражданства, существующих в мире, или имея одно всеобщее универсальное?
Профессия, которую ещё недавно люди получали пожизненно, на наших глазах превращается в эпизод. Примеров сотни, вот один: юрист Юсупов стал летчиком и спас людей, посадив на брюхо аварийный самолёт. По данным Росстата 2015 года, 39,5% россиян работали не по специальности; по данным ВЦИОМ 2019 года, 47% опрошенных сменили профессию. Что это — показатель плохо организованной в стране жизни или неизбежно наступающего нового времени?
Адрес как константа человеческой жизни тоже перестал иметь фатальное и неизменное значение. В век мигрантов и эмигрантов люди живут сегодня здесь, завтра там, а послезавтра где-то еще. На улицах Москвы звучит таджикская речь. Во дворах Берлина мамы ругают детей по русски. Московский таксист уезжает на Сицилию, чтобы открыть там пиццерию. Двое москвичей, муж и жена, уезжают на зиму в Таиланд, потому что там тепло. У них нет ни постоянного адреса, ни постоянной работы. Я знаком с этими людьми, а вы знакомы с другими, живущими таким образом.
Мы видим, как на наших глазах в начале двадцать первого века человек освобождается от данных ему государством и социумом рамок, граф, ячеек и клеточек.
Сбрасывая с себя навязанные ему характеристики и роли, он оказывается сам собой в своём обнаженном естестве.
К этому человеку следует присмотреться. Чем он окажется, освобождённый от границ, постоянной профессии, паспортов и социальных ролей? Во что превратится наш всё ещё хорошо структурированный мир, в котором каждый будет тем, кем хочет, и там, где хочет? Выдержит ли сам человек свободу от клетки, в которой его держал многовековой всеобщий бюрократический режим? И какие тут ожидаются противодействия и реакции, какие новые оковы и новые способы порабощения человека?
На самом деле мы почти ничего не знаем о человеке. Для государства человек был «собакой Павлова», оно его дрессировало, чередуя пряник и кнут, кусочек сахара и удар током. Может ли он жить без опеки государства? Во что превратится человек, выпрыгнувший из анкетной, масштабной и тарифной сеток, в которых его держали? В монстра? В ангела? В облако в штанах?
В неуклонном потоке следующих одно за другим освобождений подвергается сомнению не только государство, но и природа. Первая операция по изменению пола была проведена немецкими хирургами в 1931 году и имела трагические последствия, сегодня такие операции многочисленны и успешны. В некоторых анкетах уже появились три квадратика, где можно отметить свой пол, а также опция «не скажу». Константа, которая ещё недавно казалась данной навсегда, исчезает.
Этот третий квадратик, опция «не скажу», нравится мне больше всего. Не скажу, потому что мои мысли, моё место жительство, моя профессия, моя национальность, мой доход, мой пол — не ваше собачье дело!
