I.

Меня зовут Саша. Мне 27 лет. Я вешу 47 килограмм. Я имею гуманитарное образование. Я учусь строить.

Это для меня непривычно. Знания о том, как строить, пилить, строгать, чинить никогда не были приличны девочке в моем детстве. Отцы такими знаниями с дочерьми, как правило, не делились. Слова «дай помогу», которые сопровождались исчезновением из рук всякой техники, мне хорошо знакомы. А дальше — сгорбленный панцирь сосредоточенной спины, непонятные ловкие пассы рук, — и всё готово. На, бери, пользуйся. Стыдно спрашивать, как он это сделал, — вдруг я этого не пойму, вдруг он надо мною только посмеется с издёвкой, скажет, что это не моё дело? И мне станет больно в том самом месте, где больше всего болит — там, где комок в горле и привкус несправедливости.

Я не уверена в своем успехе, тем не менее на мне строительный комбинезон почти моего размера, у меня повязан цветной платок на волосах. На глазах пластиковые очки. Я держу в руках жестяную банку, внутри неё излучает спиртовые пары автомобильная шпаклёвка, которую мне предстоит развести с отвердителем, чтобы замазать выбоины в том месте, куда пойдет дверь. За 4 минуты! Затем она застынет. Мой друг Коля подсказал, что подойдёт именно такая.

Я сомневаюсь даже в том, как правильно открыть жестяную банку с этой полимеризующейся жижей, и я не уверена, в чём моя проблема — не хватает ли мне на это сил, или я делаю что-то не так. Кроме прочего, я и не понимаю, как отмерить нужное количество отвердителя.

 — Измерять должен тот, кто будет строить! — дрожащим от слёз голосом поучала меня мама (утонченная женщина, обожательница Мирей Матье), когда узнала, что ко мне в недостроенную комнату через коридор приходил мой знакомый физик-оптик Вова, чтобы помочь мне точно измерить дверную коробку.

Мой суперэксбойфренд десятилетней давности, иными словами, просто старый-добрый товарищ (назовём его Василий), живущий в моей коммуналке, два года назад затеял этот ремонт.

Проект моей новой комнаты (оказалось, что он решил строить её именно для меня! Вау!) Василий замыслил грандиозный, и хотел вложить в него очень много своего либидо, но у него появилась новая девушка, с которой они сняли комнату и благополучно зажили в той же коммуналке, что и мы с мамой, а ремонт моего отдельного жилья был заброшен.

И я осталась с щелью в двери и голыми гипсокартонными стенами на очень долгое время — за это время я успела влюбиться в девушку своей мечты, написать диплом, закончить факультет Свободных искусств и наук по специальности «социология и антропология», освободиться и взять этот строительный проект в собственные руки.

Информационная справочка: мой дом — это бывшее советское общежитие, трансформировавшееся через годы перестройки и приватизации в коммуналку капиталистического типа. Тут пять этажей, и я живу здесь на самом-самом верху с тех самых пор, как я родилась. Лифта здесь никакого нет — ни социального, ни обыкновенного. Для того, чтобы привезти стройматериалы и поднять их на пятый этаж, нужны руки. У меня даже уточняли по телефону, когда я впервые в своей жизни звонила в строительную базу: «Будет ли кому разгрузить?»

II.

Мой друг Коля, строивший комнату вместе с Василием, согласился мне помочь. Я шла за Колей в тот день, потому что он много курит, и ему не всегда просто встать с постели, а так же честно оценить время своего опоздания. Параллельно звонил грузчик, который постоянно оправдывался за то, что не везёт заказ быстро. Я радовалась всякий раз, когда понимала, что он будет позже — это означало, что и перспектива остаться наедине с двумя огромными листами фанеры или злым грузчиком, который приедет раньше, чем я соберу Колю, переставала казаться такой реальной.

Коля неспешно натягивал штаны, грузчик бесконечно оправдывался по телефону, Коля долго пытался решить — выезжать ли ему на велосипеде, или идти пешком, наконец, он решил, мы сели в лифт, и он передумал — на велосипеде ему будет удобнее

Я волновалась, но мы успели к прибытию фанеры.

На дворе был октябрь, дул ветер, а Коля с грузчиком вынули двух с половиной метровые листы толстой (9 мм и 12 мм) фанеры, и я открыла дверь подъезда для того, чтобы Коля мог затащить их внутрь. Коля сказал, что может взять и донести лист один до самого пятого этажа.

Мы потащили лист вместе. Это было умопомрачительно — умопомрачительно тяжело и круто. Когда делаешь что-то подобное в первый раз, то на лестничной клетке накрывает удушливый страх оступиться на развороте и повалить всё вниз вместе с самой собой, от этого кровь пульсирует в висках, качая туда-сюда горячий заряд жизни. На тот момент я забыла, что существует страх того, как посмотрят на меня соседи или что мне скажет пожилая бабушка, которой я перегорожу дорогу. Я пережила ощущение сладостного триумфа, когда оба листа оказались у меня наверху. Хей! Это мы!

«Это мы сделали вместе!»

То же я могу сказать про сам корпус двери: «Мы строили вместе».

Коля учил меня всему, о чём я его просила. Но мне не всегда было легко учиться у Коли. Был один неприятный нюанс. Он всё время старался оградить меня от работы, которую считал для меня небезопасной или тяжелой, а потом с увлечением делал эту работу за меня. Трудно учиться, ведь тебя прервут. Обязательно прервут.

У меня постепенно заостряется взгляд, я начинаю продумывать варианты, и тут вот эти вот всегдашние загребущие отнимающие руки выдирают инструмент, и ласковое: «дай сюда». Трудно работать, догадываться, доходить до сути вещей самой — так, чтобы они ладно ложились в мою память тела, — тогда, когда на меня пристально смотрят и сомневаются в том, что мне под силу что-то, что я пытаюсь совершить.

 — Давай я тебе подставлю стульчик! Тебе так будет неудобно, — говорил Коля, бросая рабочий процесс, чтобы облегчить мои первые самостоятельные попытки загнать чёрный саморез в корпус двери, ввернув его сквозь 9 мм фанеры в мягкую древесину соснового бруса.

Коля хотел мне помочь. Но я не ощущала от этого доброты и участия, скорее, я испытывала некоторое напряжение. Я чувствовала себя так, что ко мне не относятся серьёзно. Я боялась, что если буду говорить Коле всё, что я чувствую и думаю на счёт работы и взаимодействия с ним, то он просто уйдёт и перестанет мне помогать.

 — Спроси, Коля там случайно не голодный? — беспокоилась моя мама, когда я отодвигала полиэтиленовую штору и выходила в общий коммунальный коридор.

III.

После работы длинною в месяц дверь, высотой два метра и двадцать семь сантиметров и шириной в 78 см, а также толщины в 9 см, была закончена.

Только подумать — я впервые в своей жизни сделала что-то, что больше меня. Прямоугольная фанерная монолитная стелла с наполнителем из колюче-мягкой впитывающей звуковые волны стекловаты, умещённой между брусьями. Вишнёвая в разводах с одной стороны, изумрудная с другой — так легла на неё алкидная эмаль из баллончика. Моя дверь. И она ещё никогда не покидала порога моей комнаты.

Мы собрались вчетвером: я, моя девушка, страдающая от эндогенной депрессии, наша общая подруга, совмещающая учебу и работу, а также Коля. В этот день мы смогли повесить только громоздкие петли для двери — «Петли-убийцы», — как назвал их Коля, но оказалось, что «мы повесили их зря» по мнению самого Коли. У нас было просто всё для того, чтобы закончить с дверью: еда, чай и стимуляторы, — но в сотый раз не был порядочно заряжен старый злосчастный шуроповёрт.

 — Да потому что литий-ионные аккумуляторы, — орал Коля, — очень легко, блять, сломать, если перезаряжать его больше, чем нужно. Это всё, потому что ты слишком долго его заряжала!

Я придерживала стрелу от петли для того, чтобы Коля мог прикрутить разряжающимся шуруповёртом саморезы, а через пару секунд Коля выкрикнул: «Ну, это, блять, невозможно, дай я сам!» Я спросила, держала ли я стрелу как-то не так, он ответил, что я держала её неудобно, я заметила, что он мог бы сообщить мне об этом в процессе. Ведь у нас никогда не получится работать вместе, если мы не найдём друг с другом общего языка.

В конце концов, моя цель не в том, чтобы мне сделали всё как можно скорее, — моя цель в том, чтобы научиться. Коля упрямо гнул свою линию, всякий раз взрывался, если я просила его объяснять вещи или делать вещи всем вместе. Он хотел сам, хотел один, хотел быстрее и лучше, не замечая, что он в самом деле тут не один.

Ему не хватало терпения. Если крикнуть человеку, как ты, Коля, кричишь: «подай мне зубило или стамеску», — когда человек не знает, что это такое или сомневается, что знает, — он будет медлить и «тупить» (как ты бы, Коля, это назвал). Но стоит перестать давить на человека, терпеливо, спокойно и подробно (ну, прямо как взрослый) объяснить один раз, что это и как это выглядит, то Вам и человеку будет намного проще работать вместе.

 — Ну, тогда, делай без меня, если тебе не нравится, — процедил сквозь зубы в такт ударов молотка Коля.

IV

Я решила, что работа с Колей не приносит должного результата. У Коли такой характер, что когда он делает вещи, он делает их так, как будто он самому себе желает зла. То микрофон сломает себе самому, лихо выдрав кабель из гнезда вместе с самим гнездом, то петли повесит таким образом, чтобы переделывать потом и злиться на себя за то, что сделал не «как надо».

Коля иногда зовет себя — «Шива-разрушитель», последнее, что меня связывает в сотрудничестве с ним — это то, что я считаю его единственным человеком, который может мне помочь. Он имеет навыки и физические силы, которых не имею я (или мне так, по крайней мере, только кажется). Вечер раздумий, и я поверила в то, что я справлюсь. Сама. И что без Коли я смогу повесить дверь. Мне нужен только человек, который мне поможет дотащить её от козел до дверного проема — ведь даже Коля не поднимает её один. Остальное — дело техники.

В четверг пришел мой друг Павел — однажды я встретила его на Невском проспекте и позвала поделать со мной ремонт. Если честно, оказалось, что люди соглашаются на подобные авантюры легче, чем я предполагала.

Павел когда-то закончил Герцена по специальности «русская литература», горячо любил поэтов-декабристов, когда-то был моим хорошим другом и однажды возлюбленным, потом общение сошло на нет. Он сильно разочаровался во всём и пошёл учиться на слесаря-краснодеревщика — карьера не задалась, в мастерской его что-то не устроило и он прекратил беспощадный дауншифтинг. Сейчас он мечтает стать видеоблоггером, но постоянно откладывает начинание — боится, что выйдет плохо.

Мы встали по обе стороны громадной двери и приготовились нести её к дверному проёму, чтобы примерить её туда.

 — Шура, давай на «раз-два», поднимаем! — сказал Павел, подтягивая вверх свой край двери.

Я стояла напротив, просунув пальцы под свой край двери, — он был шершавый на ощупь, но уже без заноз.

 — Погоди! Постой! Разве нам не нужно договориться и подумать о том, как мы будем её нести?

 — Думать для дураков! — ответил Павел, а я понесла дверь вместе с ним, ориентируясь на то, что вот прямо сейчас придёт в голову этому чуваку.

Я молча поддерживала виляющий курс. Мной владела эта установка из какой-то дремучей эры: «он мне помогает — плохая идея его бесить».

Перемещение тяжелых объектов, как я поняла, это такая деятельность, наподобие секса. Ну, в том плане, что для неё не нужен план. То есть не нужно особенно договариваться в процессе. Между двумя, несущими один предмет, существует что-то вроде общего физического чувствования. Двигаешься в такт с партнером, как в танце. Ты просто всё чувствуешь по наитию и делаешь, как надо. Чисто интуитивных чувствований вообще во всей этой «мужской работе» оказалось больше, чем сами мужчины любят об этом распространяться.

Она встала! О, боже! Боже мой! Матерь Мария! Она встала в дверной проем. Она подходит ему как Саймон подходит Гарфанкелю, как мои новые антидепрессанты этому ноябрю и как Бивис подходит Батхеду! Она встала! Мой бог! Как будто там и появилась. Влезает прямо сюдаааааа!

 — Какая красота! Надо просто знать, кого звать на помощь! — сказала моя мама, возникшая в коммунальном коридоре. Павел кокетливо замялся и принял благодарности.

На следующий день мама передала мне, что сосед Сева — плечистый парень с чёрной щетиной — хвалил мою новую дверь.

V.

Тем не менее, мой собственный энтузиазм по поводу успешной инсталляции двери через незначительное время поутих.

Всё дело в том, что петли висят не совсем на месте — угла, который образует стрела петли, не хватает на то, чтобы дверь всерьёз дотянулась до дверной коробки.

По эту пору Василий — тот, кто начал и сделал большую часть ремонта ещё до того, как я взялась за дело, — стал постепенно интересоваться моей работой, а я с гордостью показывала результаты своего труда: труда строителя и труда организатора.

Было решено расширить проёмы, в которых валандаются петли. Василий посоветовал мне взять свёрла — самые маленькие, какие я найду, — вставить их в дрель и «дрелить» маленькие дырочки в петле.

Дрелить, дрелить, ровно в ряд с очень маленькими промежутками между ними, а потом ебануть по ним большим сверлом — и таким образом «отрезать» кусок прочнейшей стали, который мешает двери закрываться.

Я терпеливо сверлила их и, когда я ощутила свободу своей руки, которая сжимала тяжелое жужжащее и мощное как пчелиный рой сверло, чьё тонкое жало (2 миллиметра в объеме) медленно, сдувая и слизывая металлическую стружку, вонзается в металл и с резким толчком клюёт петлю, я почувствовала блаженный жар во всём своём теле. Я просверлила несколько дырочек и затупила сверло.

В тот же день я купила сверла. В строительном магазине я была так уверена в себе, что была готова к встрече с любым из продавцов-консультантов.

На следующий день Василий сам опробовал одно из купленных мною свёрел для сверления петли по собственному проекту. Он сдался на первой дырке. Ему показалось, что это слишком долго и утомительно и лучше просто взять сверло побольше, потом взять стамеску и ещё раз хорошенько «ебануть».

Василий увлёкся и сделал всю работу за то время, пока я собиралась, чтобы выезжать к своей девушке в гости.

Сотрудничество с Васей казалось мне меньшим из зол ровно до того момента, пока он не произнёс такое очень мужское: «Зови меня тебе помочь, когда будешь в более добром настроении!»

Эту фразу я не запомнила точно, потому что Вася собственноручно разорвал и выкинул бумагу, на которой я записала его слова.

VI.

Так легко работать и осваивать что-то новое, когда на тебя никто не смотрит, когда в тебе не сомневаются, когда не сопровождают советом или унизительной шуткой любое твое движение или начинание, когда нет «зрителей», которые ежесекундно переживают за твою безопасность и вырывают инструменты из твоих рук, чтобы сделать тебе «приятно». Так легко быть собой и чувствовать себя уверенно теперь, когда у меня уже есть настоящая дверь, которая открывается только тогда, когда я этого хочу, и закрывается на замок, ключи от которого есть только у меня.

Перед самым Новым годом я со своим другом физиком-оптиком Вовой вынесла свою старую дверь на помойку и, пока мы несли дверь вниз по лестнице, двое встреченных нами мужчин предложили свою помощь. Я отказала им и объяснила, что мы справляемся.

Мы поставили старую, подточенную с боков дверь в сугроб, прислонив её к стене. На ней написано черным маркером: «дверь в лето», — а вокруг облако зелёной краски.

— Могла бы и согласиться на помощь, мне удобней было бы нести, — посетовал Вова.

Я терпеливо объяснила ему, почему мне это не подходило. Я очень устала чувствовать зависимость, устала расплачиваться галантными улыбками за помощь, устала наливать чай «рабочим рукам» «благодетелей». Устала сохранять самообладание, молча терпеть обидные насмешки, чтобы не «выбесить» того, кто мне помогает. Я хочу чувствовать себя самостоятельно, мне приятна физическая нагрузка не меньше, чем мужчинам. А если и делать что-то вместе, то только с друзьями, которые меня понимают. С такими друзьями, которые хотят делать вместе, а не за меня.

VII

После Нового года ко мне в гости зашёл Коля. Он сидел на моем подоконнике и курил.

— Хорошо, что ты не сдаёшься и не бросаешь этот ремонт.

— Да, вот, чего у меня не отнять, так это того, что я не сдаюсь. Такой у меня характер.

— Жалко, что я тогда петли плохо сделал.

— Нормально сделал, мы поставили дверь потом и отпилили лишнее.

— Хотелось элегантней всё это сделать… Эх… собраться бы здесь всем вместе и сделать потолок.

И Коля стал описывать в воздухе пассы руками, излагая, как бы он всё сделал. На какой-то момент я перестала его слушать и удалилась в собственные мысли.

Как серьезно всё переменилось! Переменилась и я сама. После того, как я поработала с разными материалами, поизмеряла их вдоль и поперек, я чаще понимаю, о чем идет речь, когда мне говорят: «а там такое на пол метра», «потолки высокие в 2 с половиной метра», «ну, представь себе 3 сантиметра, тебе что трудно представить как выглядят три сантиметра?»

Пожалуй, мне было трудно представлять 3 сантиметра до тех пор, пока я не потрогала их руками — такой высоты у меня порог.

Что ещё 3 сантиметра? У меня на двери звукоизоляционный щит в 3 сантиметра. Он сделан из изолона. Изолон — это такой звуко- и теплоизолирующий материал, который я достала на складе в Янино по самой дешёвой цене.

Пару дней я делала на листе изолона растяжку и гимнастику, а потом разрезала и приклеила прямо на дверь.

Одна девушка спрашивала, точно ли «это всё» дешевле, чем нанять рабочих? Иная женщина с научной степенью просто рассмеялась мне в лицо, когда поняла, что я реально делаю ремонт своими собственными руками и учусь строить. Другая интеллигентная женщина с научной степенью стала учить меня, чтобы я никогда не рассказывала о том, что я умею, собственному будущему мужу, иначе он обленится и не будет делать «свою» работу. Потом я сказала, что у меня не будет мужа, потому что у меня есть любимая девушка, и тогда её губы сложились в улыбку:

— Ну, раз так, то, конечно, Вам нужно учиться строить, чтобы всё построить для своей женщины!

Это ладно-скроенное патриархальное устройство мира стало давать какой-то свой внутренний совершенно парадоксальный сбой — подумать только — «построить всё для своей женщины». Так, как будто эти навыки и умения имманентно присущи лишь мужчине, ну, или тому, у кого есть женщина, которая не умеет строить.

Когда я не умела совсем ничего, то всё построенное казалось мне идеальным. Раньше я переживала за каждый свой саморез, который входил криво, — мне казалось, что эти статные профессиональные рабочие-мужчины делают всё совершенно, что у меня никогда не получится хоть в десятую долю того, как хорошо выходит всё у них, что у меня недостаточно сил или ума для выполнения такого рода работы.

Но теперь мои глаза открыты, и я вижу, что весь этот материальный мир насквозь и полностью состоит из торчащих, криво вставленных шляпок, на многих из которых даже слизана резьба, отслаиваются поверхности, из всех мыслимых щелей вылезают желтые пузыри строительной пены. Всё это сделано так, как было возможно сделать — не идеально, с поправкой на жизнь. И я так могу, и ты так сможешь, моя сестра или подруга, если тебе когда-нибудь придет в голову идея построить что-то.

Всё то, что казалось мне раньше каким-то сложным и непонятным металлическим месивом теперь имеет для меня очертания и свой смысл, я впервые опознаю и называю предметы своими именами, подобно Адаму в райском саду.

— Я так понимаю, что вы все–таки решили удлинять «личинку», чтобы уместился этот щит изолоновый? — неожиданно прервал меня Коля.

— Ничего я не удлиняла, я вырезала в изолоне форму для ручки. И вообще, это не МЫ решили. Это уже решила Я. Это сделала я сама. Это Я сделала.

— Ты вместе со всем Миром, — поправил меня обкуренный нью-эйджем Коля.

Текст и фотографии Александра Скочиленко

для журнала Шкура№4 Смысл