Письмо из Украины: Семь дней
Я не могу понять, какой сегодня день, хотя многое записывала. Я помню, что были события в эти дни — взрывы, подвалы, сирены — но их не чувствую. Я не чувствую, что было во время, что было до них, про завтра даже не думаю. Я не знаю, какое для этого нужно слово: дефамилиаризация, отчуждение, остранение.
Я думала, похоже ли это на Майдан — нет, не похоже. Майдан был выбором и у него всегда были входы и выходы. Теперь же происходит что-то тотальное, самое большое зло, что-то вне слов, вне человека, что-то, что навсегда. Наши бабушки-дедушки говорили “лишь бы не было войны, война— это самое страшное”. Теперь я тоже это знаю.
Я не могу понять, какой сегодня день, но знаю, что голову мыла три раза, а я мою ее раз в два дня. Первый раз я помыла ее в то утро. Я проснулась от взрывов, надела все самое теплое, тряслась еще час, затем подумала, что раз взрывы на левом берегу, а я — на правом, я могу успеть. Если бы меня не выворачивало всеми способами, перед долгой дорогой военного положения я бы даже позавтракала.
В инстаграме мерцают противотревожные советы, в них просят потрогать что-то, заметить текстуры. Я трогаю полотенце и плед и не чувствую ничего. Папа сказал, что я купила себе крепкие сигареты, их я тоже не чувствую. За неделю я похудела на три килограмма— это из разряда невозможного. Так бывает только если три месяца ходить в спортзал, сильно недоедать и влюбиться.
Я не могу понять, какой сегодня день, похоже так работает вытеснение. Оно держит в
Вчера у меня был нервный срыв. Я уже не могла говорить, простро ревела. Но реветь не как “плакать”, а как животное. Случился разлом между миром и реальностью, а меня отбросило на эту сторону. Наверное, я могла сразу уехать, но нет, не могла. Как будто меня назначили посредницей между ужасом и словами, и я уже точно знаю, что в этих случаях нет смысла противиться.
*
Your silence will not protect you.— Audre Lorde
