Причина войны не всегда кроется в том, что говорится, в рассуждениях политических, геостратегических экспертов и так далее. То, что является ее причиной, в гораздо большей степени, согласно Фрейду, заключено в том, что подразумевается и движимо внутренней ненавистью к другому. Вот где проявляется абсурдность войны — в этой неугасаемой ненависти к себе подобному (схожему). И, от непонимания мелких отличий, она может вспыхнуть среди бела дня. Достаточно одного события, часто совсем небольшого, чтобы произошли тысячи взрывов, смертей, тел взорванных, с которыми плохо обращались, разрушенных жизней, разорванных человеческих связей, разграбленных городов. Однако это слепое насилие, на какой бы территории оно ни осуществлялось, всегда находит единственное пространство, где оно разыгрывается, — пространство тела и в каждом случае, уникальное тело врага.

Тело врага

Война ничего не объясняет, она лишь определяет пределы контекста, в котором худшее, что есть в человеке, высвобождается против себе подобного. Он делает это очень своеобразно, опустошая и уничтожая тело указанного врага посредством варварских действий, часто сексуального характера. Это вне перверсии, это одновременно унижение другого — часто женского — и, в некоторых не столь редких случаях, настоящее разрушение матки, того, что находится у истоков жизни. До того, как они столкнутся телом с телом друг с другом, тело женщин — это пространство, где мужчины ведут свои войны [1].

Во все времена в рассказах о войне тело представлено своими первичными потребностями, своими деструктивными влечениями, тысячей и одной деталью, которые определяют его вне эскабо, представляющего его с привлекательной или желанной стороны ,— то есть как мерзкий объект, угрозу самому себе — убей или будь убитым — отход, отброс, помещающими его реальное по ту сторону знания о разумном основании неприятия или ненависти к другим. Тело врага всегда и везде заклеймено: звериным насилием, отвратительным зловонием, а внутренности его имеют тлетворный запах. Паразит было бы ключевым словом, для его обозначения с помощью метафоры худшего, которое вызывает этот императив: «Избавьтесь от этого шлака!» Тело врага сводится к тем беспозвоночным, которые атакуют труп. Мы были бы не между двумя смертями, а между двумя телами, лишенными своей жизни; между трупом и останками, причем первое мыслится вне истории.

Об этом напоминает нам Эли Визель, когда пишет о том моменте, когда в борьбе за существование Израиля ему было назначено казнить человека. Он знал о нем только одно: «он был моим врагом» [2]. Он ничего не хотел знать о его теле ; должно ли оно есть, курить, пить и так далее или нет. Несмотря на то, что его призывали к этому, поговорить с этим человеком или обменяться мнениями о чем-либо для него было невозможно, « у врага нет истории » [3]. В особенности узнать о том, чем он наслаждался. В противном случае казнь была бы невозможна.

Парадоксальная гуманизация тел

Поэтому война всегда ведется с телами, с реальным телом, телом наслаждения, телом, имеющим историю. В момент, предшествующий убийству, оно принадлежит человеку; после это труп. Бывает, что иногда перед этой последней стадией оно находится в агонии. Так, его жалобы, его страдания до сих пор несут на себе отпечаток живого; именно там надо положить конец жизни, нанести смертельный удар. Однако это не аннулирует то, как мы смотрим на него, как оно смотрит на нас, как смотрит на нас эта смерть.

Несколько лет назад я говорил об анализанте, который состоял в отрядах коммандос [4]. Он объяснил, как в условиях войны ему приходилось проникать на вражескую территорию, сливаться с толпой, чтобы стать другим — тем, кому придется убивать, — пока он не обрел его запах, не жил в его близости, не влился в его кожу. И только тогда, в финальной схватке, был нанесен смертельный удар. Парадигма разрушения другого в зеркале или больше? Но как отделиться от этой кожи, с которой мы едины и которая несет на себе печать смертельной раны? Это не другой в зеркале, это смерть в отраженных телах; это другое, это смерть, которая остается в том, кто ее дает!

Дегуманизация смерти

Война превращает тела в разрозненные фрагменты, которые подбираются после битвы; отдельные части, которые мгновением ранее были населены историей. Так отмечена разница между останками, которые берут с собой, которые почитаются в ритуалах, и трупом, реальностью того, что остается, и тем, что стремятся заставить исчезнуть, вычесть из истории.

Перевод: Егор Цветков, редакция: Ирина Макарова

[1] Cf. Briole G., « Impossible d“escaboter », in La psychanalyse à la lumière du gai savoir de Rabelais, Accès à la psychanalyse, Bulletin de l”ACF VLB, numéro spécial, novembre 2017, p. 45-54. Ce texte pour L’Hebdo-Blog reprend les grandes lignes de cet article.

[2] Wiesel É., L’aube, Paris, Seuil, collection Points, 1960, p. 9.

[3] Ibid., p. 87.

[4] Cf. Briole G., « Cette blessure, là », La Cause freudienne, n°77, mars 2011, p. 179.

L’encore à corps (Ещё в теле) омонимично с выражением corps à corps (рукопашный бой, буквально «телом к телу»)

Опубликовано с разрешения автора. Проект lacan-sinthome.ruОригинал публикации: https://www.hebdo-blog.fr/lencore-a-corps/