Levers of Power: How the 1% Rules and What the 99% Can Do About It Kevin A. Young, Tarun Banerjee, and Michael Schwartz
Рецензия на книгу Кевина А. Янга, Таруна Бандерджи и Майкла Шварца «Рычаги власти: как 1% управляет и что 99% могут с этим сделать» (Издательство Verso), опубликованная на сайте журнала Boston Review.

Серьезные политические решения в капиталистических странах принимаются с учетом мнения представителей крупного бизнеса, которые не несут ответственности перед населением и преследуют собственные цели. Несмотря на это, мы, как граждане, призваны верить в то, что на политические процесс можно влиять, если мы поддержим кандидата с многообещающей программой. Авторы книги «Рычаги власти» на примере США пытаются выяснить какое влияние оказывает капитал на политические решения до принятия законопроектов и во время их проведения в жизнь. Они приходят к выводу, что без давления общественных движений, озвучиваемые кандидатами во время предвыборной кампании призывы к проведению социально важных реформ останутся всего лишь популистскими жестами. Аргументация авторов строится на анализе исторического опыта давления прогрессивных общественных движений на власть и изучении текущей политической ситуации в США.

У американских демократов давно есть заготовленный ответ на критику нашего обветшалого общественного договора, состоящий из одного слова в повелительном наклонении: «голосуй!» Он подразумевает, что избиратели должны примкнуть к кандидату, который обещает бороться со статус-кво, и полностью довериться ему, когда он окажется на посту. В своей новой книге «Рычаги власти: как 1% управляет и что могут с этим делать 99%» историк Кевин А. Янг и социологи Тарун Банерджи и Майкл Шварц пристально изучают мнение, — возникающее в публичном дискурсе во время каждой предвыборной гонки, — что электоральная политика может привести к реальным изменениям в стране в лучшую сторону. Опираясь, в основном, на исследование деятельности администрации Барака Обамы, книга демонстрирует как экономические и политические элиты внедрили в законодательных кругах дружественный к бизнесу процесс взаимодействия, который невозможно преодолеть даже настроенным на реформы политикам. У авторов получилось честное описание давления корпораций, при котором «фундаментально одинаковые сценарии описывают политику США независимо от того, кто находится на посту президента».

Сосредоточившись на администрации Обамы, «Рычаги власти» показывают как политические ограничения смыкаются в периоды выборов президента — даже при смене назначенных лиц, — и как лидеры, избранные с целью проведения прогрессивных реформ, приспосабливаются к норме, особенно при отсутствии организованных общественных движений, способных потребовать подотчетность от законодательного большинства. В эйфории, которая последовала за избранием Обамы под лозунгом «Надежда и перемены», либеральные СМИ подогревали интерес к реформам, подобным «Новому курсу» [1] Рузвельта, которые могли бы побороть последствия Великой рецессии. Но, как показывают авторы, по вопросам, для решения которых население поддерживало смелые реформы, Обама придерживался консервативных решений, отдавая приоритет «предпринимательской уверенности» — даже когда в течении двух лет демократы удерживали большинство в обеих палатах Конгресса, — в надежде, что благоприятное законодательство и налоговая среда привлекут инвестиции, отчаянно необходимые для восстановления экономики.

Как объяснить такую разницу между народными ожиданиями и реальными действиями Обамы? Можно указать на множество факторов: от идеологических до психологических, а также на природу прений в Конгрессе, но «Рычаги власти» подчеркивают уязвимость Обамы к, возможно, самой действенной переговорной тактике экономических элит — к угрозе забастовки капитала, при которой инвестиции извлекаются из экономики, что может привести к рецессии или углубить ее. Как своеобразный легальный метод шантажа, забастовки капитала заставляют чиновников лишний раз задуматься, прежде чем рисковать вступить в конфликт с самыми хищными капиталистами — среди которых часто оказываются представители таких отраслей как нефтедобыча, здравоохранение и финансы. В глобальной системе, лишенной контроля над капиталом, и кишащей налоговыми гаванями, забастовки капитала сулят темные времена для экономики и подрывают авторитет президента.

Такая расстановка сил может ослабить даже самые скромные предложения по улучшению общественного благосостояния и сокращению неравенства: посыл тут в том, что и рабочие, и потребители обязательно пострадают от более высоких налогов для корпораций, новых или более жестко соблюдаемых ограничений, или из-за налоговой политики, которая сведет рыночные стимулы на нет. Анализируя кадровую политику администрации Обамы и её публичные заявления в прессе, «Рычаги власти» показывают как угроза дезинвестиций преобладала над другими проблемами, вставшим перед демократическим большинством Конгресса в 2009 и 2010 гг. Столкнувшись с тяжелым выбором в ситуации, когда крупные фирмы прибрали себе триллионы долларов, необходимых для ускорения восстановления, администрация стремилась утихомирить их на каждом этапе.

Янг, Банерджи и Шварц подчеркивают, что угроза дезинвестиций искажает политический курс не только напрямую, но и косвенно — формируя список кандидатур в кабинет правительства и надзорные органы — еще больше, таким образом, ограничивая горизонт политических возможностей. При Обаме, многие из неизбранных чиновников — включая главу администрации Билла Дейли, бывшего главного экономиста Всемирного Банка Лоренса Саммерса и других членов Национального экономического комитета, — всю свою карьеру вращались между частным сектором и правительством.

Как показано в случае Закона о защите пациентов и доступном здравоохранении [2] (Affordable Care Act, ACA) и Закона Додда — Франка [3], вышеупомянутые советники получили значительное право вето в отношении принятия политических мер. Так как президентские кандидатуры не отвечают перед избирателями, консультативная природа их власти уникальным образом встраивает экономические интересы элит в политическую дискуссию. Особенно в начале работы новой администрации такие назначенцы формируют то, что политологи называют [4] «обусловленными предыдущим курсом» решениями исполнительной ветви власти, что усложняет разворот курса или принятие новых политических приоритетов для администрации. Их коллеги в Конгрессе также близки к бизнесу — через помощников, нанятых из ключевых отраслей, которые стремятся к облегчению нормативных требований для своих фирм, или через лоббистов, спонсирующих политические кампании.

Предел возможности частных интересов получать доступ к законодательному процессу во всех его различных проявлениях определяет какие меры могут заботить политиков, что, в свою очередь, задает тон политическим дискуссиям, представляемым широкой публике. Янг, Банерджи и Шварц осторожно формулируют эту хорошо известную критику. Это не конспирология, подчеркивают они, а процесс переговоров, скрытый от общественности благодаря десятилетиям его усовершенствования, что сужает диапазон политических альтернатив и ослабляет те минимальные реформы, которые владельцы корпораций готовы терпеть.

[КОРПОРАТИВНЫЙ КОМПРОМИСС]

Хоть и примеры системного перехвата политического курса в книге недвусмысленно демонстрируют как администрация Обамы предпочитала интересы элит интересам электората Демократической партии, главная цель авторов заключается не в том, чтобы открыть глаза тем, кто знаком с более доброжелательной к Обаме историографией (включая собственное утверждение [5] администрации в Экономическом отчете президента за 2017 год, что «при президенте Обаме произошли самые крупные федеральные инвестиции, направленные на сокращение неравенства, со времен принятия программ “Великое общество” [6] администрации [Линдона] Джонсона»); данная задача уже много раз выполнялась другими. Их целью, было, скорее, осветить многослойную структуру капиталистического управления, практически не подотчетную общественности, что совсем не соответствует номинальной задаче политических выборов.

В данном отношении книга «Рычаги власти» изобличает врожденные изъяны разговоров о «реформах» и сомнительность реформ как политических достижений. Реформа предполагает смягчение, а не устранение или замену несправедливости рыночного общества или закона. В зрелых капиталистических системах разрабатываемые реформы скупы и направлены на исправление критических точек, игнорируя фундаментальные проблемы и несправедливости капитализма. Основная цель такой реформы остается неизменной — сгладить углы между интересами капиталистов и пресечь действия, ставшие слишком паразитическими в каком-либо секторе.

Таким образом, «корпоративный компромисс», как его называют Янг, Банерджи и Шварц, это не уступки напористому правительству, работающему на благо общества, а, скорее, попытка восстановить баланс между ориентированными на получение ренты капиталистами при помощи технократических корректировок. Несмотря на соответствие данному компромиссу, ACA, самая известная реформа Обамы, была принята единогласным решением партии, оставив ложное впечатление, что не содержит множества компромиссов, предназначенных для удовлетворения республиканцев, которые решительно его отвергли в угоду своим политическим устремлениям. Вопреки республиканской пропаганде, идеологическая подоплека ACA, — структура которого частично развилась, благодаря определенным проектам Heritage Foundation [7], растянувшимся во времени с 1989 года, — не была ни в коей мере «социалистической». Напротив, ACA сосуществует с поддержанием щедрой прибыли сектора, предоставляющего 12 процентов [8] рабочих мест в США.

Авторы подчеркивают, что ослабить реформу можно и на стадии ее реализации. Если акционеры крупных корпораций недовольны выжатыми из законопроекта уступками, они могут оттянуть контроль над исполнением неугодного закона при помощи судебных тяжб. Их также могут использовать для борьбы с нормативами, не требующими одобрения Конгресса, — для атаки на государственные органы с недостаточным финансированием. Показательным примером служит Агентство по охране окружающей среды США (АООС), существующее под постоянным давлением со стороны нефтепромышленников. Пользуясь отсутствием желания в Вашингтоне справиться с климатическим кризисом, нефтяные гиганты выигрывали время за счет разбирательств в судах, пока Трамп — сторонник значительного ослабления вмешательства государства в экономику — не был избран президентом. С тех пор АООС изменилось до неузнаваемости и теперь служит интересам отраслей, в наибольшей степени виновных в кризисе.

На фоне пандемии и масштабного опустошения, вызванного администрацией Трампа, некоторые читатели могут счесть утверждение о преемственности политики между президентскими администрациями недальновидным или даже губительным. Выборы редко приводят к значительным реформам, но, как весь мир увидел за последние четыре года, результаты выборов, безусловно, могут усугубить регрессивную государственную политику, привести к вопиющим злоупотреблениям властью, подорвать демократические институты и нормализовать опасные идеологии. Нельзя отрицать, что стремление радикальных олигархов-либертарианцев, таких как братья Кох, к антидемократическому конституционному порядку, описанное в книгах Джейн Майер «Темные деньги» (2016 г.) и «Демократия в цепях» Нэнси Маклин (2017 г.), ценится как Трампом, так и Республиканской партией, которая также озабочена разрушением демократических норм.

Но чтобы в полной мере оценить трагедию намеренного разрушения институтов при Трампе, необходимо признать неприятную истину: охранители консенсуса элит, в том числе и среди демократов, несут ответственность за то, что политическая система США была подвержена именно анти-системной политике Трампа. После кейнсианства политическая экономия управлялась элитами, и они заблуждались, полагая, что циклы подъемов и спадов не вызовут шоков в политической системе. Но они произошли, и обе партии навязали обществу неолиберальную политику, усиливающую недоверие к правительству. Это подтолкнуло плутократов к избранию антиправительственных фанатиков на государственные посты, взращиванию правых судей и захвату правыми дискурса в средствах массовой информации.

Вместо того, чтобы бить тревогу и указывать на связь между идеологией свободного рынка и ростом популярности правого экстремизма, большинство демократов, включая лидеров Конгресса — Чака Шумера в Сенате и Нэнси Пелоси в Палате представителей, — занимаются рефлекторным поиском «рыночных» решений для наших сложных проблем. Их покорность по отношению к корпоративной власти отражена в исследованиях социологов, таких как Джейкоб Хакер и Пол Пирсон [9], Сюзен Меттлер [10], Альфред Степан и Хуан Линц [11], и Джеффри Уинтерс [12], которые смогли ответить на вопрос, как 1% богатейших людей смог заполучить большую часть экономических выгод, появившихся за последние сорок лет. Выявляя механизмы, которые содействовали данной тенденции, «Рычаги власти» показывают, что они не появились только вчера, а являются врожденными чертами капитализма, которые усиливаются или ослабевают в зависимости от сопротивления в обществе.
В свою очередь, в книге объясняется и мнение, к которому многие левые и другие политические комментаторы пришли за последнее десятилетие: республиканцы-обструкционисты и их могущественные покровители часто не становились основным препятствием на пути реформ. На самом деле, их существование требуется для поддержания сложившегося фаворитизма институтов к 1% богатейших людей, который охотно приняли и сами демократы. Тот факт, что многие демократы остаются лояльными к 1% даже во время глобальной пандемии, указывает на то, что, если Джо Байден победит на посту президента, все мыслимые инструменты, необходимые хотя бы для стабилизации системы, должны будут пройти одиозное тест на внушение «предпринимательской уверенности».

[ПРЯМОЕ ДЕЙСТВИЕ КАК ДРАЙВЕР РЕФОРМ]

Если выборы не могут переломить данную тенденцию, что могло бы? Теория изменения, разработанная в книге, основывается на жизнеспособности общественных движений и их разрушительной силе. Вопреки мнению о том, что активисты должны транслировать свои требования через восприимчивых политиков, в книге утверждается, что реформы, способные изменить систему, возможны только за счет уравновешивающей силы, которая бы повлекла большие финансовые потери для ключевых капиталистов (или для государственных служб, которые хотят сохранить свою репутацию). Авторы подкрепляют данный тезис в нескольких тематических исследованиях. Наиболее убедительно он проиллюстрирован на примере рабочего движения и движения за гражданские права.

В конце 1930-х годов воинственные забастовки рабочих автомобильной промышленности потрясли крупных капиталистов, как не смогла ни одна предыдущая волна протеста. Столкнувшись с мрачной перспективой усугубления Великой депрессии, производители решили, что право на ведение коллективных переговоров, закрепленное законом Вагнера [13], но в то время слабо соблюдаемое, было приемлемой платой за сохранение капитализма. Битва за права профсоюзов растянулась на первый срок Рузвельта, и сенатор Роберт Ф. Вагнер, у которого, как пишут авторы, «были как принципиальные, так и прагматические мотивы», изначально был «одиноким голосом» среди законодателей-демократов. Сторонники «Нового курса» ставили во главу угла стабилизацию экономики посредством финансовой реформы, а Закон о национальном восстановлении промышленности и Национальное управление восстановления, устанавливающие отраслевые кодексы для справедливых деловых практик, в значительной степени зависели от добросовестности и сотрудничества промышленных гигантов.

В то время как крупные забастовки во времена раннего Нового курса привели к принятию Закона Вагнера в 1935 году, забастовки рабочих автомобильной промышленности в конце 1930-х годов обходились капиталистам дороже, так как «межпрофсоюзное соперничество [усилило] профсоюзную демократию, что [повлекло] за собой катастрофу» для ведущих корпораций. Авторы «Рычагов власти» подчеркивают, что «профсоюзы в борьбе за сердца рядовых рабочих были вынуждены выдвигать все более радикальные требования к своим работодателям и поддерживать все более воинственные действия на производстве», тем самым вынуждая промышленность принять «меньшее зло» в виде Национального управления по трудовым отношениям, который бы наблюдал за соблюдением прав профсоюзов. Организованные рабочие, а не политические лидеры, добились прав, закрепленных в Законе Вагнера.

Подобная динамика характеризует и Движение за гражданские права черных в США, хотя в его случае именно стратегический бойкот значимых местных предприятий заставил их владельцев отойти от практики сегрегации. Бирмингемский бойкот в 1963 году стал поворотным моментом: организаторы движения откалибровали свою стратегию во время предыдущих кампаний и выбрали в качестве своей цели розничную торговлю и отрасли, наиболее важные для местной экономики, именно потому, что их уязвимое положение делало их более склонными к удовлетворению требований движения. «Массовые демонстрации и сидячие забастовки, сопровождавшие бойкот, — объясняют Янг, Банерджи и Шварц, — лишили бизнес в центре города не только черных клиентов, но и многих белых, которые не стали бы рисковать и отправляться в центр города в разгар протестов черных». Розничная торговля теряла сотни тысяч долларов в неделю. В свою очередь, масштабы бойкота и «единство цели» организаторов побудили теряющие прибыль предприятия «перетянуть» политиков на сторону интеграции.

Финансовые потери бизнеса в Бирмингеме говорили о росте силы движения за гражданские права, побуждая все больше и больше предприятий в других городах Юга покидать южных демократов, которые продолжали настаивать на сохранении законов Джима Кроу. Были и другие факторы, которые усугубили давление на различных местных капиталистов. Забота о международном имидже страны, безусловно, повлияла на решение администрации Кеннеди пригрозить вмешательством федерального правительства, но более значительным, по мнению авторов, было «растущее нежелание судебной власти поддерживать расистское насилие и сегрегацию, что снижало эффективность государственных репрессий на Юге». В то время как постоянная угроза насилия белых супрематистов оставалась вполне реальной, более существенные разногласия между государственными акторами предоставили активистам еще больше возможностей для проверки, улучшения и использования наиболее эффективных стратегий.

Эффект волны тут очевиден: если бы бизнесы, которые стремились продолжить послевоенное экономическое развитие Юга, больше бы не подчинялись законам Джима Кроу [14], активисты могли бы добиться внимания к своим проблемам на федеральном уровне. Видя, что некогда абсолютная власть расового строя на Юге теряет свою опору, либералы в Конгрессе и в администрации Джонсона поняли, что климат для законодательной реформы улучшился, — и что действовать стало жизненно важно для предотвращения распространения беспорядков. Расколов правящие элиты на Юге, черные активисты вынудили своих либеральных союзников принять законы о гражданских правах и праве голоса, что позволило им повлиять на успех программ Великого общества Джонсона.

[КОНФЛИКТНАЯ ПРИРОДА ПОЛИТИКИ]

Данные примеры подчеркивают, что путь к существенной реформе лежит через диалектику, в которой резкие, стратегические мобилизации вынуждают частный сектор отказаться от своих консервативных союзников, и пойти на уступки перед активистами, когда в то же самое время продолжающиеся сбои оказывают серьезное давление на потенциальных реформаторов, которые могли бы максимизировать эти уступки. Эффективные общественные движения не решают более острые проблемы реформ — степень их глубины и устойчивости к атакам перегруппированной оппозиции, — но они действительно сталкивают между собой политические и экономические элиты и чертят границу ответственности, в рамках которой должны быть сделаны реальные шаги к улучшению условий.

Во времена возрождения движения Black Lives Matter этим летом, ставшего крупнейшим протестным движением с 1960-х годов, всеобъемлющий тезис «Рычагов власти» одновременно отрезвляет и дает нам ценный урок. Только в условиях длительной дестабилизации с явным ущербом для бизнеса могут возникнуть условия для расширения демократии, поскольку только так растущее давление может вынудить политические элиты изменить «сущность» правительства, чтобы оно лучше отражало принципы равенства и справедливости. Нельзя отрицать, что данная теория перемен отражает и вклад многих черных авторов, которые вели хронику радикальных черных традиций и народных движений против расизма и бедности. От восстаний рабов до антиколониальных движений — удар по порочной связи между капиталом и политическим классом всегда определял методы и инструменты, которыми угнетенные пользовались для в борьбе за свободу.

Кианга-Яматта Тейлор [15] в июне 2020 г., комментируя первые протесты против полицейской жестокости, вызванные смертью Джорджа Флойда, писала, что массовые, хоть и иногда жестокие протесты могут катализировать «требования и стремления для нового общества. Такие протесты не только выражают отчаяние самих протестующих, но и демонстрируют дилемму нашего общества в целом» [16]. Как маргинализованные классы не могут рассчитывать только на выборы для достижения равенства, так и протестующие должны понять, что их стратегии и действия не могут опираться только на волю элит.

Двукратное поражение Берни Сандерса и менее известных прогрессивных кандидатов на выборах указывает на то, что дальновидному левому электоральному проекту потребуется, по крайней мере, еще одно поколение, чтобы добиться чего-то существенного. Хоть и участие в выборах необходимо, избранные кандидаты рискуют свернуть свой политический курс в сторону внутрисистемных реформ без непосредственной близости и давления со стороны социальных движений, которые участвуют в акциях прямого действия. В текст «Рычагов власти» прокрадывается вера в то, что разрушающая, коллективная сила притесняемых слоев общества необходима для преодоления «деполитизации» [17] общественной политики, так часто возникающей в эпоху неолиберализма. С акселерацией кризиса демократической системы, конфликтная природа политики вновь выходит на первый план, все больше и больше привлекая людей к решениям, которые демистифицируют и вытесняют надоевший политический театр истеблишмента.

Джастин Г. Вассалло

Перевод Александр Мельник

[1] Экономическая и политическая программа 1933–1939 гг., направленная на преодоление последствий Великой депрессии.

[2] Законодательная основа реформы здравоохранения, подписанная Обамой в 2010 г. Критиковалась левыми как полумера, принятая вместо всеобщего бесплатного здравоохранения, правыми — как попытка вывести здравоохранение из частного сектора.

[3] Закон, принятый в 2010 г. для борьбы с последствиями Великой рецессии. Благодаря нему существенно изменился надзор за порядком оказания финансовых услуг в США, в том числе был образован совет по надзору за финансовой стабильностью.

[4] Pierson, P. Increasing Returns, Path Dependence, and the Study of Politics. Vol. 94, No. 2 (Jun., 2000), pp. 251-267. [Электронный ресурс] URL: https://www.jstor.org/stable/2586011

[5] Economic Report of the President. 2017. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/3fXjAtn

[6] Набор внутренних программ, частично принятых в США по инициативе президента Линдона Б. Джонсона для борьбы с бедностью.

[7] Консервативный исследовательский институт.

[8] Occupational Employment Statistics Report. Health Care Employment as a Percent of Total Employment. Май, 2018. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/39wTE6z

[9] Herbert, B. Fast Track to Inequality. 1 ноября, 2010. [Электронный ресурс] URL:
https://nyti.ms/3quHcdQ

[10] Mettler, S. 20,000 Leagues Under the State. Июль, 2011. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/36t3wfD

[11] Stepan A., Linz, J. J. Review: Comparative Perspectives on Inequality and the Quality of Democracy in the United States. Vol. 9, No. 4 (Декабрь 2011), pp. 841-856. [Электронный ресурс] URL: https://www.jstor.org/stable/41623697?seq=1

[12] Winters, J.A. Oligarchy and Democracy. 28 сентября, 2011. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/3luOlXN

[13] Закон, принятый в 1935 г. под эгидой сенатора Р. Ф. Вагнера. Гарантировал рабочим в США право на объединение в профсоюзы, на коллективные переговоры и на забастовки.

[14] Неофициальное название законов о расовой сегрегации в некоторых штатах США в период 1890–1994 гг.

[15] Кианга-Яматта Тейлор — доцентка кафедры афроамериканских исследований в Принстоне и активистка.

[16] Taylor, K.-Y. How Do We Change America? The New Yorker. 8 июня, 2020. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/2KRhMqg

[17] Mouffe, Ch. Democratic Politics and Agonistic Pluralism. 18 декабря, 2009. [Электронный ресурс] URL: https://bit.ly/33B6Q6L