Цикл стихов Алистера Кроули

Екатерина Дайс23/09/16 23:4119.7K🔥

АДЕПТ

Священный Ра плывет по небосклону,

На корабле проходит эту твердь.

Он видит жизнь и созерцает смерть

К простой структуре, сложной сути склонный.

Священный ястреб взглядом ледяным,

Не огненным, осматривает бездну.

Пред временем безудержной длины

Дрожание пространства бесполезно.

С презрением хвалю счастливый мир,

Что сам творю, и складываю парус

На корабле торговом и не каюсь,

Что якорь брошен там, где будет пир.

Я властвую собой и Богом и созданьем.

Я, наконец, один — в свободном созерцаньи.

Even as the holy Ra that travelleth

Within his bark upon the firmament,

Looking with fire-keen eyes on life and death

In simple state and cardinal content:

Even as the holy hawk that towers sublime

Into the great abyss, with icy gaze

Fronting the calm immensities of time

And making space to shudder; so I praise

With infinite contempt the joyous world

That I have figured in this brain of mine.

The sails of this life’s argosy are furled;

The anchor drops in those abodes divine.

Master of self and God, freewill and Fate,

I am alone — at last — to meditate.

Окутан шерстяным плащом волшебным,

Согрет мистерией, сижу и наблюдаю

Как звезды, листья и элементали

Крылатые вокруг меня летают.

Все боги, люди, знаки и законы,

Что я воздвиг своим воображеньем,

В твердыне между волей и желаньем

Как кажется, растут богослуженьем.

Чудовищной толпой не настигают

Бесчисленные памятники мысли,

Что я создал, нет равных, полагаю.

И мудрый Бог меня напрасно числит

В своих создателях, я не склоню главы.

Кто сел на этот трон, тот одинок, увы!

Wrapped in the wool of wizardry I sit;

Mantled in mystery; the little things

That I have made through weariness of wit,

Stars, cells, and whorls, all wonder in their wings!

These Gods and men, these laws, these hieroglyphs

And sigils of my fancy seem to spire

In worship up mine everlasting cliffs

I built between my will and my desire.

They reach me not; I made a monstrous crowd,

Innumerable monuments of thought,

But none is equal; this high head is bowed

In vain to the wise God it would have wrought,

Had not — Who sitteth on the Holy Throne

Thereby must make himself to be alone.

III

Быть Богом значит быть забытым Богом,

Потерянным. За суть свою цепляюсь.

Она — мое ядро. Таких немного,

Что выдержат тот мрак, чем я являюсь.

Их просто нет. Зову богов туманных,

Прозрачных, слабых, вниз легко скользящих.

Вот плата за фелляции обманы

Чертовской спермы, смертью леденящей.

Я был помешан, раз я созерцал.

Кошмар внутри при внешнем блеске славы.

Я болен был тем светом, что сиял

Я сам его создал из тьмы и лавы.

В чем суть моя и в чем ее изъяны?

Я — это я, и я — непостоянно!

See! to be God is to be lost to God.

That which I cling to is my proper essence;

Nor is there aught at any period

That may endure the horror of my presence.

I conjure up dim gods; how frail and thin!

How fast they slip from this appalling level!

This is the wage of the fellatrix Sin

Drunk on the icy death-sperm of the Devil.

I were a maniac did I contemplate

The outward glory and the inward terror,

Sick with the hideous light myself create

From the dark certainty of gloom and error.

For I am that I am — behold! this 'I'

Hath nothing constant it may measure by.

Как насладиться нежным ароматом,

Над алтарями вьющимся и пеньем,

Что прославляет мрачное смиренье

Меня — священника? В крови косматых

Коз и быков суровых и людей

Есть аромат духов. Как вещей жрицы стон

И вопль авгура гонит страшный сон

Из меланхолии выводит ряд идей?

Я сотворил народ, что почитал богов

Из экскрементов созданных, молился

Таким богам. Я самоудалился

От тех, кто крутит меж своих рогов

Фекальную корону черных мыслей.

Но Дух Святой уже летает высью!

Should I take pleasure in the fond perfume

That curls about my altars? in the throats

That chant my glory in the decent gloom

Of lofty ministers? Shall the blood of goats

And bulls and men send up a fragrant steam

To me, who am? Shall shriek of pythoness

Or wail of augur move this dreadful dream

To some less melancholy consciousness?

I have created men, who made them gods

Of their own excrements, and worshipped them.

I cannot match these calculating clods

Who twist themselves a faecal diadem

From all the thorny thoughts that plague them most;

Break wind, and call upon the Holy Ghost.

Пан — означает «весь». Кто пребывает

Везде, не пожелает лживой смерти.

Тот, чья душа бессмертна, не взывает

К падению. Кто дышит — к круговерти

Без воздуха. Печаль, тоска и страх

Тиши моей и одинокой доли

Взрываются и падают во прах

Перед его величием и волей.

Алмазами горит его костер –

Сиянье бесконечного эфира.

И благородный лик его остер,

Сурова королевская порфира.

И пепел мира делается серым.

Все рушится, все — хаос и химера!

Yet I abide; for who is Pan is all.

He hath no refuge in deceitful death.

What soul is immanent may never fall;

What soul is Breath can never fail of breath.

The pity and the terror and the yearning

Of this my silence and my solitude

Are broken by the blazing and the burning

Of this dread majesty, this million-hued

Brilliance that coruscates its jetted fire

Into the infinite aether; this austere

And noble countenance set fast in dire

And royal wrath, this awful face of fear

Before whose glance the ashen world grows grey,

Crashes, and chaos crumbles all away.

Чарующие формы королевы

Египта, или Хема созерцают

Глаза живых. Завернутая дева

В лен, специи и золото блистает

Среди богов-хранителей. Но жизнь

Есть все же жизнь. И, превращаясь в пепел,

Сжимаясь, исчезая так нелепо

Под пристальными взглядами кружись

Как мир под взором кобры смертоносным!

Затем, о чудо, был я поражен –

И василиска золотым огнем

И серебром сияющим и звездным.

О радость! Страх! Печаль! О жар огня!

Но есть ли в мире вещь, что вне меня?

As when the living eyes of man behold

The embalmed seductions of a queen of Khem

Wrapped with much spice and linen and red gold

And guardian gods on every side of them;

Yet inasmuch as life is life, they shrink,

Shrivel and waste to ashes as men gaze:

So doth the world grow giddy at the brink

Of these unfathomable eyes, that blaze

Swifter and deadlier than storms or snakes.

Then — o what wonder, as I strain afar

The basilisk flame! — what breathless wonder wakes

That I behold unsinged a silver star

O joy! O terror! O! — O can it be

There is a thing that is, apart from me?

VII

Я странствовал, и шла за мной звезда.

Она приблизилась, друг друга мы узнали.

В твоем лице — величье и беда,

Вся суть моя. Мы на ветру стояли.

В чем наш удел? Спокойствие хранить!

Сидишь великим Богом и забытым,

С проклятием во взгляде, чтоб излить

Яд страха. Но душа моя покрыта

Твоею славой, плещешься в осанне,

Так, что и в нашей глубочайшей бездне,

В темнейшей темноте, как в пенной ванне

Клубится пар смертельный и любезный.

Печатью подлинной я подтверждаю это

Могущество, при свете вспышки света.

I travelled, so the star. We neared; we saw

Each other, knew each other; in your face

Mine equal self with majesty and awe

Abode; and thus we stayed for a great space.

What was the manner of our countenance?

I saw you seated, as a great lost God

With blasphemy exulting in your glance

And horror at your lips; my soul was shod

With glory, and your body bathed in glory,

So that from out the uttermost abyss

The very darkness churned itself to hoary

And phosphor foam of agony and bliss.

The authentic seal of our majestic might

Stamped on the light in light the light of light.

VIII

Так медленно, торжественно и нежно

Соприкоснулись пальцы, наши губы

Смягчили гнев и на пути безбрежном

Святые жизни сочетали грубо.

К концам миров и мертвенной вселенной

Катилось их безумие, отныне

Ни власть, ни князь не снимут тяжеленный

Бесплодный груз, проклятия твердыню.

Сейчас мы знаем: очень одиноко

Сидеть на высоте. Сиротство трона!

Но, заходя так далеко, намного

Понятней, что блестит одна корона!

Молчи! Не надо слов фатальных говорить,

Что в двойственный союз вплетают третью нить.

So presently, most solemnly and slowly,

Our fingers touched and caught; our lips reached forth

And with conscious purpose smote their holy

Lives into one, and loosed their common wrath.

Unto the ends of our dead universe

Their frenzy rolled; hence forth no prince or power

Should lift the sterile strength of that one curse

Even to bring one thought to birth one hour.

For now we knew; "it is a lonely thing

To sit supreme upon the single throne;

"But being come thus far, goes glittering:

"It is a lovely thing to be alone!

"Silence! Beware to speak the fatal word

That might inweave our two-ply with a third!

Вот почему в бесполой пустоте

Священный лингам прилагает мощь.

Священной йони кроткой чистоте

Так трудно час и место превозмочь.

Будь Федрой, отрицай Семирамис!

Я откажу тебе, какое горе!

Дай право на невинность и смирись

С духовным поцелуем на просторе.

Богам невоплощенным возлагать

Венки, кровоточащие гирлянды –

Напрасный труд! Бессмысленно искать

Величественной власти адаманты!

Пусть мрачное заклятье возникает

Не на мгновение, но дар все искупает!

Wherefore again in sexless sanctity

The mighty lingam rears its stilled sublime;

The mighty yoni spreads its chastity

Against the assaulting gods of space and time.

Rather be Phoedra than Semiramis!

I will deny you, though you doom to dare

To abdicate, and risk the spirit kiss

In the embraces of the wanton air.

Why should we cast our crowns to gods unborn ?

Why yield our bleeding garlands till the hour

When to ourselves we seem a shame and scorn

And seek some craft to span a statelier power?

Not for a while evoke that sombre spell!

The present still exceeds the possible.

Есть истина, что тонет безмятежно

Меж двух персей дурманящей ловушке,

Убита поцелуями небрежно,

Ослеплена копной волос послушных.

Есть истина, что корчится, рыдает

Под мощными толчками вашей страсти.

Чье сердце вулканически сгорает,

Чья жизнь — одно ничтожество, несчастье!

Есть истина. Его или твоя.

Красивые тела в бесполой страсти,

Все мерзость в целомудрии, все счастье

В пороке, где невинность бытия.

Касанье этих губ — порочно, андрогинно

По снегу душ прошла звериная лавина.

That is his truth that seems to sink supine

Into your bosom’s bliss, the scented snare,

Killed by your kisses shuddering in his spine

And blinded in the bowers of your hair!

This is his truth, who seems to writhe and sob

Beneath the earthquake pangs of your caress,

Whose heart burns out in one volcanic throb,

Whose life is eaten up of nothingness

This is his truth, and yours, that seem to be

Mere beauteous bodies gripped in epicene

And sterile passion, all unchastity

In being chaste, all chaste in our obscene

And sexless mouthings, that repugnant roll

Their bestial billows on the snow-pure soul.

Вот наша истина — везде одно Ничто,

Вокруг Ничто — вселенная блаженства.

Божественным экстазом разлито

Священного лобзанья совершенство.

Из букв любви составь святое слово,

Препятствуя проклятью Бытия!

Абсурдны все создания, иного

Нет, и от нас экстазы утаят.

Мелодию, что будит поцелуем,

Сыграет Израфель на Судный день!

Но бледный лунный свет твои милует

Небесные глаза, их видят тень

Колдуньи, чье безумное смутьянство

Препятствует богиням постоянства.

This is our truth, that only Nothing is,

And Nothing is an universe of Bliss;

That loves denote supernal ecstasies,

And saintship lurks in the colossal kiss.

Loves are the letters of the holy word

That contradicts the curse “Let Being be!”

Since all things, even one thing, are absurd;

And no thing is the utmost ecstasy.

Kisses induct the soft and solemn tune

That Israfel shall blow on Doomisday --

Your silky eyes are blue as that pale moon

(For ere it dies it sickens into grey)

That witches see, whose eager violence

Aborts the gods of cosmic permanence.

XII

В невежестве взирает богохульник

На мир и видит суть его и бездну.

Но помощь не получит он, охальник,

Страдание несчастного полезно!

Гермафродит, любовь познавший маг,

Способен мать будить и искушать.

Но в тоже время носит ту печать

Создателя, что освещает мрак.

Тебя люблю, а ты мудра, и души

Танцуют наши превеселый танец.

Чудесных волн их окружает глянец.

Кто первым сдастся: сердце или уши?

Устанет от любви иль остроумья силы?

Ты — море страсти, я — спокойное светило.

The uninstructed and blaspheming man

Looks on the world and sees it void and base.

Let him endure its horror as he can!

There is no help for his unhappy case.

The love-taught magus, the hermaphrodite,

Knows how to woo the Mother, and awake her;

Beholding, in the very self-samesight,

The self-illumined image of the Maker.

I love, and you are wise; our spirits dance

A merry measure to the music moving

In waves through that mirific brilliance.

Will you first tire of wit, or I of loving?

Tire? O thou sea of love, thy ripples run

Into themselves, to my serener sun!

XIII

Построил для тебя волшебный купол

И увенчал его крестом желанья.

Небесными огнями я окутал

И окружил блаженным пеньем зданье.

Луна и солнце — вечные светила

Даруют свет, ласкают огоньки

Своим сияньем. Влагой охватила

Диониса роса приют тоски.

Украсил драгоценными огнями

Пылающие мраморные волны.

Под минаретами горят перстнями

Хрисоэлефантинные колонны.

Но где глаза любви? Где окна на Восток?

Мое сокровище, в глазах твоих — исток!

For you I built this faery dome of words

And crowned it with the cross of my desire.

I circled it with songs of blessed birds

And cradled all in the celestial fire.

The stars enfold it; the eternal sun

And moon give light; nor clouds nor rain intrude;

Only the dews of Dionysus run

In this intoxicating solitude.

I have begemmed its marble flame of spires

With jewels from the bliss of God, and set

Chryselephantine columns curled like fires

Below each misty opal minaret.

Is there no window to the east? Behold

The eyes of Love, your love, the essential gold!

XIV

Воздвигни в этом храме монумент,

Хотя голодными-голодными глазами

Тебя я поглощал в любой момент

Блаженства, омраченного слезами.

У статуи пусть будет скорбный рот,

С опущенными к низу уголками,

Твоими поцелуями живет

Моя душа. Росою и духами.

Рожденная на самой высоте,

Где я как Вакх с любезною менадой,

Искусству, юности, любви и красоте

Пел песни, пил вино. Поставь ее ты рядом.

Пусть статуя стоит на пирамиде света,

Из молний или змей, да будет тайной это!

For me therein shall you erect a statue

Even as you know me with the mystic eyes

Hungrily, hungrily a-gazing at you,

Afeast upon our strange sad ecstasies.

Make me the aching mouth parched-up with blisses

The lips curled back, the breath desiring you,

The whole face fragrant with your full free kisses,

The soul there of exhaling scented dew

Born in the utmost world where we in truth

Abide like Bacchus with a Bassarid

Drunk with our art, love, beauty, force and youth;

But place that head upon a pyramid

Of snaky lightnings, lest --but that shall be

Always a secret between you and me.

Своею волей можешь сфинкса вызвать

Со львиными когтями, бычьей грудью

И крыльями орла, загадку вызнать.

Ответ над очевидной жизни сутью

Возвысится. Я буду сфинксом этим,

А ты — решения нетерпеливым звуком,

Мелодией. Ведь «Мы одни на свете»

И мы — одно, все и ничто, разлука

И единение. В адитуме сокрыта

Большая тайна, в самом сердце храма

Мы можем петь (слепая пирамида

И сфинкс немой), мы можем резать мрамор,

Мы можем целоваться, улыбаться

И умирать, и снова губ касаться!

Or, an you will, evoke me as the Sphinx

With lion“s claws, bull”s breast, and eagle’s wings!

You are my riddle, and the answer sinks

Below the deep essential base of things,

Rises above the utmost brim of thought

And bubbles over as impatient song.

Yet “We are one” is all, and all is naught;

And this one “one”, and “all”, and “naught”

The whole content of our imagining, [shall throng ]

The great arcanum in the adytum hid

From men, and though we carve or kiss or sing,

The Sphinx is dumb, and blind the Pyramid. --

Now our affairs are ordered perfectly.

Give me your mouth, your mouth, and let us die!