Филип Джек — британский композитор-экспериментатор, который известен своим нестандартным подходом к сочинению музыки. Отталкиваясь от авангардистских практик, Джек создает свои произведения из фрагментов существующих записей, различным образом ресэмплируя и обрабатывая эти фрагменты до неузнаваемости.

Этим «архивным» подходом он оказывается близок к специфическому определению музыки как «хонтологии», взятому из словаря Жака Деррида и введенного в журналистику Марком Фишером. Он ставил творчество Филипа Джека в один ряд с такими исполнителями, как Джеймс Кирби, выступающим под именем «The Caretaker», и Уильям Басински.

31 августа композитор выступит в Московском музее современного искусства в рамках совместной программы фонда V-A-C и фестиваля Synthposium, а 5 сентября сыграет в Санкт-Петербурге в Новой Голландии. Теоретик и исследователь электронной музыки Евгений Былина поговорил с Джеком накануне его выступлений в России — о его методе, меланхоличных английских пейзажах и одержимости прошлым.

Евгений Былина: Как ты начал заниматься музыкой? Когда и почему возникла эта одержимость различными проигрывателями?

Филип Джек: Я всегда любил музыку — это форма искусства, которая влияет на меня больше всего. В юности я учился играть на гитаре, но, в итоге, так и не освоил инструмент на должном уровне. Если я что-то и умел, так это рисовать, поэтому после школы я поступил в колледж искусств.

В музыку я пришел через диджеинг. В конце 70-х я был фанатом диско и любил таких диджеев, как Уолтер Гиббонс и Ларри Леван. Сперва я им подражал, но уже через пару лет в своих сетах я стал использовать записи, которые были совсем не танцевальными. В то же время я стал общаться с людьми, которые были вовлечены в электронную и импровизацонную музыку. С тех пор и до сегодняшнего дня мое творчество постоянно эволюционирует.

ЕБ: Можешь описать подробнее свой метод создания музыки? Каким образом ты выбираешь материал для записи? Есть ли какой-то концептуальный момент в этом выборе? Есть ли какая-то связь между оригинальным звуковым материалом и конечным результатом (альбомом, треком, etc.), или этот деконструктивный процесс полностью алеаторичен?

ФД: Сейчас я использую очень простой сетап: два небольших виниловых проигрывателя начала 60-х, проигрыватель мини-дисков и простейший сэмплер Casio SK1, который не производится уже больше двадцати лет. Кроме этого, я беру педали эффектов, которые обычно используют для гитары и баса. Всё это проходит через небольшой микшер со встроенными эффектами.

В ход идут пластинки любых жанров: слушаю их, пока не нахожу интересные моменты. Виниловые проигрыватели из моего сэтапа могут работать на разных скоростях — 78, 45, 33 и 16 оборотов в минуту. С помощью Casio я сэмплирую абсолютно разные источники звука, а мини-диски проигрывают короткие лупы, которые я собираю из небольших фрагментов виниловых записей.

Для меня нет никакого концептуального содержания в выборе тех или иных отрывков. Возможно, оно есть в «ушах слушающего». Звук — это то, чем он является сам по себе. Мне интересно следовать собственному слуху. Звук должен влиять на меня — не обязательно эмоционально, каким угодно образом. Я всегда стараюсь зафиксировать этот момент. Старые проигрыватели постоянно «лгут», меняя скорость воспроизведения и работая не так, как это изначально задумывалось. Они способны удивить меня и развернуть мою работу в совершенно новом направлении.

ЕБ: Эта техника наследует целой сумме эстетических идей и направлений XX века. Они для тебя важны? Есть ли кто-то конкретный, кого бы ты мог назвать своим предшественником? Что это метод значит для тебя самого?

ФД: Я слушаю очень много самой разной музыки самых разнообразных направлений и жанров. В каждом из них есть множество выдающихся людей. Я уверен, что они все на меня влияют точно так же, как на меня влияет кино или телевидение. Мне трудно представить себе, что на меня перестанут влиять окружающий мир и вещи в нем. Но надо понимать, что я не имею в виду стремление воспроизвести и копировать все это в своих работах. Скорее, речь о том, чтобы позволить им быть и существовать в моих произведениях.

Я начал заниматься импровизацией очень давно. Когда я играю вживую, я знаю только то, с чего начну. Но именно с этого момента то, что будет в дальнейшем, для меня остается неизвестным. Я никогда не знаю к чему меня приведет взаимодействие между самим собой и материалом, который я использую. У меня нет четкого представления об этом пути. Как писал Робер Брессон в своих дневниках: «Не беги за поэзией. Она приходит сама на стыках».

На мой взгляд, я связан с любой музыкой, которая вообще существует.

ЕБ: На мой взгляд, одна из первейших задач твоей музыки — сместить наш слушательский опыт с более традиционных позиций (и традиционных музыкальных форм, которые его подразумевают) в сторону абстрактного, практически телесного восприятия звука как такового. Я прав? Как бы ты описал взаимоотношение между музыкой и звуком? И какое место занимает это взаимоотношение в твоей собственной практике?

ФД: Моя главная цель, во всяком случае как я её понимаю, состоит в том, чтобы всегда присутствовать и соответствовать моменту исполнения. Быть в таком состоянии, когда я лишь слушаю и ожидаю, что произойдет дальше. Это, в том числе, подразумевает аудиторию и акустические свойства концертного пространства.

ЕБ: Помимо того, что ты записываешь альбомы, ты часто пишешь музыку для театра, кино и танцев. Как это происходит?

ФД: Я подхожу к записи подобной музыки путём проб и ошибок, работая со звуком до тех пор, пока мы не соглашаемся, что в дальнейшем будет использовано в постановках. Иногда это происходит быстро, иногда этот процесс занимает долгое время.

ЕБ: Твой веб-сайт полон символов Англии: сельская местность, реки и озера, старые постройки и, конечно же, кладбища. Влияет ли этот пейзаж на твое творчество? Является ли внимание к меланхолии, утрате и прошлому ключевой характеристикой английской культуры и твоего искусства в том числе?

ФД: Я вырос в Англии: к лучшему или худшему, её культура сыграла огромною роль в формировании моего восприятия. Кроме этого, мой отец был поляком. Это другая важная часть меня. Благодаря отцу, я с ранних лет узнал, что в мире существуют иные культуры.

Безусловно, в моей музыке много меланхолии и чувства утраты. Но это так же имеет отношение и к той музыке, которую я слушаю большего всего. К примеру, я большой фанат кантри. Чем грустнее — тем лучше.

ЕБ: Этот меланхолический нарратив и общее настроение твоих альбомов напоминают мне литературу. Не только классику, вроде «Грозового перевала», но и современные тексты — к примеру, «Кольца Сатурна» Зебальда. Важна ли для тебя литература? Если да, то каким образом она влияет на твою музыку?

ФД: Я много читаю. Преимущественно фикшн — особенно детективы (лучший выбор для путешествий). Один из моих любимых авторов — Мэрилин Робинсон из США. Она написала четыре романа и несколько книг эссе. Эти книги в числе тех, которые повлияли на меня больше всего. Это влияние отразилось в том числе и в моем недавнем альбоме «Cardinal». Я писал о ней в материалах к пластинке. Её письмо основано на её вере (христианстве) и содержит в себе удивительный и вдохновляющий взгляд на мир.

ЕБ: Когда заходит разговор о современной электронике и твоей музыке в частности, трудно избежать вопроса о дерридианской «хонтологии». Как ты относишься к интерпретации твоего творчества Марком Фишером?

ФД: Впервые я узнал о хонтологии в интервью после концерта: меня спросили о том, является ли моя музыка частью этого направления. Тогда я ничего об этом не знал, как и не знал, что являюсь «музыкантом-хонтологом». После я стал читать об этом и понял смысл понятия «хонтология», свою связь с ним. Но я никогда осознанно не интерпретировал свое творчество в этом ключе. На мой взгляд, я связан с любой музыкой, которая вообще существует.

ЕБ: Одержимость старыми проигрывателям — это в том числе одержимость историей и прошлым. Музыка и технологии, на твой взгляд, это удачный способ связаться и взаимодействовать с прошлым или нет? Нужна ли нам вообще связь с прошлым?

ФД: Пластинки содержат в себе историю музыки. Они мои проводники в далекое и ближайшее прошлое. Этот архив настолько велик, что мне не хватило бы всей жизни его освоить. Но у меня есть возможность взаимодействовать со звуками и создавать из них своё собственное высказывание. Надеюсь, что слушатель найдет в этом то, что затронет его.

ЕБ: Как ты готовишь студийные записи? Чем они отличаются от живых выступлений, которых в России у тебя будет несколько?

ФД: Каноничные альбомы — для CD или винила — записаны у меня дома. Прослушивание живых выступлений позволяет лучше увидеть и понять, каким образом музыка сделана. Дома же мы слушаем ее иначе. Запись альбома подразумевает много редактуры: некоторые треки могут быть сделаны из фрагментов живых выступлений, некоторые из них записаны полностью на студии.

В России я сыграю дважды — в Петербурге и Москве. Я никогда здесь не выступал, поэтому я жду этой поездки с большим нетерпением.