На первой в России мультиязычной конференции о Феликсе Гваттари, посвящённой пятидесятилетию «Анти-Эдипа», философ_ка Анелия Землянская под конец своего выступления пригласила слушателей к дискуссии о практической стороне шизоанализа. Она задалась вопросами о том, что должно бы было происходить в кабинете шизоаналитика во время сеанса и какими бы были орудия последнего к убийству в анализанте недорубленного Фрейдом кантианского субъекта: должен ли это быть какой-то диалог, какой-то бестелесный опыт или же что-то ещё?

Мысленно вступив в дискуссию, мне представилось, что отходить от психоаналитической практики к шизоаналитической удобнее всего отталкиваясь от статьи словенской философ_ки лаканиан_ки Алёнки Зупанчич «О любви как комедии». И именно потому, что она, с моей точки зрения, говоря о трагической парадигме кантианского понятия возвышенного на примере «Антигоны», дошла до предела не только самого этого понятия, но и самого кантианского субъекта, его смерти. В «Антигоне» смерть кажется пределом чувственного, его далёкой гранью — гранью, которую можно преодолеть во имя некой Вещи, куда субъект помещает своё истинное или реальное бытие. (Зупанчич, Комедия любви, стр. 73) То есть если мы хотим приблизить конец кантианского субъекта, мы должны направить наш шизоаналитический диалог с анализантом именно так, как говорит Алёнка, то есть так, чтобы способствовать помещению субъектом своего истинного или реального бытия в некую Вещь с последующим направлением его (субъекта) во имя этой Вещи через некую грань — грань между жизнью и смертью. Причём важна не столько сама смерть, сколько это место, эта граница, место встречи внутреннего и внешнего, крайний предел тела — кожа. Граница, которую можно преодолевать бесконечно долго. Глубочайшее — это кожа. (Делёз, Логика смысла, стр. 24) То есть цель не в том, чтобы завести анализанта дальше, то есть в смерть, но в том, чтобы анализант проходил эту линию, линию ускользания и от жизни, и от смерти кантианского субъекта как можно дольше. Цель не сделать анализанта шизофреником, но приблизить его к этому. Шизофреник из лечебницы — это тот, кто пытался что-то сделать и потерпел неудачу; мы не утверждаем, что революционер — это шизофреник; мы говорим, что есть процесс шизофрении, процесс декодирования и детерриториализации. (Делёз-Гваттари, Переговоры, стр. 39)

Примечательно, что в своём анализе «Антигоны» Лакан утверждает, что этический поступок главной героини вызывает некий эстетический эффект, то есть отчасти он (Лакан) говорит и об этики поступка, то есть об этики самоубийства кантианского субьекта, и, как бы продолжая эту тему Мишель Фуко в своём предисловии к американскому переводу «А-Э» называет «Анти-Эдип» книгой по этике, первой книгой по этики, которая была написана по прошествии достаточно долгого времени. (Фуко, Киш: а-э, стр. 7)

Возвращаясь к Анелии, она сообщает, что у Делёза-Гваттари неорганическая материя живая. И, раз так, то одним из способов направить диалог по нужной траектории будет прочитать или показать анализанту нечто, что с этим явно резонирует. Например, прочитать стих Геннадия Шпаликова:

Я к вам травою прорасту,

Попробую к вам дотянуться,

Как почка тянется к листу,

Вся в ожидании проснуться.

Однажды утром зацвести,

Пока её никто не видит,

А уж на ней роса блестит

И сохнет, если солнце выйдет.

Оно восходит каждый раз

И согревает нашу землю,

И достигает ваших глаз,

А я ему уже не внемлю.

Не приоткроет мне оно

Опущенные тяжко веки,

И обо мне грустить смешно,

Как о реальном человеке.

А я — осенняя трава,

Летящие по ветру листья,

Но мысль об этом не нова,

Принадлежит к разряду истин.

Желанье вечное гнетёт,

Травой хотя бы сохраниться —

Она весною прорастёт

И к жизни присоединится.

Или включить аудиоверсию этого стиха в исполнении Татьяны и Сергея Никитиных. И расспросить анализанта о его чувствах по услышанному. Также, как вариант, можно воспользоваться произведениями Леонида Андреева (Рассказ о семи повешенных, Красный смех), Бориса Савинкова (Конь бледный), Михаила Арцыбашева (Палата неизлечимых, Сильнее смерти). Потому что язык литературы определяется не тем, что он говорит, не структурами, которые делают его значащим; он имеет своё существо; которое есть нечто самоподразумевающееся, двойственное, есть нечто такое, где осуществляется опыт безумия. (Фуко, Пылающий разум, стр. 146)

Важно только, чтобы по возможности эти направления к линии и на линии были радостными, и радостными для обоих: что для шизоаналитика, что для того, кто с ним. Потому что когда я аффектирован печалью, моя способность к действию уменьшается; именно поэтому власти испытывают необходимость в том, чтобы подданные были печальны. (Делёз, Лекции о Спинозе, стр. 31-32) А радость наоборот увеличивает эту способность, помогает действовать так, чтобы не сорваться, оставаться на грани.

Алексей Лемманн,

студент-медкибернетик, филосов

Литература:

1. Капитализм и шизофрения. Том 1: Анти-Эдип / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; пер. с франц. Д. Кралечкина. — Киев, 2021. — 517 с.

2. Лекции о Спинозе / Жиль Делёз; пер. с франц. Б. Скуратова. — М.: Ад Маргинем Пресс : Музей современного искусства «Гараж», 2021. — 216 с.

3. Логика смысла / Жиль Делёз; пер. с франц. Я. Свирского. — М.: Издательский Центр «Академия», 1995. — 304 с.

4. Любовная машина; Лакан и Спиноза; Комедия любви / М. Долар, М. Божович, А. Зупанчич; пер. с англ. и биограф. справки А. Смирнова; под ред. В. Мазина, Г. Рогоняна. — СПб.: Алетейя, 2020. — 106 с. — (Лакановские тетради).

5. Матрица безумия: пылающий разум / Мишель Фуко; пер. с франц. — М.: Алгоритм, Эксмо, — 2006. — 384 с.

6. Переговоры / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; пер. с франц. В. Быстрова. — М.: Наука, 2004. — 240 с.