Западная культура пришла на пост-Советское пространство не в иудео-протестантской интерпретации («дух капитализма») и не приобщает к творчеству/труду, но в форме досугово-гедонистической пропаганды („спекулятивный капитализм”) [1], приобщая к потреблению в первую очередь приращенного символического содержания товара/услуги. Для того, чтобы покупатель либо смог продемонстрировать свой статус в социальной иерархии (т.н. феномен «статусного потребления/conspicuous consumption», по Т. Веблену) [2], либо «постичь» собственную «аутентичность» («действительное я»), связанную с Вселенной (Космосом, Землей, божеством) и выраженную в понятиях New Age («Эры Водолея») [3]. Т.е, говоря словами Г. Маркузе, человек оказывается детерминирован «ложными потребностями» [4].

Зачем последнее необходимо капиталистической системе?

Для создания, отвечает Ф.Хайек [Хайек Ф.А. фон. Общество свободных / Пер. с англ. — London: Overseas publ. interchange, 1990. — 309 с.], т.н. «расширенного порядка» — рыхлой массы атомизированных индивидов, связанных между собой лишь сигналами, поступающими от различных рынков. Иными словами, бизнесом создается и удерживается потребитель [5]. Разрозненные атомы, лишенные реальной силы (политической, хозяйственной, административной, военной), править не могут, не обладают необходимой для этого способностью и организацией [6]. «… При новой форме “диктатуры благосостояния» люди начинают вести себя одинаково. Конечно, эта однородность при либеральной демократии не является результатом принуждения или угрозы отторжения, а скорее следствием ощущения избирателем бесполезности другого поведения. Официальная цензура больше не нужна, поскольку возможность быть подвергнутым остракизму, вызванному политической некорректностью, становиться все очевиднее. Граждане становятся все более равнодушными, поскольку уверены, что вопреки их участию в политической деятельности, существующая структура власти останется неизменной…, публичная дискуссия становится пустой формальностью…, сведенной к пустой болтовне… Поэтому не удивительно, что даже выражение «политическая деятельность» заменяется более нейтральным «политика”…» [Сунич Т. Либерализм или демократия?: Карл Шмит и политически пассивная демократия // Персонал. — К., 2004. — №10. — С. 21-22].

Того же порядка стремление окунуть человека в «виртуальные миры»: «… проблему “лишних людей», не вписывающихся в современные экономические реалии. Им предложат проводить большую часть времени в вооражаемых мирах, где они могут «реализовать» все свои заветные мечты и желания. Ну, а на самого человека при этом будет тратиться самый минимум, необходимый для поддержания жизни… Уход людей в виртуальность станет, по сути дела, концом истории и самой нашей реальности” [Елисеев А. Обама и «царь машин» // Правая. Ru. — 2009. — 23 июня].

Такая ситуация дает спокойную и без напряжения возможность эксплуатировать «этих» как очередную варварскую периферию настоящей цивилизации.

То же самое произошло и на территории бывшего СССР: оправдывая ожидания масс, «… мы вернулись к “золотому застою» (условно назову так период с конца шестидесятых до середины семидесятых, то есть когда зарплаты уже поднялись и можно стало обсуждать йогу, НЛО и величие царской России, а колбаса еще не исчезла). И известная часть российского общества согласилась обменять покорность, и даже не просто аполитичность, но отказ от любой гражданственности на потребительское преуспеяние … На выходе мы получили авторитарное гедонистическое общество — провинциально самодовольное и замкнутое. Однако такое общество не может быть гарнизоном осажденной крепости. Россия стала экономическим симбионтом Запада — мы всё туда продаем и всё там покупаем. Можно было помечтать о том, чтобы стать региональным финансовым центром — восточноевропейским Гонконгом” [Ихлов Е. Закон исторической подлости // http://community.livejournal.com/ru_politics/16102966.html]. Но все же не до конца была реализована в «застойные годы» СССР мечта десталинизаторов-шестидесятников, которая состояла в главном: потребление приравнивается к свободе, а следовательно по-настоящему свободен тот, кто лучше и больше потребляет.

Чувствуя, что неравенство в распределении прав и богатства носит в странах бывшего СССР вовсе не классовый, а постмодернистский характер, пытаясь нащупать понятное обозначение сложившегоя состояния социума, часть населения выражает его в простой, но неверной формуле: «к власти пришли евреи». Но «…Неверна эта формула потому, что хотя евреи и слишком «видимы» в верхушке господствующего меньшинства, они присутствуют там вовсе не в качестве представителей еврейского народа, а как организованная и энергичная часть особого нового сборного народа, созданного в ходе перестройки и реформы… Социальные инженеры и политтехнологи, которые конструировали постсоветское пространство и его жизнеустройство, мыслили уже в категориях постмодерна, а не Просвещения. Политтехнологи представляли общество не как равновесную систему классов и социальных групп, а как крайне неравновесную, на грани срыва, систему конфликтующих этносов (народов). По отношению к их программам Р.Шайхутдинов применил даже термин демотехника (от слова демос) — быстрое искусственное создание или демонтаж народов. Действительно, все эти программы и политическая практика никак не вписываются в категории классового подхода, но зато хорошо отвечают понятиям и логике учения об этничности (вплоть до того, что на разных стадиях конструирования и в разных обстоятельствах политтехнологи явно используют альтернативные концепции этничности). Эта смена методологического оснащения проведена негласно, но она и не слишком замаскирована» [Кара-Мурза С. Государство переходного периода: жесткая этнократия // http://www.apn.ru/publications/article1622.htm; см. также: Крылов К. Антинарод и Нерусь // http://www.mesogaia-sarmatia.narod.ru/krylov-antinarod.htm].

И потому-то идет тотальное ополчение против тех этнических сообществ, в которых до-капиталистические принципы коллективного выживания людей, солидарность и взаимопомощь, неформальная экономика (толока, беспроцентный кредит и т.д.) все еще являются ценностями.

Нивелировать ценности и свести их к всего лишь банальным «символам» культуры [7], «брендам» (символам накопленной репутации товара) [8], превратить путем маркетизации культуру в товар — вот одна из задач глобалистической власти ростовщического бизнеса и финансового интернационала [9]. «… Сделав противостояние Центра и Периферии планетарным явлением, они втянули все страны мира в свою алхимическую игру, чем создали предпосылки для текущей ныне Глобализации. Превращение народов и цивилизаций в массы, внимающие иконам телевизора и компьютера, подобно сотворению Потопа, который должен смыть последние следы прежнего цикла, чтобы начать новый. Капитал и культ количества, материалистическая наука и количественный анализ, отмена иерархий и различий во всем — в правах, в полах, в расах — это все формы Потопа» [Борозенец М. Просветление после «Просвещения» // http://pravaya.ru/look/18098].

Более того, культура превращается в сферу формирования потребностей (спроса), для удовлетворения которого создаются продукты-артефакты — социальные мифы, симулякры («означающее без означаемого»), эстетическим выражением ценностно ориентированного комплекса оказывается «гламур», «глянец» и «дискурс» — и они должны «… будить воображение, чтобы потребитель не просто заинтересовался, а быстро и по возможности — полностью погрузился в воображаемый мир. Он должен вызывать интенсивные и немедленные переживания… Потребителю продается не товар, а чаяния, надежды и стремления самого потребителя, его мечты, его представления о «себе самом, каким бы он хотел бы быть»…» [Тульчинский Г.Л. Массовая культура как воплощение гуманмизма Просвещения, или Почему российское общество самое массовое // Философские науки. — 2008. — №10. — С. 42]. «…Иделогией анонимной диктатуры является гламур… гламур обещает чудо… Но это обещание чуда маскирует полное отсутствие чудесного в жизни…» [Пелевин В. Ампир В: Роман. — М.: Эксмо, 2006. — С. 68, 69].

Иными словами, идет борьба между культурой и цивилизацией, именно как их понимали О. Шпенглер, Т. Манн, Г. Шпет, А. Белый, Н. Бердяев, М. Мамардашвили: „… культура — это то, что можно обрести только собственным духовным усилием, цивилизация же — то, чем можно воспользоваться, что можно отнять. Культура создает новое, цивилизация лиш тиражирует известное. Д.С. Лихачев считал, что культура содержит в себе только вечные, непреходящие ценности, устремление к идеалу… Культура — это нецелесообразное, лишнее с точки зрения задач выживания и сохранения рода, а цивилизация прагматична. „Дуракаваляние” — это и есть настоящая культура по Д.С. Лихачеву” [Маслова В.А. Лингвокультурология / 2-е из., стереотип. — М.: Академия. 2004. — С. 22] [10].

Одним из средств в этой борьбе с настоящими ценностями и за ценности масскульта и «республики собственников и потребителей» оказывается креативщик-«золотарь», афертилист-«консультант», смыслопроизводитель-«эксперт» [11], «новый бильдунгофицер»-спецпропагандон [12], стебун-постгенонист, интеллектуал-«сноб», лишенный интеллигентности [13], занимающийся «очищением» мозгов (xǐ năo) [14] атомизированного «одномерного» человека из «среднего класса» [15] от результатов жизнедеятельности разума (поэтому интеллектуалом-снобом абсолютизируется метод «шизоанализа», основная идея которого состоит в том, что в наше психическое бессознательное прочно интегрирован социальный фактор [16]). «Ты — лох! Ты — быдло! Не смей мыслить! Не иметь убеждений! Я тебе все объясню сам!» [17]. И — «Живи без всяких особых намерений!», — так определил однажды девиз этих «страшно свободных» людей М. Зощенко.

Объектом вражды «экперта-постгенониста» становится культура, которая визуализируется как «деревня/село/хутор» («рустикально-тестаментарный/селюцко-завещательный дискурс»), впротивовес цивилизации «города/асфальта/барака».

Но это разделение явлется ложным, мнимым для человека Постиндустриальной эры: «…еще Маркс заявил о стирании этого различия, а Хайдеггер констатировал превращение деревни в придаток аграрной промышленности. Посредством маршруток, школ, ларьков и телевизионных антенн деревни фактически интегрированы в город. Старые деревни в прямом и переносном смысле стали новыми районами города: Автово, Лигово, Купчино, Рыбацкое. Деревянные дома давно разобраны, а на их месте выросли типовые многоэтажные дома. Город переполнил края экумены, составляя единое целое с космосом. Космополиты обрели родину Космополь. Там уже продается местный журнал с похожим названием. Он совсем лишен какого бы то ни было национального духа. Тот же асфальт и те же дорожные знаки. Тот же McDonald’s и китайские ресторанчики. Та же спущенная в массы модная одежда и те же автомобили мировых концернов» [Иваненко А. Город: Онтологические прогулки // Топос. — 2003. — 23 июля].

А поскольку продуктом культуры есть также и язык, и он же её важная составная часть, и условие уществования самой культуры, а также из–за того, что демократия также определяется как „народный суверенитет над языком/речью” (по Ю. Хабермасу), то язык и его гештальт (особые глубинные содержательные единицы) оказываются главным объектом атаки со стороны «имперски цивилизированного» эксперта-«сноба» (т.н. «теория лингварного лабиринта/машины вживания»). Ибо наступило время, когда «… человек, родившийся, выросший, сформировавшийся в наших множащихся городах из железобетона …имеет неотьемлемое право (и желание, — О.Г.) познакомится со своими классиками, заново прочесть их, размышлять над ними, с тем, чтобы найти свои корни, свое генеалогическое древо …, чтобы попытаться узнать, кто он, что он такое и какая роль отведена ему, оставшемуся самим собой» [Карпентьер А. Мы искали и нашли себя: Худож. публицистика / Пер. с исп. — М.:Прогресс, 1984. — С. 76].

Главным врагом социотипа «Эксперта-Сноба» является Философ, познающий, как писал Платон, «не мнения, а бытие и истину». Ведь задача философа, как указывал Ф. Ницше, является преодоление своего времени, стремление понять современность в контексте всей человеческой истории, а сейчас — еще и возвратить социальность как интегрированность и солидарность [18]. В предисловии к работе «Казус Вагнер» Фр. Ницше писал: «Чего требует философ от себя прежде всего и в конце концов? Победить в себе свое время, стать «безвременным». С чем, стало быть, приходится ему вести упорную борьбу? С тем, с чем именно он является сыном своего времени» [Ницше Ф. Казус Вагнер. Проблема музыканта // Ницше Ф. Собр.соч в 2-х тт. — М., 1990. — Т.2. — С. 526]. «…Его суждения глубоки, его мера безошибочна. По этой причине он выше своего времени с его ограниченностью и слепотой и намного больше, чем его современник Робеспьер, заслуживает прозвища «Неподкупный»…» [Юнгер Э. Ривароль: Эссе // http://www.juenger.ru/text/490204b389958].

Аналогично Философу и Художник, по Ф. Ницше, стремится «быть иным, быть в ином месте».

“… Нет, никогда ничей я не был современник” (О. Мандельштам). Философ всегда говорит на другом языке, обращается к жизни, её вопросам, пытается сформулировать их, отказавшись от стереотипов времени, в которых, наоборот, укоренен «эксперт». Философ адресует своё послание к общности людей, предпочитающих искать вопросы жизни, а не давать ответы на вопросы, выдуманные другими. Например, классик современной философии немецкий мыслитель М. Хайдеггер говорил так: «… Философствование — единственный способ вести свободное и творческое существование». Человек несвободный философствовать не может.

Вместо «горячей», «солнечной», «пурпурно-золотой», «царско-шаманско-кшатрийской» и/или «холодной», «звездно-лунной», «серебрянно-лазурной», «священническо-судейско-ведовской» инициаций «золотарями»-«постгенонистами» предлагается инициация «теплого заката», «жидкого гламура», «слизкого глянца», «вкусового опциона», «розового холокоста», т.е. вхождение в содержащее все эти компоненты «желтое царство» [19] (буддо-китаизм [20], предвиденное В. Соловьевым нашествие «китайских орд»). Игра в жречество («Жрецы минутного, поклонники успеха…», — А.С. Пушкин), «по-имание» всех и вся (как следствие голодного детства, отца-алкоголика и матери-инвалида, например, с реальным затем паломничеством по свято-жреческим местам — Иерусалим, Египет, Индия/Непал и пр.).

Иными словами, цель этой инициации «теплого заката» (включающей и традицию гомосексуальных ритуалов) — «сделать экзистенцию сытой» [Лао-цзы / Сост. В.В. Юрчук; 2-е изд. — Минск: Соврем.слово, 2005. — С. 7], введение личности и общества в гедонизм, эвдемонизм и утилитаризм (общим обозначением которых является латинско-католическое “gula” [21]) . Для достижения этой «сытости» «экзистенция» должна быть сенсационной, страстной, патетичной, постоянно ищущей нечто новое (ключевыми понятиями становятся «пафос», «дискурс», «возникновение нового», «брэнд», «слоган», «тренд», «пытки», «сытость», «вещь», «член», «задница» и пр.).

«…Постмодернизм, — указывает А. Панарин, — стал подозрительно относиться к вербализуемым практикам, подозревая в них идеологизированную заданность. То ли дело целиком спонтанные телесные практики (выделено нами, — О.Г.) — эти празднества раскованности. И вот, с подачи адептов раскованной постмодернистской чувствительности по всему мировому пространству пошел гулять «естественный человек» с его телесными практиками (выделено нами, — О.Г.). Кстати, бандитизм и проституция вполне подпадают под искомые определения телесных практик (выделено нами, — О.Г.), обладая всеми запрашиваемыми признаками предельной «экспрессивности», «спонтанности», «сингулярности» (своевольности)… Отсюда — апологетика примитива и брутальности… Спонтанность сексуального, садистско-мазохистского, стяжательного и других инстинктов, включая инстинкт убийства подается как некое тираноборство современности, направленное против старой запретительной морали… Все эти «новые русские», «новые украинцы», «новые казахи», и новые немцы, румыны, поляки являют миру тип нового человека, явно тяготящегося цивилизованными культурными и моральными нормами и демонстрирующими брутальную телесность… Среди ипостасей постмодернистской чувствительности выделяется, наряду с энергетикой брутального инстинкта, предельная расслабленность и демобилизованность… Наслаждение самодовлеющим настоящим, освобождение от деспотии вездесущего «финализма», подстегивающего наши усилия во имя достижения амбициозных целей, отказ от проектов в пользу «игрового существования» — вот черты постмодернистского стиля жизни… Равнодушие и безволие, осуждаемые по мерам обычной морали, получают алиби, будучи подведенными под опыт нирваны или дао… Отказ от будущего неизбежно ведет к господству стиля «ретро» в нашей культуре — пробуждению казалось бы давно усыпленных и заклятых демонов» [Панарин А. Агенты глобализма // http://www.patriotica.ru/books/panar_agents/part1_5.html]. И далее: «…Второе направление “чувственного реванша» — устранение привычных ценностных иерархий, связанных со служением чему-то высшему, «горнему». Присутствие высших ценностей само по себе означает известную готовность к жертвенности и соответствующую нравственную мобилизованность. Высшие ценности в современной культуре оказываются заместителями тех божеств, которым наши «языческие предки» приносили ритуальные жертвы и тем самым преодолевали примитивную чувственную спонтанность… Третье направление «чувственного реванша» — устранение будущего в пользу самодостаточного настоящего. С одной стороны, речь идет о реванше повседневности со всеми ее практиками в области малых дел над большими долговременными целями, формируемыми на государственно-политическом уровне. С другой, если использовать язык М. Хайдеггера,— о примате сущего над бытием… Проект раскрепощенной чувственности и «демобилизации», напротив, означает подмену бытия сущим — саморастворение в сиюминутном, связанном с пресловутой «отключкой» нашего бодрствующего теоретического и морального разума» [Панарин А. Агенты глобализма // http://www.patriotica.ru/books/panar_agents/part2_2.html]. «… Телесно они мужчины или женщины, но душа у них «сирота» — нет у неё ни небесного отца, ни матери-земли, а есть только «психическое содержание” — комплексы, фобии, либидо etc» (Евгений Головин).

Ситуация Постмодерна определяется для этой «сытой экзистенции» как наиболее «благостная» и «на все времена»: «… нет никакой ценности, идеи, которая имела бы примущество перед другими, все равно близко и равно удаленно. Более того, помо отрицает и сам принцип различения истины и лжи, хорошего и дурного. Все объекты духовной культуры, межличностные отношения и даже его собственное "Я" для помо не более чем предмет для игры.

Совершенно очевидно для любого разумного человека, что такого рода «чувствительность» есть ничто иное как крайняя степень бесчувствия, безразличия… Единственная вешь которая пробивает его безразличие, вещь, к которой он по-настоящему чувствителен, это собственное благополучие, комфорт. Можно сказать что комфортизм — единственная ценность…, ибо только в относительно безопасной атмосфере пользования благами цивилизации «первого мира» только и возможно постмодернистское существование. Ради сохранения комфорта … пойдет на все — с легкостью совершит предательство принципов и людей, находя себе оправдание в «отсутствии смысла в этом мире», в том что «все относительно» и все «несерьезно». Впрочем, в строгом смысле слова тут действительно трудно говорить о предательстве, ибо даже предать возможно только будучи хотя бы отчасти заинтересованным в идеях, личностях и т.п. Иуда предал Христа не заради тридцати серебренников, а потому что разочаровался в том, что тот способен избавить иудеев от римского владычества. Помо («постмодернистский человек», — О.Г.) не предает, потому что играет, а в рамках игры обещания и клятвы не стоят ничего» [Дмитрий Кремнёв ака Rotte-volf. Анти-помо. Советы выздоравливающим // http://community.livejournal.com/left_ideology/77945.html].

Идеалом правителя для «постгенониста-эксперта» (кит. «ши» — «учёный муж»), становится даос-император Цинь Ши-хуанди, который обращался к небу с сердечной молитвой, в результате чего устанавливалась прямая связь и Небо ниспосылало «дэ» — частичку Дао, которая полагалась императору, чтобы править страной. "… Премудрый человек не обладает человечностью. Для него все люди — словно соломенные собаки" (Лао-цзы). Совсем иное мы видим у Конфуция, который интерпретировал дао как высший принцип достойного поведения, воплощение истины и справедливости, символ должного и благородного, то для него это «прежде всего человеческое дао в людях и для людей» [Васильев Л.С. Конфуций // Вопросы истории. — 1989. — № 3. — С. 94].

Уничтожение конфуцианских канонов являлось одним из методов идеологической борьбы циньских экспертов-«фацзя» с философами-конфуцианцами. Если исходить из сообщения Сыма Цяня, была сожжена конфуцианская литература, хранившаяся в частных собраниях, но экземпляры «Шицзина», так же как и сочинения различных мыслителей периода Чуньцю-Чжаньго, находившиеся в государственных библиотеках и книгохранилищах, остались в полной сохранности. Свыше 460 конфуцианцев были заживо закопаны, остальных сослали на охрану границ. Согласно легенде, славу государю и вечность оборонительной линии могла принести ужасная жертва — захоронение в утрамбованном грунте наполнителя миллиона человек. Эти безымянные строители встали на вечную стражу рубежей Поднебесной. Их тела хоронили именно в вертикальном положении. Если верить утверждениям о материальности человеческой души и ее периодическом возвращении к месту погребения бренного тела, можно представить себе, какая мощная энергетическая сила концентрируется порой в этом месте: «… Ощущение массы мертвецов … — решающее. Это и есть его истинная масса. Без этого ощущения его не понять вообще … Его одержимость, проявлявшая себя с жуткой активностью, и есть эти метвецы» [Канетти Э. Человек нашего столетия: Худож. Публицистика / Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1990. — С. 74]. «…Покойные являются покровителями своих родных. Они им помогают, потому что после смерти обретают новые возможности: видят будущие, для них нет преград в пространстве» [Uborshizzza. Кинг. Дьюма-Ки // http://community.livejournal.com/chto_chitat/4576861.html].

Также „эксперт-постгенонист” стебется над демократией, убеждая, ссылаясь на Аристотеля, что она неприменно вырождается (и уже выродилась) в охлократию: «… Деградация господствующего класса достигла поразительных показателей. Министры-хулиганы, судьи-«калядники», писклявые радикалы с бандитскими мордами, официальные бордельные моралисты, гадкие гибриды из политики и бизнеса и им подобные извраты усе созрели для урожая. И никто не удивится, если из недр страны, просоченнй всеми видами мелкой тирании, выйдет каста воинов-жрецов, целью которых будет не очередной передел собственности, а осуществление мести как искусства. Из–под пресса мелкой тирании может явится неожидаема форма сопротивления, неуязвимая для нынешних систем бщественной безопасности… Говорят, что предвидящие все американцы создали уже специальное подразделение для исследования такого явления, как «микротеррористическая ризома». Говорят, что эта «ризома» все же существует, незаметно подтачивая подпорки несправедливого мира. Не исключено, что эра её процветания не за горами, а значительно ближе …» [Єшкілєв В. Дрібне тиранство // Репортер. — Ів.-Фр., 2009. — №29, 28 травн. — С. 8].

Поэтому, дескать, нам, по мнению «эксперта-постгенониста» необходимы для спасения Властной Системы именно такие вот даосы-императоры-«монархи»-«императоры наводнения (тотальным гламуром)», и даже не в виде отдельных личностей (они ведь могут совершать непростительные ошибки!), а как особого «суверенного и власть имущего класса/этноса», который «присваивает себе государство целиком» [Кара-Мурза С. Государство переходного периода: жесткая этнократия // http://www.apn.ru/publications/article1622.htm], экспроприирует и подавляет численное большинство населения (в форме, например, тирании «коллекторов» относительно должников по кредитам), разрушает его культуру и лишает его элиту возможности выполнять ее функции в восстановлении самосознания населения как народа. Как удачно определил этот социально-культурный тип «императоров наводнения» А. Елисеев, «…либеральные государственники, которые поднялись на волне буржуазных революций, но потом эту волну остановили. Они тоже установили свой порядок, однако, на самом деле, он есть, всего лишь замедленный Хаос, который рано или поздно снова вздыбится, причем гораздо более сильной волной. Ложные аполлонисты (стремящиеся, якобы, к установлению царства абсолютной гармонии, — О.Г.) обречены воспроизводить Хаос, ибо по природе своей они — дионисийцы, но только маскируют это… [Они пытаются] поймать волну Хаоса и развернуть ее в том направлении, которое выгодно силам Порядка. В данном случае как раз будет иметь место пародия на Хаос» [Елисеев А. Москва и Сечь : полюс Порядка и полюс Хаоса // http://www.win.ru/civil/1914.phtml].

Иными словами, вместо «национально-революционной демократии большинства» пропагандируется «либеральная демократия меньшинства» (определяемая её оппоненами как «либерастия» [22]). Подобно волку Фенриру — архетипическому образу германской мифологии, проглотившему Сонце и этим предварившего финальную космическую битву богов и чудищ — Рагнарёк [Дмитрий Кремнёв ака Rotte-volf. К критике философии постмодерна // http://rotte-volf.livejournal.com/95985.html], пребывающая в состоянии пафоса «либеральная демократия меньшинства» пожрала солнце смысла, свободы и ответственности, создав соответствующую мизанцену для тотальной метаморфозы мироздания.

Не удивительно, что известный американский социолог К. Лэш определил нынешнее «постгеноновское время» именно как «восстание элит и предательство демократии» [Лэш К. Восстание элит и предательтво демократии. — М., 2002. — С. 40]. Если раньше элитарность характеризовалась такими качествами, как оседлость, патриотическое отношение к определенной местности, благородное первенствование долга перед правами, благородство и меценатство, то сейчас нынешнее представители элиты скорее всего напоминают самые худшие образцы «массы» в описаниях Х. Ортеги-и-Гассета и Н. Бердяева: имеют кочевнический способ жизни, разнятся как отсутствием уважения к традициям и непризнанием собственных обязанностей, так и, особенно, изоляцией от всего остального населения, исключили себя из «общей жизни», одновременно, как заметил канадський мислитель К.Б. Макферсон, упиваясь властью частной собственности [23], с помощью которой „элитарный человек” может исключать других из использования чего-либо [Мєлков Ю. Пострадянське суспільство: Нове Середньовіччя // Соціологія: теорія, методи, маркетинг. — 2008. — №3. — С. 184-185].

А. Эткинд считает, что условия для трансформации, рождения «нового мира» возможны лишь только тогда, когда «элитарный человек» почувствует неутолимую тягу "… ко всему настоящему, подлинному и первоначальному, а также отрицание им собственной культуры как неподлинной и ненастоящей… Есть историческая ирония в том, что романтическое стремление к первичности опыта оборачивается умножением неверных копий, касающихся иных миров или экзотической изнанки собственного мира, которые принимаются за безусловную и единственную подлинность" [Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). — М.: НЛО, 1998. — С. 166]. На то же надеется и А. Панарин: «…Думается, главной реакцией культуры, которой следует ожидать в ближайшем будущем, является реакция на неподлинность. Квинтэссенцией этой неподлинности является мир виртуальной экономики. Уже сегодня формируется школа так называемой физической экономики (См., напр.: Ларуш Л. Физическая экономика. М., 1997), прямо противопоставляющая дутым величинам новейшей банковской экономики натуральные показатели, связанные с расходованием вещества природы и трудовых усилий. Очевидно, что в ближайшем будущем физическая экономика обретет не меньшее идейное влияние в стане поверженных, чем некогда — марксистская политическая экономия … Я предвижу образование новой натурфилософской школы, объединяющей естествоиспытателей, экономистов, специалистов в области маркетинга и гуманитариев — создателей престижной и заманчивой образности, которая свое назначение найдет в развенчании индустрии подделок и заменителей, вредных и для физического и для нравственного здоровья человека. Эта школа раскроет достоинство натуральных продуктов в их таинственной соотнесенности с запросами человеческого тела и духа, равно как и с общими запросами эпохи на достоверность и подлинность. Подобно тому как поздние стоики вспоминали милетцев — натурфилософскую школу ранней античности, находя в ней противоядие от зыбкости эллинистического декаданса, нашей эпохе предстоит вспомнить натурфилософов Ренессанса, беря их в союзники в борьбе с нынешним «виртуальным миром»… Будущая натурфилософская школа создаст свой культурный стиль, характеризующийся неприятием всего искусственного — и в продуктах повседневного спроса, и в человеческих отношениях, и в экономических и политических практиках. Адептами этой школы станут все те, кому внушают отвращение манипуляторы и «кукловоды», кто дорожит трезвостью своего сознания, своим здравым смыслом и достоинством» [Панарин А. Агенты глобализма // http://www.patriotica.ru/books/panar_agents/part2_2.html].

Но ожидать, что у «элитарного нового человека», усиленно конструирующего собственную социальную реальность и стремящегося исключительно содержать себя в соответствии с эталоном («смахивать с эталона пыль кисточкой из беличьего хвоста»), обнаружится «стремления к подлинному» — гиблое дело.

Массы же, не входящие в круг вышеупомянутой «новой элиты», не имеющие собственной идентичности, собственного языка и самосознания, однако, полностью и искренне (и таким образом, иллюзорно) могут считать себя представителями элиты (например, считая, что достижение успеха — только дело времени) и идентифицировать свои интересы с интересами «новой элиты», т.е. превращаются в «снобов», «касту шудр-золотарей», «шабес-гоев»: «… Они смотрят на людей подлыми взглядами карманных воров» (Ю.Мисима) [Книга самурая. — СПб., 1999. — С. 236]. К тому же массе объясняются некоторые «важные истины» [24], как вот фильмом «Адмиралъ»: внушается идею о превосходстве богатых над бедными (типа «лубофь» более возвышенная нежели у крестьянок с рабочими) и о том, что те, кто хочет элементарной справедливости, — это не люди вовсе, а вроде как грязные омерзительные матросы со штыками наперевес, закалывающие офицеров, готовых за страну жизнь отдать. И над всем этим махровая церковная густопсовость. «… “Массовый» человек сверяет предпосылки своего мышления с мышлением и действием массы. С ходом истории. А поскольку «масса» не мыслит, а история не действует, постольку возникает массовая потребность в проверенных представителях истории и масс, …поверенных массы” [Гиренок Ф.И. «Природа человека» : идейные инициативы философии (Обзор) // человек в контексте глобальных проблем : реферативный сборник. — М. : ИНИОН АН СССР, 1989. — С. 19].

«Новая элита» принципиально закрыта для всех, кто способен по-настоящему исповедовать какие-то идеалы, традиционные ценности, она противостоит социальному пространству, агрессивно отделяется от него, «приватизируя» именно социальное пространство («рефеодализирует социальную сферу», по Ю. Хабермасу; «социальность растворяется симулякрами», по Ж. Бодрийяру), убивая его старую форму — «национальное государство», и используя информационное пространство как для набрасывания своих «антиценностей» лишенной возможности говорить «массе» [Мєлков Ю. Пострадянське суспільство: Нове Середньовіччя // Соціологія: теорія, методи, маркетинг. — 2008. — № 3. — С. 183-193], уничтожая по ходу и место для самовоспроизведения традиционной «элиты знаний и компетенций» — университет [Ястребцева А.В. Республиканский элитаризм и принцип равенства в период Третьей республики во Франции // Философские науки. — 2008. — №11. — С. 7-20], так и для укоренения в массах убеждения, что нет альтернативности тотальному консумеризму и удовольствию от зрелищ [Голобородько А. Постмодерн против Революции // http://www.pravaya.ru/look/4277]. Даная форма доминации «новой элиты» весьма верно определяется М. Денисовым и В. Милитаревым как «оккупационная власть» [Денисов М., Милитарев В. Социализм и старый порядок // Взгляд из России: избранные политические статьи «Русского Журнала». — К.: Основні цінності, 2004. — C.14]. Соответственно, подчиненная «масса», в своем большинстве, оказывается именно «коллаборационистской» в отношении к «оккупационной власти», а «эксперт-постгенонист» — прислужником-полицаем.

Главное преступление «эксперта-постгенониста» состоит в подмене истины. В действительности Аристотель в своей «Афинской политии» говорил о том, что успех общества и государства не зависит от формы правления и общественного строя. Он определяется исключительно уровнем нравственности большинства людей («моральное большинство»), и только без этого уровня (когда „моральное большинство” превращено в „молчащее большинство”, по Ж. Бодрийяру) монархия превращается в тиранию, аристократия в олигархию, а демократия в охлократию.

Раньше И. Кант связывал идею нравственности, морального закона неприменно с религией: «…Для исполнения морального закона необходимо представление о “благе», а для этого необходимо представление о «высшем благе», а для представления о самом «высшем благе» необходимо представление о Боге» [Малер А. Трансцендентальная теология Канта // Форум молодых кантоведов (По материалам Международного конгресса, посвященного 280-летию со дня рождения и 200-летию со дня смерти Иммануила Канта). — М.: ИФ РАН, 2005. — С. 91 // http://iph.ras.ru/page49482484.htm]. Мир либерализма (Дж. Локк, Т. Гоббс) [25] единственной истинной формой видит т.н. «контрактную нравственность” гражданского общества (т.е. противоположного церковному или военному), опирающуюся на совместное преследование выгоды и целесообразности, «культуре контракта» [26], и готовое растерзать тех, кто медлителен в этом процессе.

Ныне под нравстсвенностью понимаются «… элементарные правила хорошего поведения — это абсолютное условие свободной личности. Без этой субстанции, без этой густой сети неявных правил мы не могли бы действовать как свободные личности» [Жижек С. Фундаментализм — это весело // http://community.livejournal.com/ru_philosophy/799897.html]. Добро — не абстрактно. Оно внутри людей. Чтобы победить монстра, надо победить зло в себе, т.е. быть нравственным человеком.

Впротивовес этому — «нигилизм», «подполье», т.е. «уничтожение веры в общие правила … Нет ничего святого» [Достоевский Ф.М. Полн. Собр. Соч.: В 30 тт. — Т. 16. — С. 330]. «… Истоки нигилизма … отрыв от корней, от родного края (выделено нами. — О.Г.)… начинается страшно безродною … кончается жутко» [Ницше Ф. Полн. собр. соч.: В 15 т. — Т.3. — С. 136].

По И. Канту, действие только тогда обладает моральностью (от лат. moralitas — «нравственность») [27], когда оно не просто соответствует нравственному закону, а само вытекает из идеи долга. Нравственность понимается не как самоцель. Но только она единственно рождает правовое самосознание людей [28], и если оно у людей есть — отсюда есть и достоинство: „Любовь к родине — первое достоинство цивилизованного человека” (Наполеон Бонапарт). Пусть даже и у последнего негодяя.

Примечания

1. «…Что такое современный предприниматель как досуговый (в глубине своей души) тип? На этот вопрос отвечает современный опыт, свидетельствующий о многозначительной метаморфозе так называемого экономического человека. Этот человек, то есть предприниматель новейшего образца, категорически избегает таких практик и инициатив, которые ему приписывает веберовская теория, ссылающаяся на традицию протестантской аскезы. Новые предприниматели заведомо не возьмутся за дело, сулящее нормальную по классическим эталонам прибыль в 5-7% годовых и связанную с методическими ежедневными усилиями. Новый авантюрист досуга, сменивший протестантского методиста, ориентируется на такие венчурные формы экономической деятельности, которые по психологическим ощущениям напоминают игру в рулетку и другие азартные игры досуга, а по ожидаемым результатам сродни экономическому чуду. Соответствующие поиски привели к открытию, воскресившем средневековые и ренессансные образы ростовщика, менялы пирата, с одной стороны, получателя феодальных рент, с другой. О размахе нового спекулятивного капитализма говорят цифры: ежедневно в поисках спекулятивной прибыли государственные границы пересекает капитал в 1,5 триллиона долларов. Чудодейственная рентабельность манипуляций с курсами валют и других игр краткосрочного спекулятивного капитала, в сотни и тысячи раз превышающая рентабельность законопослушных промышленных инвестиций, привела к невиданному валютному голоду промышленности и других отраслей производящей экономики. Буржуа-постмодернист, вкусивший все прелести азартно-игрового существования, (по модели богемного досуга), стал носителем микроба деиндустриализации. Речь идет, повторяю, не об историческом “снятии” индустриального образа жизни творческо-постиндустриальным, связанным с наукоемкой экономикой, а об регрессивном обрыве: из модерна — в контрмодерн, из продуктивной экономики — к спекулятивно-ростовщической. Ясно, что у представителей этой виртуальной экономики, манипулирующих мнимыми величинами, но требующими в обмен на это полноценных благ, добываемых народным трудом, есть веские основания выйти из системы национального контроля в неконтролируемое глобальное пространство. Вот почему все представители теневых практик, связанных с паразитарной экономикой спекуляций и перераспределений, выступают ныне в авангарде экономического либерализма. Они решительнее всех отстаивают принцип невмешательства государства в экономическую и социальную жизнь, осуждают национальные суверенитеты в качестве пережитка “агрессивного традиционализма” и ратуют за всемирное открытое общество, в котором никто не берет на себя защиту ни национальных богатств, ни социальных и человеческих прав туземного населения … Элиты, пожелавшие порвать со всем трудным и обременительным, дистанцируются не только от народов, но и от сферы настоящего творческого профессинализма. Глобалистская элита ускользает из реальности в гедонистическое зазеркалье. Не случайно именно в ее среде рациональность Просвещения сменяется на удивление примитивным мифотворчеством и погружением в виртуальные миры … Но сегодня со всей очевидностью выступает другое: галопирующую инфляцию порождает сама предпринимательская Среда, переориентированная с продуктивной на спекулятивную прибыль. Новый экономический авангард тяготится продуктивной экономикой как чем-то глубоко архаичным; он предпочитает азартные игры виртуальной экономике. Фиктивный спекулятивный капитал сегодня в сотни раз превышает капитал, связанный с реальными инвестициями. Невозможно отрицать, что именно он сегодня главный источник разрушительной инфляции и главная питательная Среда всех теневых практик» [Панарин А.С. Дезертирство элит в эпоху катастроф // Трибуна русской мысли. — 2002. — №1 // http://www.cisdf.org/TRM1/Panarin.html].

2. «… Метросексуальность … (-) Потребление напоказ… А зачем метросексуал наряжается как пидор?… Чтобы сигнализировать окружающим, что рядом с ним проходит труба с баблом… Главная мысль, которую человек пытается донести до других, заключается в том, что он имеет доступ к гораздо более престижному потреблению, чем про него могли подумать. Одновременно с этим он старается объяснить окружающим, что их тип потребления гораздо менее престижен, чем они имели наивность думать. Этому подчинены все социальные маневры. Более того, только эти вопросы вызывают у людей стойкие эмоции» [Пелевин В. Ампир В: Роман. — М.: Эксмо, 2006. — С. 72, 73, 82]; В условиях перепроизводства этих симулякров главная роль начинает отводиться «глэму» — вызывающе ярким комбинациямз пяти первоэлементов гламура — роскоши, экзотики, эротики, розового и блондинистого [Иванов Дм. Глэм-капитализм // http://www.apn.ru/publications/article21195.htm].

3. «…Сегодня реклама призывает вас к разрыву с ограничениями городской жизни, призывает почувствовать себя соединенным с Землей. «Реализуйте свой творческий потенциал путешественника. Покупайте «лендровер»!». Теперь покупка «лендровера» является путем постижения самого себя» [Жижек С. Фундаментализм — это весело // http://community.livejournal.com/ru_philosophy/799897.html]; «… “метродуховность» … — «престижное потребление напоказ в области духа”… демонстрации доступа к древним духовным традициям в зоне их максимальной закрытости: в реестр входили фотосессии с далай-ламой, документально заверенные знакомства с суфийскими шейхами и латиноамериканскими шаманами, ночные вертолетные визиты на Афон, и так далее…Когда человека долго кормят рекламой, экспертизой и событиями дня, у него возникает желание самому побыть брендом, экспертом и новостью. Вот для этого и существуют отхожие места духа, то есть Интернет-блоги» [Пелевин В. Ампир В: Роман. — М.: Эксмо, 2006. — С. 81-82, 187].

4. «… Так Герберт Маркузе в трактате “One-Dimensional Man” (“Одномерный человек», 1964) пишет о стирании классовых различий в рамках единой Системы, причем ведущую роль в этом стирании играют средства массовой информации и, прежде всего, телевидение. Они порабощают воображение и деформируют опыт, посему люди определяются не классовой принадлежностью, а вовлеченностью в систему потребления. Маркузе определял потребление не как удовлетворение потребностей, а как ситуацию детерминации ложными потребностями … Современные политтехнологи определяют суть рекламного сообщения как предъявление образа жизни, т.е. под маркой товара потребитель принимает определенные ценности и нормы поведения. Реклама выполняет религиозные функции, где есть предмет культа (брэнд), храм (место встречи сакрального и профанного — торгово-развлекательный комплекс) и ритуал (шоппинг). В процессе покупки, который многие философы предпочитают называть потреблением, есть моменты жертвы (траты), причащения к брэнду, риска (как долго будет служить вещь) и самопознания («ты есть то, на что ты тратишь деньги»). Психологи отмечают, что в процессе потребления потребитель испытывает эйфорию, близкие к религиозному экстазу. Особенно четко вытеснение религии масс-медиа заметно на феномене «социальной рекламы», построенной как проповедь духовности: «Нет наркотикам», «Позвоните родителям”» [Иваненко А. Экзистенция в условиях медиакратии // http://filosofia.ru/70608/].

5. «… Цель этой цивилизации — уничтожить в людях само представление о смерти. Вплоть до того, что даже похороны близкого человека не должны занимать больше десяти минут, после чего обязательно coffee-break. Почему? Просто потому, что человек, который думает о смрти — плохой потребитель» (Мамлеев Ю.).

6. «…Представим, что вы смотрите телевизор. Вы видите обычную манипуляционную отвратительную картинку голодного африканского ребенка с пересохшими губами и слышите: «Знаете ли вы, что по цене одного или двух капуччино вы может спасти его жизнь?!» Хорошо, но давайте спросим себя, каким было бы это послание, если бы вы поменяли очки. Это было бы что-то вроде: «Не размышляйте, не участвуйте в политике, не думайте о причинах их бедности. Просто дайте немного денег, и вы почувствуете себя хорошо».Идея благотворительности — в деполитизации. Это похоже на суеверие, когда вы даете что-то, чтобы почувствовать себя лучше. Поэтому я утверждаю, что благотворительность сегодня — это самый важный идеологический феномен. Благотворительность перестала быть атрибутом богатых, как 100 лет назад во времена Карнеги. Сегодня это часть системы… Творческий капитализм призывает к забвению старой идеологической борьбы социализма и капитализма. «Когда люди страдают, нужно что-то делать. Давайте возьмемся все вместе, капитал, государство, давайте просто что-нибудь сделаем». Я думаю, это шантаж» [Жижек С. Фундаментализм — это весело // http://community.livejournal.com/ru_philosophy/799897.html].

7. Но в этой программе игнорируется тот факт, что свертывание или вырождение «программы культуры» до всего лишь оперативной ориентировки в текущем дне и до чисто реактивной адаптации к его требованиям разрушает общество как систему, а тем самым — и сам «рынок сбыта и потребления».

8. Наука о «брендах» (имиджево-репутационная составляющая рыночной стоимости марки товара) есть продолжением рационалистической философии Модерна, её вульгарной трансляцией в сегменте «купи-продай», в отличие, кстати, от маркетинга, вышедшего из социологии эмпиризма (Акопян А., О настоящем // http://artem-akopian.livejournal.com/328106.html).

9. Торгово-аграрного капитала (псевдо-традиционалистского), противостоявшего ранее военно-аграрному (феодальному, традиционалистскому), а теперь — в форме банковского (финансового, регулирующего ресурсы) капитала — промышленно-прогрессистскому (технократическому, модерному) капиталу (по А. Елисееву, «Формула неотрадиционализма»).

10. Ср.: «…во всех обществах и во всех культурах молодые люди месяцы и годы своей жизни тратили на пустяки (кстати, одна из этимологии возводит слово денди именно к этому корню) (Немецкие Tandvi и vertandeln восходят с средневерхнене-мецкому tant — «пустая болтовня», «пустяки», «проказы»). Тут не были исключением даже правители — царь Давид, Цезарь или Фридрих Великий. Но всегда это был именно переходный период, развлечение, прелюдия перед постановкой настоящих задач. Денди задерживается в этой передней, и потому в старости у него бывает какой-то незавершенный облик, словно что-то в его жизни осталось невыполненным. Это бросается в глаза на портретах Бруммеля, Пюклера, Пелэма. Уайльдов Дориан Грей стал образцом в литературе: неподвижная золотая маска, под которой скрыта ужасающая пустота. На этих окраинах и процветает цинизм. Денди остается куколкой; это слово применимо к нему в обоих смыслах: и в значении личиночной стадии организма, и в значении детской игрушки. Чтобы вывести его из этой стадии, нужно причинить ему боль; она высечет на нем рунический знак жизни. Исправительный дом сделал Уайльда автором «De profundis» (Из глубины (лат.)) [Юнгер Э. Ривароль: Эссе // http://www.juenger.ru/text/490204b389958].

11. «… Экспертиза есть нейролингвистическое программирование на службе анонимной диктатуры» [Пелевин В. Ампир В: Роман. — М.: Эксмо, 2006. — С. 70-71].

12. Именно бильдунгофицером (то есть офицером по связям с общественностью) в начале 20-х гг. ХХ в. и был ветеран первой мировой войны Адольф Гитлер.

13. Т.е. тот, кто отдает преимущество бейсболу , а не балету («… балет — интеллигентско-буржуазный эквивалент бейсбола»[Бродский И. Об Одене / Пер. с англ. — СПб.: Азбука-классика. 2007. — С. 97]); «…поведение интеллектуала ближе к поведению рептилии или насекомого, чем к поведению млекопитающего. Концлагерь, этот инструмент промышленной утилизации людской биомассы, есть порождение холодной инсектоидной логики. По этой же линии проходят ковровое бомбометание, ядерная война и массовые армии тоталитарных государств. Это логика улья, логика муравейника. Обезьяна приходит в ужас от самой постановки вопроса о таких вещах» [Яроврат. Текст-1 (Фролов В. Библия Монолита) // http://zhurnal.lib.ru/editors/y/yarowrath/text-1.shtml]. А если серьезно, то разница между интеллектуалом и интеллигентом в том, что у первого на языке то, что второй даже в мыслях не допускает. К тому же, «… употребляя термин “интеллигенция” вслед за авторами “Вех”, я отдаю себе отчет в том, что это большая честь для советской образованщины, на которую перенесено это название» [Шушарин Дм. Век «Вех» // http://infoart.udm.ru/magazine/novyi_mi/redkol/sh/vek.htm]; «…Румынка С.Инач, получившая известность как борец за права меньшинств, писала (в 1991 г.): «По моему мнению, существует еще одна национальность, называемая интеллигенцией, и я хотела бы думать, что принадлежу также и к ней» …» [Кара-Мурза С. Государство переходного периода: исчезновение народа // http://www.apn.ru/publications/article1611.htm]. Правда, у интеллигенции есть только один большой грех: „… Коренной порок интеллигентов в том, что мир для них состоит из интеллигентов” [Канетти Э. Человек нашего столетия: Худож. Публицистика / Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1990. — С. 37].

4. Обычно это означает давления и воздействия на убеждения и верования человека, общение с ним посредством манипулирования, убеждения, подмены фактов, вранья.

15. «… сформировался класс, который в этой стране не живет, а живет в стране потребительского кредита, автомоек с кофейными аппаратами и фитнес-центров. Вместо ежедневного хамского «тебе че?» он привык к обходительному «вам что-нибудь подсказать?» Это тот самый средний класс, которого так долго не было и по которому теперь сильнее всего ударит кризис. Европейские стандарты в азиатско-византийской глуши и раньше были недешевы, теперь станут запредельно дорогими» [Газярян К.Р. Сложности страны, которой нет на карте // http://www.ng.ru/style/2008-12-23/16_country.html].

16. На почве психики, как утверждают шизоаналитики, разыгрывается не только трагедия Эдипова комплекса, но и все мифологические трагедии мира.

17. В контексте с Украиной «золотарь» ведет себя еще более откровенно и грубо: «На большее, чем рустикальный или неомодернистский дискурсы, ваша культура — селюков и интеллигентов в первом поколении — не имеет способностей!»

18. «… философия имеет свою научную лабораторию и свои жизненные достижения. Эта лаборатория доступна далеко не всякому, и многим войти в нее не удается. Даже из тех, которые мнят себя философами и имеют соответствующую репутацию, не все служат философии и творят ее. Зато в этой лаборатории живут и работают многие, не знающие о том и не понимающие своего жизненного дела, так, что они удивились бы, узнав об истинном значении своей деятельности.» [Ильин И.А. Философия и жизнь // На переломе. Философские дискуссии 20-х годов: Философия и мировоззрение / Сост. П.В. Алексеев. — М.: Политиздат, 1990. — С. 45].

19. «… Желтого (янтарного) цвета кровь чудища, побежденного Георгием … Желтые глаза — призрак оборотня … Воображаемый предок … в традиционной народной культуре, восходящей к язычеству, … — … «желтоглазый предок» … Характерно, что семантика желтого цвета как знака социальной внеположенности служит базой для образования фразеологизмов желтый дом, желтый билет и многих других …» [Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. — Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1989. — С. 137, 138].

20. «… Осип Мандельштам назвал “буддийское влияние в европейской культуре” “носителем чужого, враждебного и могущественного начала, с которым боролась вся наша история, — активная, деятельная, насквозь диалектическая, живая борьба сил, оплодотворяющих друг друга”. “Скрытый буддизм, внутренний уклон, червоточина”… Мандельштам назвал это “бесформенным раем”….» [Шушарин Дм. Век «Вех» // http://infoart.udm.ru/magazine/novyi_mi/redkol/sh/vek.htm].

21. На языке оригинала: „… Один із способів протистояти цьому занепадові — інтенсивне світське життя… ціле Велике Меню індивідуальних і колективних насолод. Можемо смачно поїсти в ресторані або кафе, де екзотична кухня поєднана з кальяном, музичкою і плазмовим телевізором, можемо пострибати на дискотеці, можемо влаштувати відривний корпоратив, можемо пограти в регбі, відвідати з пляшкою абсента популярного психолога, погуляти з подружкою Парижем, з’їхати з трампліна в Карпатах, подивитися-почитати глянц і ще багато чого такого можемо… Вечір за вечором, розвага за розвагою… Велике Меню нам не зашкодить!” [Єшкілєв В. Редакторська стаття // Золота каста: Місто. Бізнес. Люди. Психологія. Мейнстрім. — 2008. — №2. — С. 5]. Иными словами указывается на то, что личности — не «идеологические категории», а реальные «теплые люди» [Жижек С. Фундаментализм — это весело // http://community.livejournal.com/ru_philosophy/799897.html].

22. «Сегодняшняя глобализация –… это победа либерализма в глобальном масштабе, сделавшая государственные границы легко проницаемыми для капитала и информации» [Федотова В.Г. Хорошее общество. — М.: Прогресс-Традиция, 2005. — С. 12].

23. «… частная собственность является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет этой собственностью, но и для тех, кто ею не владеет. Лишь потому, что контроль над средствами производства распределен между многими не связанными между собой собственниками, никто не имеет над ними безраздельной власти, и мы как индивиды можем принимать решения и действовать самостоятельно. Но если сосредоточить все средства производства в одних руках, будь то диктатор или номинальные «представители всего общества», мы тут же попадем под ярмо абсолютной зависимости» [Хайек Ф.А. Дорога к рабству. — М. : Экономика. 1992. — С. 83].

24. Удачно это «принуждение к мнению» Н. Лигачева определила как «барбосизацию» (см. «Телекритика», 2008, № 9).

25. Основания либерализма базируются на двух идеях И. Канта в трактате «К вечному миру»ч: идее об единстве человеческого рода, общечеловеческих ценностей и идеалов и идеи о возможности и необходимости изменения харатера международных отношений в духе гуманизма и прав человека

26. «… Эгоизм в гражданском обществе — альфа и омега. Всякая встреча — поиск выгоды. Поэтому возникает недоверчивая до патологии, шизофреническая культура составления контрактов, в которых нужно отразить все, даже непредвиденные случаи. Если в старой России бывали неграмотные купцы, доверявшие в сделках «слову купецкому» и рукопожатию («ударили по рукам» — в русской идеоматике означает — «решили дело»), то из Европы этот душок христианской доверчивости быстро выветрился. Гражданскому обществу свойственна «презумпция злого умысла» — за правило принято считать, что все всех хотят обмануть, и по данному факту строятся размышления — как сделать, чтобы НАС не обманули ОНИ. В прицел подозрения попадает и государство — гражданское общество смотрит на него, как на прожорливого «Левиафана», и тщательно следит, чтобы государственный институт где-то не перелез через бордюрчик договорных отношений с гражданами… Отечество — по контракту. Если меня устраивают условия в ЭТОМ Отечестве — живу, а перестали устраивать или где-то предложили условия получше — расторгаю старый гражданский контракт и перехожу к новому. Поэтому открытые границы, свобода миграции — святая святых гражданского общества. Да и отмена паспортов, прописок, удостоверение личности по водительским правам — тоже его характерная черта … Естественно, что и сакральный когда-то институт брака становится почвой для заключения контракта. Атомизированные разнополые (а где уже и однополые) личности, само собой, заранее подозревают друг в друге склонность обжуливать, а потому тщательно расписывают брачный контракт. Впрочем, надо думать, институт государственной (давно уже не церковной!) регистрации брака тоже скоро объявят пережитком тоталитаризма. Миллионы людей уже живут без «глупых штампиков» в «гражданском браке» (кстати, созвучие этого института гражданскому обществу, полагаю, далеко не случайно). Отношения детей и родителей в гражданском обществе тоже все глубже и основательнее завязают в трясине контрактов, «прав сторон». Все сводится к выплатам на алиментной основе — вначале от родителей маленьким детям, а потом от взрослых детей — пожилым, нетрудоспособным родителям … Вся жизнь западного человека современности — это бесконечный поиск лазеек в параграфах контракта, это мучительная, навязчивая идея изменить духу закона, не изменяя его букве. Десакрализация нравственности как раз и имеет первым следствием расчленение духа и буквы закона, до того существовавших в нерассекаемой слитности. Оттого главное эльдорадо гражданского общества — поле софизмов, логических парадоксов и трюков, позволяющих мошенникам обмануть сложного, но бездушного робота государственного возмездия… В конечном счете гражданское общество, безбожное, атеистическое, скрепленное только взаимной выгодой, лишенное жертвенности, выдвигает один монолитный непререкаемый религиозный постулат — ВОЗЛЮБИ СЕБЯ” [Леонидов А. Гражданское общество или одиночество в толпе // Наш современник. — 2005. — №2 // http://titir2007.livejournal.com/16395.html].

27. Русские шовинисты очень любят указывать на то, что в украинском языке используются понятия «мораль» и «моральнiсть», в то время как в русском эти понятия неоднокорневые — «мораль» и «нравственность», т.е. украинскому языку якобы недостает терминологического запаса. Однако примеры из других языков христианской традиции доказывают не только несостоятельность обвинения, но раскрывают подоплеку извращения и подмены понятий «мораль-нравственность» собственно в русской традиции. Ср. переводы «мораль» и «нравственность» на другие языки: албанский etikës, moralit, английский ethics, morality, болгарский етика, морал (!!!), греческий δεοντολογίας, ηθικής, испанский la ética, la moral, итальянский l“etica, la morale, немецкий Ethik, Moral, польский etyka, moralność, румынский etica, moralitatea, сербский етика, морал (!!!), словацкий etika, morálka, турецкий etik, ahlak, венгерский etika, erkölcs, французский l”éthique, la morale.

28. Ius et ars boni et aequi — “Право — это искусство добра и справедливости”; «Право по самому существу есть … борьба с инстинктом, т.е. природой и его слугой — здравым смыслом … Переход от произвола к праву — анархия …» [Ключевский В.О. Афоризмы и мысли об истории // Тайны истории. М.П. Погодин, Н.И. Костомаров, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский о пользе исторических знаний: Сборник / Сост., вступ.ст. В.М. Соловьева. — М.: Высш.шк., 1994. — С. 164, 191]. Грех анархистов состоит в том, что они „… почти не проникают в ее (власти, — О.Г.) сущность. Их отвращение к ней настолько велико, что они не желают ею заниматься, бояться о нее испачкаться, в их позиции есть что-то религиозное” [Канетти Э. Человек нашего столетия: Худож. Публицистика / Пер. с нем. — М.: Прогресс, 1990. — С. 92].