Оригинал статьи

Человеческая реальность возвышается к ценности, но не может ей быть. И ни в какой другой реальности, кроме человеческой, ее просто не может быть. Следовательно, в реальности ценности нет. Но будучи тем, к чему отсылает себя человеческая реальность, она, ценность, безусловно, есть как смысл реальности. «Таким образом, бытие ценности как ценности означает бытие того, что не имеет бытия» (Сартр).

Но если так, то становится возможной имитация ценности — явление другого бытия как если бы оно было ценностью. И эта имитация может быть очень убедительной.

В этой связи обратимся к явлению ресентимента, выродков которого так часто принимают за ценности. Первое, что отмечает Ницше, говоря о морали ресентимента («морали рабов»), это ее нерефлексивное происхождение. Оценивающий взгляд ресентимента обращен не на себя, а вовне. Его «творческим деянием», по-Ницше, является категорическое отрицание всего «чужого», «не своего», «не собственного». Первым оценочным высказыванием в ресентименте (будем понимать его как особое состояние) будет решительное осуждение, но ни в коем случае не себя и себе подобных, а других. Вместе с тем это и первый крик пробудившегося сознания всякого ресентимента.

На первый взгляд, это акт отрицания, подобный тому, что мы видим в случае отрицания изначальной ситуации в страхе или в желании. Но ничего подобного. Страх и желание — это признание недостатка бытия в своем существовании и порыв вырваться из него. В ресентименте манифестация осуждения других также являет недостаток бытия, но в существовании других. А, значит, эта манифестация не создает никакого импульса к движению за пределы себя. Страх и желание устремляют человека к трансцедентности, а осуждение других, напротив — еще сильнее укореняют в ситуации. Люди ресентимента не разрывают в своем сознании с детерминизмом ситуации, но больше того — создают в фактичности дополнительный детерминизм (найдя в других новые «причины» своих страданий в дополнение к старым), все больше и больше загружая свою ситуацию несвободой. И чем дальше, тем сложнее им по-настоящему пожелать или испугаться.

Ницше заблуждался, считая злобу, ненависть и презрение в ресентименте отрицанием. Это целиком положительные явления. Они ничего не отрицают, а только подкрепляют ситуацию в ее фактичности.

И чем сильнее злоба, тем крепче, до иступления, решимость держаться своей фактичности. Бесстрашие фанатика, его полное презрение к опасности и к самой смерти — высшая точка положительной привязанности к своей фактичности.

Все известные истории фанатики были большими аскетами. Не удивительно. Они так глубоко погрязли в своей ситуации, что совсем не могли испытывать ни страха, ни желания. Отсылка страха за свое существование в трансцедентность посредством желания означает стремление к изменению (то есть, отрицание) этого существования. Наоборот, отсылка своего страха к другим означает борьбу за сохранение своего существования таким, каково оно есть в фактичности.

Ресентимент подобен черной дыре, не выпускающей из себя свет и энергию. Еще она захватывает свет и энергию из космоса вокруг себя. Так и ресентимент удерживает человеческую реальность в фактичности , не дает ей вырваться в трансцедентность, а еще возвращает, вышедшую туда в форме желания, реальность раньше, чем она успевает добраться до ценности.

Это проявляется в любви людей ресентимента к социальному контролю за желанииями через нормирование сексуальности и потребления. Секс и потребление в закупоренной фактичности детерминируют желание. Но всякое желание здесь заканчивается фрустрацией.

Дорефлексивное (объектное) сознание низводит недостаток бытия к детерминизму и, таким образом, исключает из существования людей ресентимента возможности. Они замещаются очередным детерминизмом — действиями, которые уже совершили и одобрили другие. Эти действия являются людям ресентимента как возможности, которые не есть возможности. Такие как если бы возможности социологи называют институтами. Попытки воспользоваться не своими не возможностями для удовлетворения своих желаний, разумеется, приводят людей ресентимента к фрустрации.

Таким образом, ресентисент низводит реальность к фактичности. Это не то же самое, что возвращение возвышенной реальности в фактичность в круговороте самости. В нем человеческая реальность сама, как своя свобода, возвращается из трансцедентности. Ресентимент же удерживает низведенную к детерминизму реальность, сам будучи детерминизмом.

Ценность недоступна людям ресентимента по определению. Но они могут быть очень «моральными» во всех своих проявлениях. Поэтому стоит посмотреть, что из себя представляют их как если бы моральные ценности (ценности без Ценности). Прежде всего, они полностью детерменированы: авторитетом религии, традицией (что бы под ней ни понималось), интересами общества или государственным принуждением. Собственно, главная функция моральных ценностей для людей ресентимента — догрузка несвободой (детерминизмом) их ситуации , чтобы их существование как можно крепче укоренилось в последней.

Далее, это коллективистские ценности. Люди ресентимента, как мы видели, нуждаются в других для оправдания недостатка своего бытия. Ценности служат способом разделения других на «своих» и «чужих». В мире людей ресентимента границы «хорошего» и «плохого», «правильного и неправильного», «злого и доброго» примерно совпадают с границами внутри национального, религиозного, гендерно-сексуального, классового и т. п типов коллективной сплоченности и разделения общества.

Следующая характеристика ценностей людей ресентимента — это отраженные ценности. Как и все человеческое существование в фактичности, ценности ресентимента не имеют собственного бытия и являются зеркально отраженным бытием ценностей, заимствованных у других. Ценности людей ресентимента — сплошной «ремэйк», в котором от образца оставлены название и несколько узнаваемых деталей. Несколько узнаваемых деталей позволяют объявить ценности ресентимента «общечеловеческими». Оригиналом являются ценности осуждаемых других. Кроме того, ценности ресентимента — это ценности других и для других. Они принадлежат не человеку, а коллективу (общности), в которую он включен. Своими для него они становятся лишь в меру его самоидентификации с общностью. По умолчанию также полагается, что для других они более обязательны, чем для себя. Наконец, ценности нужны людям ресентимента для оправдания действий других как институтов

Основанием ценностей для людей ресентимента является их инструментальность. Они часть полностью детерминированного существования в фактичности страха и фрустрации. Страх и фрустрация неустранимы из существования людей ресентимента. Поскольку ресентимент всегда есть положительное стремление к сохранению существующей ситуации, постольку он стремится сохранить страх и фрустрацию.

Страх преобразуется в ненависть к другому (поэтому фанатик, как «крайний случай» человека ресентимента, никого и ничего не боится), но он остается в ситуации, меняется только способ его переживания. Также и фрустрация преобразуется в стремление уничтожать потенциальные объекты желания. Это результат отсылки своего желания к другому («не я хочу, но другой меня соблазняет”). В таком отношении уничтожение потенциальных объектов желания, как источников соблазна, есть только способ переживания фрустрации, но не от нее самой. Отсюда неизменная черта всех бунтов: когда бунтовщики получают доступ к тому, чем обладают другие, они не присваивают это себе, а уничтожают. То, что люди ресентимента называют ценностями есть детерминанты между ними и ситуацией страха и фрустрации. С помощью как если бы ценностей человек ресентимента дает ответ на вопрос: «Почему ты не должен пытаться изменить ситуацию страха и фрустрации?». Или то же самое: «Почему ты жалкий и бессильный должен (обязан) оставаться жалким и бессильным?». Не надо и говорить, что это не имеет никакого отношения к ценности как к смыслу бытия человека