Испытываю определенное отвращение к подобным образам, вернее к тому, как они используются. Ведь это вовсе не невинная фиксация произвольного факта, а идеологическое заявление. Причем не важно, является ли данное событие постановочными или нет — в любом случае это попытка протолкнуть избитую и сентиментальную идею о том, что хотя мы разные, но все мы люди, и у нас больше общего, чем различий. Но что если мы заменим монашку и полицейского на офицера вермахта и коллаборациониста, так же весело играющих с мячом на фоне полуразрушенного города? Структурно ситуация та же и посыл о единении вычитывается без особого труда, но уже мало кто станет умиляться этим образом, так как контекст смещает акцент.

В первом случае акцент на игре в мяч номинально двух разных людей, во втором — на ужасах, творящихся вокруг игры с мячом, приобретающей даже циничный характер (с тем же успехом можно было бы играть с головой ребенка). Разумеется, если мы узнаем, что монашка торгует героином в церкви, а полицейский ее «крышует», то невинный образ тут же распадется. Аналогично, если мы выясним, что офицер вермахта и коллаборационист на самом деле американский солдат и советский партизан, отдыхающие после освобождения города, то мы вновь получим сентиментальный образ.

Именно так работает идеология: она берет реальность (всегда сугубо нейтральную), а затем навязывает ей свои оценки и смыслы. Идеология зависит от контекста, факт не зависит ни от чего, он просто существует и воспринимается непосредственно. Так называемый глубокий смысл на самом деле является чем-то наносным, привнесенным извне и меняющимся при минимальном изменении контекста. В то же время факт остается неизменным и лишь дополняется иными фактами, сообщая нам только то, что есть, а чего нет. Но привычка везде искать контекст так велика, что людям крайне тяжело ограничиться фразой «два человека играют с мячом», вместо этого воспроизводятся многочисленные штампы, которые продиктованы идеологией. Нацисты играют с мячом цинично и даже как-то мерзко, монашки — весело и беззаботно.