Могут ли воспоминания людей стать нашими собственными? Все мы прямые потомки поколений, переживших великие катастрофы XX века: война, геноциды, крайние формы агрессии и насилия, безжалостность политических движений и режимов, государственные перевороты и конечно же революции. 100-летие которых мы в этом году так масштабно отмечаем. Эти события происходили до рождения большинства из нас. И хотя их нельзя считать непосредственно воспоминаниями, каждый из нас чувствует их влияние на своем формировании как личности.

Наша связь с этими событиями образуется не за счет процесса «вспоминания», а за счёт вовлечения воображения и проецирования — «разработки». Опасность этого явления в том, что подобные перенятые воспоминания могут заменить настоящие, даже вытеснить их.

Именно с осознанием своего личного вовлечения в это проецирование, своей связи с прошлым и настоящим в первую очередь работает премьерный спектакль «Родина» режиссера Андрея Стадникова в Центре им. Вс. Мейерхольда​. Мы совсем недавно тут уже разбирали и самую «обсуждаемую», и самую «засекреченную» премьеры ноября. Так вот пришло время поговорить о самой «долгожданной».

Вовлекать зрителя спектакль начал еще на этапе идеи. Вначале был объявлен всенородный кастинг блондинок. Постановщики приглашали девушек со светлыми волосами принять участие в постановке, сформировать своего рода армию защитниц «Родины», и, надо признать, принимали всех желающих и располагающих временем и задором. Но едва этот увлекательный и горячо обсуждаемый процесс завершился, как создатели объвили новый всенародный сбор. На этот раз собиралась черная одежда, любая — мужская и женская, зимняя и летняя, старая и новая, любого размера. В этих целях в фойе ЦИМа был установлен специальный кофр с говорящим названием “Одежда для Родины”. Это было сделано совсем не от безысходности, не от отсутствия финансирования. Это была полноценная художественная акция, чтобы зрители строили “Родину” вместе с постановщиками: вещи в идеале нужно было подписывать, указывать даты рождения. Всё собранное вошло в коллекцию “С чужого плеча” и без исключения использовалось художником Vanya Bowden​ в спектакле для облачения 48-ми перформеров, которыми явились те самые отобранные блондинки.

Не то, чтобы эти приемы стали сенсационным для театра способом вовлечения зрителя в спектакль (хотя довольно редкий), но интриги, удастся ли постановщикам драматургически эти шаги оправдать или они останутся просто красивыми маркетинговыми акциями, прибавило. И вот, премьерный день наступил. “Родина” дождалась первых зрителей.

Прямо на входе зритель получает программку. Она — не просто неотъемлемая часть спектакля, а в чем-то даже инструкция по взаимодействию с ним. Ожидая начала, вчитываясь, и возможно еще пока мало в написанном понимая, вы поднимаетесь в фойе, где стоит телевизор транслирующий передачи Первого канала о Троцком, сменяющиеся новостными выпусками современности. Третий звонок отзвенел, впереди первое действие, и вы проходите в зал.

По периметру, вдоль каждой из 4-х стен, расположились те самые собранные блондинки, облаченные в ту самую собранную черную одежду. Возле каждой блондинки на стене находятся тексты. Это личные высказывания всех участников постановки на тему спектакля. Напечатаны они шрифтом, специально созданным для “Родины” Шифрой Каждан и Владимиром Павликовым. В центре зала стоит огромная шестиярусная пирамида с водруженной сверху вместо шпиля огромной светловолосой косой — именно она отведена зрителям. Первые пять ярусов по кругу — зрительские места. Лестницы-проходы и верхний шестой ярус оставлены артистам.

Начинается первое действие с озвучивания артистами текста стенограммы заседания Российского футбольного союза, состоявшегося в 2014-м году. В год “присоединения” Крыма. Действующие лица:

— Николай Толстых (президент Российского Футбольного Союза),
— Евгений Гинер (президент и совладелец ФК ЦСКА),
— Сергей Степашин (экс-председатель счетной палаты РФ),
— Владимир Якунин (президент ОАО “РЖД”),
— Ольга Смородская (президент ФК “Локомотив”),
— Александр Дюков (глава правления ОАО “Газпромнефть”и президент ФК “Зенит”),
— Сулейман Керимов (владелец ФК “Анжи”),
— Вячеслав Колосков (почетный президент РФС),
— Сергей Прядкин (президент росийской футбольной премьер-лиги),
— Сергей Галицкий (владелец сети магазинов “Магнит” и футбольного клуба “Краснодар”).

Собрала этих людей весьма щепетильная необходимость принять решение: футбольные клубы Крыма обратились с просьбой включить их в состав футбольной федерации России. Отказать — нет оснований (Крым же вдруг стал Россией). Принять — серьезный риск лишиться Чемпионата мира по футболу, которым так дорожит Президент. Беспокоить Президента и спросить совета — страшно (решение он принял, надо его исполнять). Все озвученное с этого заседания не придумано и не искажено. Это документально засвидетельствованная часть нашей истории. Даже включая все высказывания перечисленных выше фигур о том, что “без Европы мы переживем”, “снявши голову по волосам не плачут”, “здесь нет НЕпатриотов: за те деньги, которые мы зарабатываем, мы могли бы не здесь сидеть, а отдыхать заграницей” и заканчивая, “да мы все тут за, все за”. Практически всех перечисленных персон исполняют актрисы и, как вы уже догадываетесь, по совместительству — блондинки. Их ключевое отличие от расположившихся по периметру перформеров лишь в одежде — они облачены в строгую черную военную форму.

За воссозданием того сложного заседания, во многом символическом для переживания внезапности бесповортных событий нашего недавнего прошлого, после некоторых вкраплений из Пушкина, Войнича, Вачовски и даже расшифровки телефонного разговора бышвего мэра Бердска, начинается музыкальная пьеса на музыку Дмитрия Власика. В ней солируют те самые 48 отобранных участниц, каждая из которых является не только исполнителем, но и имеет возможность фундаментально влиять на структуру и временную форму всей композиции. В предлагаемых обстоятельствах, в резко изменившемся обществе, они начинают хаотично перемещаться, собираясь в отдельные группы, пока все происходящее не трансформируется в дружный марш. “Офицерам” остается только спуститься с пирамиды и начать командно прихлопывать в такт этому добровольному шествию. Звучит интернационал: “Кто был ничем, тот станет всем”.

Антракт.

В антракте спектакль взаимодействовать со зрителем не перестает. Каждый может сойти со своего места пирамиды, подойти к стенам, прочитать высказывания участников. И спектакль начинает походить на какое-то подобие инсталляции. Кто-то разумеется уходит и тем самым допускает роковую ошибку. Поскольку второе действие уже полностью обращается к истории 100-летней давности. На этот раз зрителей ждут:

— Николай Бухарин (арестован в 1937-м году, расстрелян в 1938-м),
— Феликс Дзержинский (умер в 1926-м от сердечного приступа),
— Григорий Зиновьев (расстрелян в 1936-м),
— Адольф Иоффе (застрелился в 1927-м),
— Вячеслав Менжинский (якобы умервщлен неправильным лечением в 1934-м)
— Вячеслав Молотов (умер в 1986-м)
— Серго Орджоникидзе (якобы застрелился в 1937-м)
— Карл Радек (убит в тюрьме в 1939-м)
— Михаил Томский (застрелился в 1936-м)
— Иосиф Сталин (в 1953-м ушел с поста генсека ЦК ВКП (б) в связи со смертью),
— Лев Троцкий (выслан за пределы СССР и в 1940-м убит агентом НКВД)

Второе действие — это плотное, масштабное и продолжительное сценическое артикулирование текстов многочисленных заседаний Политбюро, с вкраплениями фрагментов автобиографии Троцкого «Моя жизнь», сцен из пьесы Брауна “Смерть Ленина” и песни Пахмутовой и Добронравова “И вновь продолжается бой”. Примечательно даже не то, что снова всех вышеперичисленных играют преимущественно актрисы блондинки. А в том, что оставшиеся 48-м исполнительниц уже облачены в современную повседневную одежду. Они постепенно выходят и рассаживаются у стен по периметру зала на стулья, внимательно наблюдая за зрителем и происходящим.

Такое пересечение современности с историей вековой давности не несет функции провести параллели между сталинскими репрессиями и политической ситуацией сегодняшнего дня. Нет, разумеется, никто вам эти параллели проводить не запретит, но главное, что никто вам их не навязывает. Вы сами в зависимости от своих убеждений, от своих оценок сможете переживать и осмысливать всю травматичность нашего общего прошлого, как еще не отпустившего советсткого, так и не собирающегося отпускать современного. Такая безоценочность, документальность спектакля, его обращение к архивным материалам ещё больше подчёркивают призрачность и недостаточность передаваемых знаний.

И это создает интересный эффект в зале. На одну и ту же фразу с одной стороны кто-то из зрителей вдруг хихикает, а кто-то тяжело вздыхает. Первый просто среагировал на саму фразу, второй — чуть больше знаком именно с тем, кто ее произнес, и потому ему совсем не до смеха. Это вторая выдающаяся особенность “Родины”. Для ее восприятия не требуется какого-то определенного багажа знаний, осведомленности. Она обращается не к рациональному, не к “воспоминаниям”, а вовлекает каждого в личный процесс воображения и проектирования “воспоминаний” и осмысления своей травмы, обращения к памяти своих предков.

Зритель тут — главное действующее лицо. Именно поэтому он восседает в центре спектакля. Все действие разворачивается вокруг него, но учитывая конструкцию пирамиды, он видит максимум ⅔ происходящего. И то при активном изворачивании на стуле, которого опять же никто не требует. Воспринимать спектакль привычным образом, стремиться лицезреть каждого актера, каждого перформера в момент реплики не просто не нужно, а спектакль физически не позволяет этого сделать. И в какой-то момент ты понимаешь, что остаешься один на один с собой, со своей травмой, восседая на этой центральной “пирамидке из колечек: каждый человечек здесь наполовинку искалечен”, как говорил классик. Предаться медитативному созерцанию наверное можно, но все равно не получится.

И большую заслугу в этом играет использование дилетантизма перформеров. Даже при их безупречном существовании, видимо от осведомленности об их непрофессиональной природе, начинаешь соотносить свою личную историю с их историями. И резко понижается так свойственный всему театральному градус “игры”, “имитации” и “подражания”, что для спектакля на такую тему и с такими задачами — жизненная необходимость.

Внесловесное существование, концетрация которого приходится в основном на первый акт, выполнено очень удачно. Перформерам и постановщикам удалось добиться тех трудностижимых образов потери и скорби, воплощающих идею отсутствия, тишины, неизвестности и пустоты. Актеры же (а здесь преимущественно актрисы) в момент декламации и артикуляции, на которой построен нескончаемо долгий второй акт, конечно агрессивной “актерской подачей” иногда поблескивают. Однако, персонажи, которых они “вспоминают”, сами блистали недюжей “драматичностью” и “артистизмом”. Для тех, кто мыслит и говорит лозунгами, такая подача была возможно даже нужнее, чем актерам. И одно ложиться на другое, и ничто в исполнении не смущает. Напротив, создается какое-то редкое ощущение хорошего мирового исполнения с одной поправкой — это все наше от и до: и тема, и интонации, и люди, и история, и память.

Обильное обращение к теме блондинок тут тоже содержит в себе более глубокие смыслы, чем может показаться на первый взгляд. Конечно, марширующие блондинки — это красиво. Конечно, блондинки в роли Дзержинского и Молотова — это смешно. Но без основы оправдывать их наличие двумя этими категориями все же недостаточно. А тут она есть. Эта гигантская коса, которой завершается центральная пирамида, также создает образ: если “Родина” — мать, то она — блондинка. И нет, здесь референс не столько к стереотипам об интеллекте, сколько к безобидности и беззащитности, которую подчеркивал еще Хичкок. Как известно почти все главные женские роли в его фильмах исполняли типажные блондинки. И когда его спросили почему, он ответил: “Блондинки — самые лучшие жертвы. Это как чистый снег, на котором отпечатан кровавый след”. Так и в спектакле, блондинка в числе прочего — проводник из мира человеческого в мир преступления. Она предвещает разрушительное событие, но в ней же сконцентрирована желанность этого разрушения.

И ступив на зыбкую почву символизма, нельзя не упомянуть еще один сильных ход: во втором действии Иосиф Сталин будет не один. Их будет двое, они располажатся в противоположных углах зала. И сделано это не ради того, чтобы показать “хорошую” и “плохую” его стороны, не для воплощения “молодого” и “старого” тирана — все эти приемы избыточно театральны и уже набили оскомину. Дело в том, что Сталин — наверное наиболее травматичная фигура нашей памяти. Кто-то его любит, кто-то ненавидит, кто-то боится, кто-то презирает, а кто-то даже желает воскресить. И спектакль просто говорит нам, что даже сегодня, в 21-м веке, мы все еще восседаем на пирамиде между Сталиным и Сталиным.

Первый акт пролетает мгновенно. Его длительность всего около часа. Там половину действия почти нет текста. Вторая же часть наоборот — живой текст, декламация и артикуляция. И длится он — внимание (!) чуть менее трех часов. В нем зубодробительные монологи. И я не мог представить чем этот спектакль должен завершиться, чтобы все в себе замкнуть. В какой-то момент даже пробежала крамольная мысль, что тексты заседаний будут исполняться до тех пор, пока все зрители не уйдут.

Я пока не хочу спойлерить (оставлю это занятие видным критикам, они это обожают), но скажу лишь, что финал тут не просто “неожиданный” зрителю — это тоже уже достаточно заигранный прием. Он — именно обескураживающий зрителя. То есть буквально ставит большую часть зала перед выбором “что делать?”, “как реагировать?”. Особенно любопытным дам намек: здесь именно зритель — главное действующее лицо. Здесь спектакль складывается из его оценок, выборов и его работы. А спектакль в конце это просто еще раз отмечает, подчеркивает и заключает.

В общем, спектакль получился просто совершенно выдающимся по идее, по реализации, по форме, по исполнению. Это — даже уже не совсем спектакль, это пространство памяти, точнее ее мемориал, если хотите. И на мой взгляд это какая-то грандиозная по силе история, пережить которую именно сейчас нам всем очень нужно.

Любое событие сегодня поляризует наше общество до предела. Если раньше мы готовы были убить друг друга из–за критических для истории вещей вроде “присоединения” Крыма, то сейчас даже незначительные и мало касающиеся нас новости начинают раскалять котел ненависти до тех же масштабов — вроде еще неутихших “споров” о Кевине Спейси и студентах Щуки. Мельчайшее событие натравливает одних на других, становится предлогом (казусом белли) для очередного выплеска агрессии.

И спектакль во многом помогает осознать, что такой разбег позиций в полярные крайности объединяет одно — желание перемен. Одни хотят “свободы”, другие — “консервации”, а по факту — все это агония людей, запертых между Сталиным и Сталиным. Людей, стремящихся сбежать из этой травмы в любом направлении, лишь бы сбежать. Не куда-то, а откуда-то. Но, без осмысления этой вековой травмы, воз не сдвинется, ситуация будет накаляться, инфекция будет распространяться, и в итоге воспаление может привести к не менее травматическим уже для наших потомков последствиям.

А осмысление всегда начинается с осознания.

И именно его позволяет достигнуть “Родина”.

Она делится ценным опытом восстановления и преобразования, когда мы вынуждены вспоминать о прошлом, сталкиваясь с нашим будущим.

___________

Источник материала и видео: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/357114311404145