Мужчина/женщина

В работе «Европа и человечество» лингвист Николай Трубецкой раскрывает механизм, по которому представители сильно различающихся народов воспринимают друг друга как дураков или детей.

По Трубецкому, мы практически невосприимчивы к новому знанию и способны воспринимать только то, что нам уже известно. Поэтому, чем меньше общего между двумя индивидами, тем меньшим содержанием они друг для друга обладают (субъективно). Человек отбрасывает за ненадобностью все «лишнее», оставляя лишь то, что его объединяет с другим, то есть самые тривиальные, примитивные знания.

Интересно распространить подобный взгляд на взаимоотношения между полами. Не выходя за рамки устоявшихся клише, заметим, что женщина воспринимает мужчину как ребенка, а мужчина женщину — как загадку.

При этом женщина избегает логических конструкций, используя формы познания вроде чувственности и интуиции. А мужчина, наоборот, фиксирует происходящее исключительно рационально. Таков стереотипный дуализм мужчина/женщина.

Итак, мужчина воспринимает женщину как загадку. Дамское поведение не укладывается в его ratio, ускользает от понимания и предвидения. В то время как женщина, полностью отказавшаяся от рациональности, упростившая (в силу собственной простоты) мужчину до ребенка, напротив, нередко понимает мужчину и, что еще невероятнее, способна предугадывать его поведение.

Получается, что логически сформированный мужчина считывается женщиной на каком-то ином уровне, минующем ratio. И считающаяся чем-то недоразвитым женщина способна перепрыгивать через уровень разумности и предвосхищать поступки мужчины.

То есть он и вправду для нее ребенок, но не столько из–за ограниченности женщины, сколько из–за ограниченности рационального регистра, по всей видимости, располагающегося где-то в самом низу интеллектуальной иерархии.

Менеджер/художник

Нападать на ratio можно с разных сторон. Попробуем сделать это снова, на этот раз обойдясь без противопоставления мужчины и женщины.

Один из руководителей крупной сети салонов связи рассказал в интервью о своем ви́дении работы менеджера. Он сам начинал карьеру менеджером в салоне связи и никогда не игнорировал посетителей, считая, что те слишком бедно одеты для значительной покупки.

Такой подход принес интервьюируемому определенные плоды.

Как-то в салон связи зашел бездомный. Поборов отвращение, будущий руководитель всей сети поинтересовался у посетителя, чем он может ему помочь. В ходе разговора выяснилось, что это не клошар, а известный художник, временно пребывающий в запое. Для поездки на европейскую биеннале художнику понадобился сотовый телефон, и услужливый менеджер продал ему самую навороченную новинку.

В будущем, уже поднявшись по служебной лестнице, менеджер постоянно вспоминал эту историю, убеждая рядовых служащих в ценности каждого посетителя («мало ли, кем он окажется»). Нетрудно догадаться, во что превратились бы магазины цифровой техники, воплоти младшие менеджеры замысел руководителя.

Поэтому им приходилось подстраиваться под навязанную аллегорию, балансируя между ее буквальным пониманием и игнорированием. В то время как руководитель считал свой опыт ценным сам по себе, и его заимствование другими людьми автоматически притягивало бы к ним его успех.

Конечно, можно обвинить руководителя в недостатке рациональности или дефекте вербализации. Все это вполне может иметь место, но в данном случае интереснее взглянуть на ситуацию с другого ракурса: начальник озвучивал не ratio своего триумфа, но интуицию, минуя рациональный уровень. Нечто, сложившееся в его сознании мгновенно и не нуждающееся в аналитическом расщеплении.

Адепты ratio, сознательно или невольно, упускают из виду, что у рационального мышления есть отчетливые границы. Логически безупречными выкладками можно лишь продолжать тавтологию, формулируя бесконечные a=a и b=b. Все сколько-нибудь значительное получается через выдергивание мысли из трезвого, рассудочного пространства.

Обычно это выдергивание называют гениальностью или интуицией. Именно оно позволяет выйти за пределы ratio, отвоевав для мышления новую территорию, которую в дальнейшем будут «окультуривать» посредством ratio.

Сомневаюсь, что анекдот про клошара, оказавшегося богатым художником, пробуждал в менеджерах магазина интуицию, но если метафорически представить, что все мы — те самых менеджеры, копошащиеся в огромном салоне связи в ожидании клиентов, то без преодоления ratio мы просто перегрызем друг другу глотки.

Или околеем от скуки.

Без воображения

Девушка и молодой человек ловят на заброшенной дороге машину. От нечего делать девушка предлагает спутнику разрешить следующую загадку. Он должен представить, что их подбирает маньяк, который объявляет, что убьет одного из них, а второго отпустит. Но пусть пленники решают свою судьбу самостоятельно. Как поступит молодой человек?

Юноша мнется, пытается уйти от ответа и в итоге говорит, что он что-нибудь придумал бы. Девушка разочарованна: она ждала однозначного ответа, который бы ее удовлетворил, а получила смазанную отговорку.

Это сцена из фильма Александра Селиверстова «Охотники», дублирующая холостую работу сознания. Подобными дихотомиями часто мучаются друзья и любовники, изнуряя друг друга неудобными вопросами, дабы скоротать время.

Ужас подобной ситуации не в том, что кто-то умрет (средства массовой информации давно приучили зрителя, что смерть окружает его со всех сторон), а в том, что обе из предлагающихся альтернатив гораздо хуже простой констатации факта смерти. Что бы ни выбрал пленник, это будет хуже, чем если бы маньяк разрешил неудобную ситуацию на свой манер.

Подавляющее большинство никогда не столкнется с подобным выбором. При этом люди кое–как смиряются с конечностью жизни. Смерть, своя или любимого человека, ждущая где-то в будущем, не сильно тревожит, и скучающие любовники оживляют опыт радикальной альтернативы, вводя умозрительного маньяка.

Размышления — это и есть самое жуткое в этой ситуации, а не то, что кто-то умрет. Их-то герою «Охотников» и предлагают проделать, от чего он неуклюже отказывается. А мог бы пережить самое глубокое потрясение в жизни, не сталкиваясь ни с каким маньяком, одной лишь силой воображения.

Но увы, у безымянного индивида нет времени на пустые фантазии. По этой причине он и развлекается мнимыми дилеммами — потому что не может прожить их в своем сознании. А если бы смог, то никогда бы не позволил себе настолько глупых вопросов.

Однажды однокурсник рассказал мне о юноше с девушкой, которые застряли в лифте во время пожара в здании. Молодые люди не были знакомы и, по мнению моего товарища, узнав о скорой смерти, должны были немедленно сбросить одежду и приступить к сексу.

В тот момент однокурснику было восемнадцать лет, он страдал спермотоксикозом и недоумевал, почему взрослые люди занимаются чем-то еще, кроме секса. Однако даже для таких стесненных обстоятельств он продемонстрировал патологическое отсутствие воображения.

Нисколько не сомневаюсь, что, узнав о скорой гибели в раскаленной шахте, студент-математик, психически эквивалентный тринадцатилетнему подростку, махнул бы рукой на возможность безнаказанного секса, забился бы в угол лифта и, не обращая внимания на влажные брюки, тихо скулил бы в ожидании конца. А не предавался любовным утехам, как ему казалось в силу полной атрофии воображения.

Увы, людям приходится приспосабливаться, восполнять отсутствие фантазии рациональностью. Но ведь вместе с фантазией у них может отсутствовать и ratio. Причем это случается не так редко, как представляется на первый взгляд.

Погоня за черепахой

Напоследок попробуем разобраться, что все–таки вкладывал Зенон в апорию про Ахиллеса и черепаху.

Есть замечательная метафора, уподабливающая человеческую жизнь сосуду. Можно наполнить сосуд песком, так что в нем не останется места ничему другому. А можно наполнить его камнями, которые расположатся так, что между ними еще останется место для песка.

Наполнение сосуда крошечными песчинками — ориентация на количественный аспект, доминация мелких событий. В то время как появление в сосуде камней говорит о наличии крупных целей и преобладании смысла над количеством. При этом в промежутках между камнями все равно остается место для песка.

Вопреки расхожему мнению, чтобы выбиться из сил, необходимы, не тяжелые, а легкие упражнения. Слабая нагрузка медленно вытягивает энергию, пока ее не остается настолько мало, что не хватает ни на одно упражнение. Напротив, когда не остается сил на трудное упражнение, энергии еще не так мало именно в силу сложности упражнения. Чем меньше делитель, тем меньший остаток в итоге получается.

Искусство тяжелоатлетов, в этой оптике, заключается в борьбе с остатком после деления. Но не длительным изматыванием тела крошечной нагрузкой, а, напротив, взятием максимального веса — заполнением сосуда единственной глыбой, помимо которой в нем не поместится больше ничего.

Зеноновская черепаха предлагает Ахиллесу соревнование в скорости. Однако, вместо настоящего рывка, которым древнегреческий герой легко обогнал бы рептилию, ему предлагается заполнить сосуд состязания песчинками, причем с каждым разом все более мелкими. Приходится смириться с тем, что, каким бы крошечным Ахиллесу не казался сосуд в начале соревнования, песком Зенона его не заполнить никогда.

Вот мы и подошли к бесконечному дроблению как доминации ratio. Увязая в аналитическом расщеплении действительности, человек лишается самой главной способности — поступка. Он больше не может нагнать черепаху парой прыжков. Вместо этого атлет нескончаемо делит усилия, высчитывая, сколько дробей необходимо, чтобы настигнуть черепаху. Но после каждого подсчета, черепаха успевает сместиться еще немного вперед. И все начинается сначала.

Совершить пару прыжков, чтобы оставить соперника позади, можно лишь расставшись с бухгалтерской рациональностью, ориентированной на заполнение жизни одними только мелкими событиями, со временем становящимися все менее значительными.

Отбросить морок ratio Ахиллесу поможет воображение или то, что в интеллектуальной иерархии превышает разум повседневной скуки. Философ Зенон имел в виду именно это.