Тишина, ты — лучшее из всего, что слышал.

(Б. Пастернак)

Быть может, и не стоило писать это эссе. Затраченное время могло быть занято более практической деятельностью — ведь философ, о котором сегодня пойдёт речь, почти всегда отдавал предпочтение «реальной жизни». Именно поэтому биография Витгенштейна представляется важной частью его философии: вот, например, он, сын богатейшего сталелитейного магната, оставив Кембридж, в 1920-х годах устраивается на работу учителем в австрийской глубинке, а затем — садовником при одном монастыре[1]. Эти и не только события оказали значительное влияние на его «учение». Разбирая известный Седьмой тезис (предложение, высказывание) из «Логико-философского трактата», нельзя не упомянуть и иную, этическую, сторону витгенштейновской философии, которая также переносится на повседневную, «практическую» жизнь.

Итак, Седьмое высказывание (им и заканчивается «Трактат») звучит следующим образом: О чём нельзя говорить, о том следует молчать. Возможно, тут стоит привести яркий случай, который отчасти определяет настроение и данного высказывания, и всей работы в целом: «Когда Витгенштейн гулял вместе со своим товарищем, экономистом Джоном Мейнардом Кейнсом, и его женой Лидией, последняя воскликнула: “Какое красивое дерево!”. На что Людвиг огрызнулся: “Что вы хотите этим сказать?” (как пишет биограф Кейнса, Лидия расплакалась)»[2]. Действительно, — что значат все эти слова, тексты, льющаяся или спотыкающаяся повседневная речь, которая часто не несёт в себе смысла. Что мы хотим этим сказать? Ведь столь многое стоит обходить молчанием. Любое слово — уже искажение, о главном нельзя говорить. Может быть, именно поэтому Витгенштейн в письме к издателю «Трактата» сказал, что главная, вторая часть его работы не написана. Мысль о том, что главное является несказанным, встречается ещё задолго до Витгенштейна: например, в труде Псевдо-Дионисия Ареопагита «О божественных именах» или в древнеиндийском тексте Упанишады. Однако Витгенштейн идёт дальше, его новаторство, пожалуй, состоит в радикальном умалчивании, умалчивании на уровне мысли, что приводит к значительному изменению человеческой коммуникации. Можно сказать, что эта идея Витгенштейна настолько радикальна, что даже сам он ничего о ней не написал, оставив широкое поле для интерпретации, которое может привести к пониманию сути Седьмого афоризма — чем больше расходятся различные трактовки, тем сильнее это должно заставить комментаторов замолчать. О «мысленном молчании» точно заметил В.В. Бибихин: «Ах если бы безмолвие означало просто неговорение, невыражение мыслей. Это было бы пустяковой задачей, которой заняты все, скрывают свои мысли все. Нет, надо мыслью молчать»[3]. Витгенштейн «замолчал мыслью» во второй части своего «Трактата».

Теперь можно вернуться к этическому аспекту, который упоминался в начале. Ведь молчание тоже является языковым действием — как говорится, отсутствие ответа на письмо является более сильным ответом, чем действительный ответ. Молчание часто действует сильнее сказанных слов. Возможно, Витгенштейн это также предполагал, и поэтому за Седьмым высказыванием стоит не просто призыв к молчанию. Можно привести ещё один диалог, который произошёл между Витгенштейном и его коллегой Муром во время обсуждения «Трактата». Следующим образом звучит ответ Мура на просьбу Витгенштейна вспомнить их встречу в Норвегии: «Вспоминаю. Когда вы попросили меня навестить вас в Норвегии в конце зимы. Вместо приветствия “Как дела, Мур, как мило, что вы навестили меня”, вы начали с того, что сказали: “Логика так называемых суждений показывает логические свойства языка, и, следовательно, вселенной, но не говорит ничего”. Это очень странное утверждение в качестве приветствия»[4]. Можно сказать, что во время этой встречи Витгенштейн сразу перешёл к делу, а все условные предложения в этот момент для него не существовали. В этом есть и этическая значимость, которая в обыденном языке обозначается выражением: «А он ведь дело говорит!». «Говорить дело» тут — это сочетание значимости слов и действий, сказанного и показанного, их взаимозаменяемости, которая может быть сравнима с Высказыванием 4.1212 из «Трактата»: Что может быть показано, о том не следует говорить.

Для понимания взгляда философа на этику в «Трактате» также важно Высказывание 6.421: Ясно, что этика не может быть высказана. Этика трансцендентальна. (Этика и эстетика едины.) Именно тут Витгенштейн в полной мере говорит о «практической философии» — этика эта та область, большая часть которой может быть действительно перенесена жизнь. Этика может быть показана. Это порождает немало догадок о том, что «Трактат» — всего лишь подробное логическое оформление, каркас этической философии, о которой Витгенштейн не писал, но проживал, осуществляя её в «реальной жизни» (к тому же в его дневниках в достаточном количестве встречаются рассуждения этического характера[5]). Не стоит забывать, что и «Трактат» создавался в окопах Первой мировой войны, на которую Витгенштейн отправился добровольцем. В 1920-х гг., как уже говорилось, он успел поработать учителем и садовником, в 30-х ездил в СССР с целью устроиться в один из колхозов (желание философа не поняли), а во время Второй мировой войны — работал санитаром в лондонском госпитале. Подобная занятость позволяет не только отказаться от повседневной болтовни, но также и уберегает от высоких и бессмысленных философских размышлений о главном, которые следует обходить молчанием. Нельзя не вспомнить одну фразу, которую упоминает В. Руднев, комментируя Высказывание 6.421: «“Не спрашивай, а делай” — фраза, услышанная Витгенштейном от одного крестьянина и рассказанная Н. Малкольмом — вот этический смысл учения Витгенштейна»[6]. Не спрашивай, не отвечай, не говори… Эстетика и этика для Витгенштейна тоже совпадают в этом показательно-молчаливом смысле — «красивый» поступок не может быть неэтичным. Возможно, что молчать стоит до того момента, пока окончательно не будет понята логика языка, неправильное понимание которой порождает многие философские проблемы[7] и, может быть, ошибочное поведение, отрицательное с точки зрения этики.

На первый взгляд кажется, что мы проделали путь, далёкий от сути витгенштейновской логики и его философии, однако вопрос стоял совсем не в этом. Можно сказать, что основная цель — очертить небольшой круг, в котором сочетаются главный афоризм «Трактата», жизнь философа и его этика, — такая цель достигнута. Самое важное, конечно же, было оставлено за пределами слов. Таким образом, теперь всё же возможен следующий ответ на поставленный вопрос: быть может, за Седьмым предложением «Трактата» стоит биография самого Витгенштейна.

Примечания:

1. Шмитц Ф. Витгенштейн. М., 2019. С. 13.

2. Стас Наранович. «Бог приехал, я встретил его на вокзале». Взрослая и детская биографии Людвига Витгенштейна. URL: https://gorky.media/reviews/bog-priehal-ya-vstretil-ego-na-vokzale/ (Дата обращения: 12.05.2020).

3. Бибихин В. В. Лес. СПб, 2011. С. 49.

4. Голдстейн Л. Экзамен Витгенштейна на степень Ph.D. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000276/index.shtml (Дата обращения: 12.05.2020).

5. Шмитц Ф. Витгенштейн. М., 2019. С. 13.

6. Людвиг Витгенштейн. Избранные работы / Пер. с нем. и англ. В. Руднева. М., 2005. С. 214.

7. Здесь можно вспомнить отрывок из Высказывания 4.003: Большинство суждений и философских вопросов проистекают из неспособности понять логику нашего языка.