«Слепые» в постановке Н. Горбас — гораздо больше, чем спектакль в классическом понимании. Это камера сенсорной депривации, мини-ретрит, и, наконец, пособие по теории познания, которое заставит вас вспомнить и статую Кондильяка, и кантианские априорные формы чувственности, и прекрасно-ужасные опыты батаевской трансгрессии.

Символизм Метерлинка в подобном прочтении приобретает несколько новых значений: помимо магистральной сотериологической линии — ожидания слепыми «Проводника» (читай — Спасителя), возникает и более абстрактное поле понимания высказываний-образов, высказываний-событий, обусловленное нашей временной изоляцией от визуального ряда.

Эта изоляция — уникальная практика выхода за рамки повседневного визионерского опыта и прочувствование тяжести звуков-сообщений в их непосредственной близости. Разрыв между слепотой персонажей и временной слепотой зрителя — возможность взглянуть (если, конечно, можно так выразиться) « со стороны» на те поиски, которыми человечество озабочено на протяжении всего своего существования: инструменты, с помощью которых слепые выстраивают свою мозаичную, рассыпающуюся, вибрирующую картину мира, не более убоги, чем инструменты зрячих. Нехитрый запас сведений о своем местоположении и друг о друге, полуживотные страхи и сомнения, зависимость от внешних событий и сообщений случайных медиумов (ночной холод, шорох листьев, морской прибой), непоследовательные попытки конструирования знания вскрывают не беспомощность слепых, но беспомощность всякого познающего перед громадой фактов этого мира и той «бездомностью» человека в хайдеггерианском понимании.

Вместе с персонажами мы бесконечно падаем в чистилище ожидания, где время и пространство обретают плоть лишь в событиях (плач ребенка, запах цветов, появление собаки), которые из микро-событий становятся здесь и сейчас настоящими стихийными бедствиями. Слова и звуки, протыкающие ткань тишины и мрака, уже через секунду ничего не значат, паутина нарратива скрепляется единственно только рефреном « Подождем». Нам неизвестно, устроено ли это чистилище по принципу времени-стрелы или времени- круга, или по какому-то другому, неизвестному нам принципу, нам доступно лишь две стратегии ожидания, представленные двумя группами персонажей-голосов.

При видимой простоте режиссерского решения — спектакля в полной темноте — мы не можем отменить тотальной значимости зрения в нашем познании мира, также как не можем дистанцироваться и взглянуть на себя со стороны, извне пещеры, отменив категории времени и пространства, начала и конца, презрев опорные точки понимания, за которые цепляется наше сознание, окруженное мглой и беспомощное перед законами природы. В целом, «Слепые» — это как раз-таки попытка дистанцирования, подобная глубокой медитации, в которой не люди издают и слышат звуки, но звук структурирует самоё человеческое.