Ресентимент

Говоря о ресентименте нельзя забывать его самое яркое проявление до недавнего времени, до появления марксизма — христианстве, которое Гийом Фай довольно метко назвал «античным большевизмом». Феномен ресентимента интересен тем, что имеет свойство переоценки чувства неполноценности в особую систему морали, которая должна оправдать паранойяльным способом, собственные неудачи приписывая их происхождение другим субъектам.

«Это не я бездарность без таланта, которая ничего не хочет делать — это кто-то другой вставляет мне палки в колёса».

Подобная мазохистская и мы разберёмся совсем скоро почему именно мазохистская система морали порождает императивы вроде того, что «проще канату пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в рай» или выражаясь современным языком — порождает позитивную дискриминацию. Таким образом на смену конкурентному, исключающему, патрицианскому, отцовскому «человек человеку волк», приходит материнское сострадание к слабому, равенство, структура общин с отбором чрезвычайных полномочий у отдельного сильного субъекта в пользу цепочки посредственностей, которые за счёт своей посредственности дают общему большую стабильность.

Истоки этой морали имеют происхождение из отождествления себя со «слабым»: женщиной, ребёнком, бедным, маленьким, инвалидом и так далее. Собственно, даже терминология: раб, рабочий, пролетарий указывает именно на это отождествление. При этом оно происходит даже если вы не принадлежите к какой-либо из указанных страт. Условием мазохизма, как и писал Фрейд («Влечения и их судьбы») является отождествление своего я с садистом, то есть мазохисту для того чтобы быть мазохистом необходимо стать по отношению к себе садистом. Впрочем, та же логика работает и в обратную сторону.

Здесь мы можем наблюдать внутреннее единство двух противоположностей, снятие чётких границ. Да, раб страдает, тем самым отождествляя себя со слабым, принимающим насилие мазохистом, но в то же время он порождает веру, которая через его страдания придаёт ему легитимность и силу или как писал Теодор Райк «чувство победы через поражение» (Masochism and Modern Man). К слову в политике данный подход испокон веков был самым популярным и эффективным методом обретения повода для войны: «это вы на меня напали (владеете незаконно моим титулом, землёй, идёте против закона Божьего и т.д.), то есть совершили садистский акт, а значит я получаю легитимное право, как пострадавший, как мазохист принявший это совершённое насилие на ответный удар».

Христиане гордились и гордятся своим аскетизмом, то есть ограничениями, репрессивным законом внешнего по отношению к ним законодателя-Бога выступающего здесь в качестве садиста, не позволявшего им наслаждаться житейскими, материальными греховностями, что опять же своим проявлением напоминает опыт социалистических стран. То есть «через наложенные на меня материальные ограничения я приближаюсь к Богу, получая взамен на страдания некую сакральную силу» или «через свой аскетизм я приближаю и себя и свою общину к светлому будущему коммунизма».

Справедливости ради эту же логику можно применить и к любой другой ситуации вроде страдающего от лишений студента, приближающего себя к заветной мечте — к примеру карьере учёного, которая воздаст ему в будущем за все его лишения в студенческие годы, однако ситуация с христианством и коммунизмом видится более политически вычурной, чем нейтральная история студента.

В качестве ещё одного яркого явления мазохизма в христианском дискурсе можно вспомнить также и мученические смерти, где характерна была логика «чем больнее, тем лучше», то есть «чем сильнее меня будут унижать, мучить, тем верней шанс того, что я попаду в рай». Впрочем, не стоит забывать и об ресентиментарном отношении к садисту, что мучает христианина, потому что чем больше он мучает, тем верней он попадёт в ад. К слову сравните христианское отношение страдания и его логики «чем больнее, тем лучше» с культом героя в части языческих религий, где ты имеешь возможность попасть в «рай», только в случае если будешь проявлять себя хорошим садистом — к примеру, храбро умрёшь в битве.

Многие и сейчас утверждают, что их угнетают, что они страдают, что когда-то придёт время, когда угнетённые поднимутся, совершат революцию против садистов (известная эдипальная история), начнут против них люстрации, расстрелы, будь то на позиции садистов «путинские», нерусские или капиталисты, да кто угодно, но при этом не замечая момента, когда уже сами стали неразличимой копией своих вчерашних угнетателей.

Если говорить про повестку дня на западе, то общественная структура позиций мазохиста и садиста там само собой такая же. Самым сильным, садистом представляется белый мужчина — тот, кто покорил всю планету, тот кто вышел в космос, кто основал угнетающую финансовую систему, а значит по логике вещей во имя стабильности необходимо бороться как раз-таки именно с этой категорией людей. Таким образом благодаря испытанному страданию и завуалированности своего садизма мазохистское отождествление со слабым возводится в абсолют, сакрализуется, приобретает большую легитимность чем прямой садистский акт.

Золотой телец

Для дальнейшего примера мест мазохиста и садиста возьмём ситуацию в Белоруссии или любой другой стране с «крепким орешком» во главе. Любая искусственная организация вроде, например, войска, церкви, гражданского общества, футбольной команды или даже коммунистической общины устроена иерархически. В любой искусственной организации присутствует некий глава, который создаёт иллюзии равного распределения своей любви каждому члену организации («Массовая психология и анализ Я» Фрейд). К примеру, в войске — это вождь, в церкви Иисус, в гражданском обществе на этом месте могут присутствовать гражданские права, представление о справедливом распределении средств, идеология, в конце концов руководство страны, президент. В коммунистической общине это место может занимать локальная плановая экономика, опять же идеология, справедливость учения диалектического материализма и так далее. Во всех случаях от этой иллюзии равной любви, зависит вся устойчивость общественной конструкции.

Без рабов не было бы никаких господ и как писал Этьен де ла Боэси рабство — всегда добровольно, именно рабы выбирают себе господ. Это означает, что свято место пусто не бывает. Именно поэтому кстати пообщавшись с Богом о законах, уже сходя с синайской горы Моисей в ужасе видит перед собой поклоняющихся золотому тельцу евреев, которого те возвели себе в качестве господина, покуда отсутствовал Моисей. Таким образом более важным является не тот, кто занимает эту господскую позицию, а само наличие пространства господина.

Для каждого этот господин представляется неким отцом, тот кто занимает позицию установителя справедливого закона и придаёт смысл существованию. Само собой, в этой иерархической структуре присутствуют и промежуточные элементы вроде капитанов и офицеров в армии, метрополитов и священников от церкви, чиновников и полицейских в гражданском обществе и так далее, однако если вы убьёте вождя войска армия разбежится, поэтому например с Иисусом сложнее, он бессмертен. Та же ситуация с гражданскими правами и идеологиями. Они занимают господскую позицию до того момента пока их не дискредитирует сама же масса, рабы, которые после дискредитации своего господина разбежится сломя голову, что ещё раз говорит об аффективности этих связей, которые ранее приуменьшали страх от опасности «внешнего».

Впрочем, не стоит забывать и о горизонтальной связи, некоем братстве, которое устанавливается при любви к общему объекту, о факторе взаимного внушения. К примеру, будучи христианином ты должен любить другого христианина будучи связанным с ним единым идеалом — Христом. но ты также связан с другим христианином через отождествление с уже самим Христом как тем, кто всех любит и кто справедливо ко всем относится. Та же ситуация с братством по оружию в военных организациях, «свобода равенство и братство» в гражданском обществе, а через них появление национализма как союза «братьев» по гражданству.

Возникает навязчивый вопрос: откуда берётся социальная справедливость, которую так любят превозносить? И раз уж мы сплошь и рядом цитируем «Массовую психологию», то, пожалуй, уже поздно останавливаться. Чувство справедливости можно сравнить с отношением старшего ребёнка к новорождённому. Старший, будучи ранее полновластным объектом любви родителей потеряв эту полную любовь вынужден наблюдать за ухаживаниями к своему брату или сестре, что неизбежно ведёт к завести, желанию оказаться на его/ею месте, однако старший находит для себя выход в том, что раз он сам не может больше получить то полноценное внимание, что было прежде, внимание, которое теперь сконцентрировано по преимуществу на новорождённом, значит, это внимание должны быть распределено справедливо, равно ввиду того, что они оба являются детьми своих родителей. Таким образом старший начинает требовать справедливого распределения любви, равного доступа к вниманию родителей.

Логика такова: если нельзя быть любимчиком, то пусть уж тогда никого не будут предпочитать. Этот же случай можно применить и к вышеупомянутым ситуациям в армии, церкви, гражданском обществе и так далее. Никто не должен выделяться, все должны обладать равными правами, быть благонадёжными, законопослушными. Социальная справедливость означает, что человек сам отказывается от многого чтобы и другие тоже отказались. Таким образом «благородное» чувство справедливости является лишь скрытой завистью, обидой которая покоится на враждебности окрашенной в позитивные краски сакральности.

Применяя всё вышесказанное к ситуации в Белоруссии можно сказать, что трещина появилась как в горизонтальных связях, так и в вертикальных, но важно даже не это. Присутствует иллюзия, что в случае если уйдёт вождь, то появится некая свобода, все будут довольны, наступит эпоха счастья, однако на самом деле всё намного сложнее. В случае ухода вождя произойдёт одна из двух вещей, а вернее произойдёт конвергенция двух.

Первый вариант — на место вождя придёт другой, точно такой же вождь, второй вариант — это уход вождя, появление гражданского общества западного образца, то есть та самая «свобода», которой добиваются многие протестующие. Проблема в том, что люди хотят увеличить мощь своей политической культуры при этом не страдая. Это невозможно. Чем мощнее культура, тем больше требований она предъявляет своим носителям, тем больше им необходимо наслаждаться (jouissance) внутренним законом. В случае если даже вождь уйдёт по второму варианту, и наступит гражданское общество западного образца, то этот вождь на самом деле никуда не исчезнет. Да он станет более абстрактным, субъективным, но по сути произойдёт лишь смещение. Закон убитого отца, ранее будучи «внешним» станет интроецированным, «внутренним», усиливая вину, а значит и дисциплину по отношению к закону.

Амбивалентность

Много говорится о сострадании, которое едко высмеивал Ницше. Например, в «Заратустре» он писал следующее: «где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных? И что в мире причиняло больше страдания, как не безумие сострадательных?». Можно было бы предположить, что все эти высмеивания «сострадательных» или «сострадальцев» говорят о том, что сам Ницше был человеком чёрствым, что раз он писал о неуёмной воле, необходимом стремлении ломать любые преграды, то и сам он был вероятнее всего преисполненным силой. Тем не менее биография Ницше полна упоминаний о его слабом здоровье, да и если мы почитаем вступление русскоязычного издания «Воли к власти», то обнаружим описание характера, предоставленное нам его сестрой, которая ссылаясь на его письма с Франко-Прусской войны на которую он записался волонтёром врачом (!), да и вообще на свой опыт общения с ним применила к нему эпитет «сострадательный». На примере творчества Ницше, как и практически у любого другого субъекта мы можем наблюдать некий разрыв, некую нехватку, нехватку которая в случае Ницше восполнялась и через философию.

Говорят от любви до ненависти один шаг, однако на самом деле это даже не шаг, на эту амбивалентность нужно смотреть как на лист бумаги, перевернув который можно увидеть противоположность. Не ненависть является противоположностью любви, а отсутствие интереса, либидинальной нагрузки. Ненависть в любом случае прорывается в любви в виде, например, удушающей гиперопеки. Выражение этой амбивалентности можно наблюдать к примеру, во время революций при которых первыми, кто стоит у расстрельных столбов сразу после её завершения — это бывшие сопартийцы. Не смотря на заявления о гуманизме и любви к пролетариату со стороны социалистических режимов в ХХ веке именно этот же самый пролетариат и страдал в первую очередь от голода, расстрелов и геноцидов со стороны любящей их партии. Именно из сострадания к рабочему классу совершались чистки кулаков, капиталистов и интеллигенции.

Впоследствии именно из сострадания к арийцам совершались чистки евреев, русских и других, чтобы эти самые арийцы ни в коем случае не заразили свою «чистую» кровь кровью «нечистых». Из сострадания и глубокой любви к арийцам Гитлер, возвышая немцев и их дух отправлял миллионы на убой чтобы те завоевали себе новую землю, избавили человечество от скверны большевизма, построили для себя «тысячелетний рейх», но в итоге опустив этих самых немцев и их дух сначала на колени, а потом в могилу. На самом деле если посмотреть на вещи именно с позиции сострадания, то Гитлер фанатично следовал гуманистическим принципам, борясь за рай на земле для «человека».

Стоит упомянуть, что впоследствии и ныне Гитлер и нацизм не утратили своей популярности. Да, они стали фигурами зачастую намеренно замалчивающимися, вытесняемыми, имеющими возможность прорваться разве что в качестве объектов осуждения или в карикатурной форме, однако сам факт того, что они не упускаются из поля зрения популярной культуры и СМИ, запрещаются законодательно, говорит нам, скорее о желаниях, которые общество знать не хочет, но которые всё равно прорываются.

Black Lives Matter позиционирует себя как организация борющаяся с расизмом, в первую очередь с расизмом против чернокожих. Интересно, что борьба эта идёт настолько интенсивно, что предпринимаются попытки сегрегировать чернокожих от белых с помощью сейф-спейсов в общежитиях как это например теперь делается в Нью-Йоркском Университете. В своём инстаграмме организация с радостью постит новость о том, что 19 чернокожих семей решили самолично сегрегировать себя скинувшись вместе на землю, в которой и собираются отныне проживать. Есть и иные интересные ситуации, когда вроде как присутствует расизм против белых, но «стрелочка не поворачивается» как это, например, происходит в Йельском Университете или, когда была попытка построить отдельное государство в Сиэтле с запретом белым мужчинам участвовать в политике этого нового государства. Как мы можем видеть на этих примерах желание ненавидеть друг друга основанное на расе, гендере, желание которое активно презирается современным обществом, а посему вытесняется на самом деле никуда не девается, и оно таки находит для себя возможность прорваться, но уже социально приемлемом способом.

Закольцовывая сказанное возвратимся к садистам и мазохистам. Точно также как Ницше с позиции садиста писал о своей главной нехватке в силе, напоре, власти, жизни через критику наблюдаемых им тенденций, точно также и сейчас отовсюду любят писать и говорить об отсутствии свободы, нехватки в равенстве, справедливости и прочем подобном при этом занимая уже мазохистскую позицию страдающего от этих ограничений. Как уже и говорилось ранее без рабов не может быть никаких господ, поэтому навязчивое декларативное желание мазохиста о том, что он не хочет больше быть страдальцем нужно расценивать именно через призму отрицания с позиции того, что на самом деле его главным наслаждением является не желание быть свободным, сильным и независимым, а желание наслаждаться угнетением, смещая это желание на примере протестного движения в России с неприятия «понятий» на сакрализацию Закона. Вытесняемое желание всегда находит для себя лазейку где можно было бы прорваться — будь то очитки, описки, оговорки, сюжеты сновидений, фантазии, творчество или сама о себе кричащая позиция страдающего от угнетения, позиция мазохиста.