Язык псевдонауки
Язык науки является средством выражения научных идей. Без него, научные теории, гипотезы, описания научных экспериментов и сами научные исследования не имеют способа существования. В целом, язык науки представляет собой сложнейшее многоуровневое образование, включающее неоднородные структурные связи и уровни выражения. Так, например, отчеты от первого лица испытуемого, являющиеся компонентом научного эксперимента, конвертируются в протокольные предложения, представляющие собой совершенно иной тип пропозиций. Одновременно с этим, математический язык не эквивалентен обычному языку, в то же время являясь зависимым от него, поскольку конвенционально принимаемые математические формулы (именуемые, по Ноэлю Мулуду (Мулуд, 1979) D-предложениями), санкционируются исключительно за счет условий их применения, излагаемых не-математическим языком. Логические исследования могут включать в себя несколько уровней так называемых «метаязыков», представляющих формальные синтаксические «формулы», на основе которых проводится (или не проводится) исчисление высказываний. Язык химии и правила преобразований химических уравнений, в свою очередь, отличаются от уравнений математики. И так далее.
Таким образом, язык науки следует рассматривать как сложносоставную систему концептов, символов, средств выражения, языковых игр, которые используются для создания теорий, гипотез, в научных дискуссиях, для описания результатов исследований, наблюдений феноменов и процессов физической реальности. Особенностями языка науки являются:
(1) в естественных, технических и математических науках — это стремление к точности значений, выраженных в них понятий, определений, гипотез и теорий, к однозначности терминов и исключению их двусмысленной интерпретации;
(2) в
(3) эволюционный характер изменения значения и содержания понятий, теорий и гипотез, способность к расширению, сокращению описаний, к смене значения или возникновению дополнительного значения, а также возможность «обнуления» первичного значения слова, выражения или пропозиции и приобретение нового первичного знания. В данном случае, замена может быть не только структурной, семантической и онтологической, но и функциональной. К примеру, смена значения понятий «электричество» и «магнетизм» в истории физики, представляет собой семантическую эволюцию: при сохранении понятий, их значение менялось. Понятие «электромагнитное взаимодействие» представляет собой пример структурных изменений, синтез двух ранее существовавших понятий на основе онтологического постулирования единообразного характера эмпирических референтов двух понятий, что привело к созданию третьего понятия.
Примером смены научной онтологии является, например, эволюция понятий «тело», «движение» или «масса» на протяжении всей истории физики. Функциональная смена значения является менее очевидной. В специальной теории относительности было введено понятие «физического события», пришедшее на смену образу «материальной точки», существовавшей в классической физике. Таким образом, в фундаментальной парадигме физической картины мира имело место функциональное замещение — физическое событие затрагивает не только новые физические объекты и совокупность отношений между ними, но и вводит онтологические постулаты, кардинально отличающиеся от постулатов классической механики. Таким образом, налицо не просто замещение одного понятия со значением-1 другим понятием со значением-2, но и замещение функций, которые это понятие играло в качестве идеального объекта физической теории и его референтов в физической реальности. Говоря метафорически, можно сказать, что изменилась сама система отсчета;
(4) специализированная сфера употребления символов и пропозиций, наличие специального значения в определенной области знания или возможность их экстраполяции на науку в целом. В этом случае, мы говорим не только о специальных научных терминах или меж-/трансдисциплинарных теориях, но и о когнитивных метафорах: если уподобление одного физического или идеального объекта целесообразно с инструментальной (улучшает оперирование), прагматической (помогает достичь наилучшего результата) или когнитивной (помогает лучше познать исследуемый объект) точки зрения, тогда метафора считается плодотворной. Примером когнитивной метафоры, имеющей фундаментальное значение, является квантовая хромодинамика, в которой «цвета» кварков являются лишь условностью, позволяющей построить более простую модель, чем при отсутствии «цветовой» метафоры;
(5) возможность существования эквивалентных высказываний или формул, имеющих разный смысл в разных областях (например, эквивалентность закона Шарля Кулона закону всемирного тяготения Ньютона [1]). В современной физике также можно говорить об эмпирической эквивалентности теорий, в связи с которой, одни и те же результаты или математические формальные системы могут вести к разным выводам или к дополнительным выводам в теории Т2 относительно теории Т1. Как пишет М.С. Чернакова, «под эквивалентными описаниями понимают различные физические теории или их фрагменты, одинаково хорошо описывающие эмпирические данные в одной и той же предметной области» (Чернакова, 2015, с. 58). На современном этапе развития науки, многие области теоретического знания (в первую очередь, в естествознании) стали настолько опережать эмпирическое знание, что экспериментальное «разрешение» эквивалентных описаний в разных теориях стало все менее возможным в связи с ограниченностью наших ресурсов, инструментов познания и физических возможностей человека. Таким образом, можно говорить об ограниченности областей приложения этих описаний и ограниченности экспериментов для разрешения проблем, которые способно породить (5). Помимо этого, данная ситуация обладает последствиями для характера эволюции терминов (свойство (3)), в которых развитие и смена идеальных объектов часто диктуется имманетной логикой теоретического исследования без импликации дополнительных эмпирических результатов, влияющих на смену значений и понятий.
Использование научного языка определяется внутренней структурой и правилами функционирования языка науки, тем, что можно назвать ее имманентной логикой. Говоря о структуре языка науки, следует выделить четыре основных свойства, находящихся в фундаментальном отношении относительно свойств (1)-(5), являющихся следствием развития самой науки, а не формальными предпосылками, делающими язык науки возможным:
I. Интенсиональность — понятия науки должны быть представимы как аналитические истины, т.е. иметь свое определение в рамках языка науки, без обращения к дополнительным языкам и дискурсам (за исключением демонстрации в примерах). В общем смысле, мы говорим здесь о значении слов, которые используются в науке, и их основаниях, коих два: онтологическое основание (в случае, если термин и его значение реферируют ко внешнему не-языковому объекту) и теоретическое (если научная теория тем или иным образом использует термин, конкретным образом определяет его, и этот термин не является «прибавочной» или ненужной сущностью).
Например, абстрактный геометрический треугольник является частью языка науки, несмотря на то, что он не может иметь эмпирического соответствия в физической реальности. Являясь объектом геометрического знания, он, соответственно, является означаемым, которому присущи обозначения «Знак треугольника» или АВС. Относительно этих знаков, геометрический треугольник выступает как интенсионал, а определение геометрического треугольника, в свою очередь, выступает интенсионалом «геометрического треугольника».
II. Экстенсиональность — наличие внешних объектов (физических) к которым реферируют научные понятия. Иными словами, это своего рода «обратное свойство», наличие «того, что может быть поименовано» именем. Интенсиональность без экстенсиональности возможна лишь в случае внутренне теоретического применения, в противном случае — термины и понятия, обладающие интенсионалом и претендующие на описание не-языковых объектов, будут ложными [2]. В отличие от интенсиональных, экстенсиональные свойства более нестабильны в связи с «нестабильностью» онтологических референтов. Предположим, предложение «Х был полководцем» относится к некому Х, жившему 500 лет назад. Несмотря на фактическое отсутствие Х сегодня, пропозиция «Х был полководцем» не теряет своего значения до тех пор, пока мы обладаем знанием о том, что Х был именно полководцем. По Карнапу (Карнап, 2007), в случае с экстенсиональностью теоретических объектов, мы можем говорить о «языковых экстенсионалах» или L-экстенсионалах.
Например, мы имеем «Рх», которое представляет собой имя свойства «Человек» (где х означает индивида, а Р — предикат). С точки зрения экстенсионально-интенсиональных отношений, экстенсионалом х(Рх) является «Человек», но как класс — совокупность конкретных физических индивидов, которым приписывается свойство «Рх». Интенсионалом х(Рх) является «Человек» как свойство, т.е. как то, что описывается в качестве него согласно семантическим и пропозициональным установкам языка в целом (подробнее об этом см. п. 26-1 — 26-8 у Карнапа в (Карнап, 2007, с. 172-173)). Так, между упомянутым в I. геометрическим треугольником и его обозначением АВС, геометрический треугольник выступает как интенсионал АВС (чертеж соответствует условиям задачи), но АВС, идеальный объект, построенный на плоскости, выступает экстенсионалом геометрического треугольника как элемент класса треугольников, которые мы можем строить бесконечное количество раз.
III. Наличие концептуальных отношений. I. и II., равно как и (3), (4) и (5) невозможны без самого факта возможностей установления между концептами в пределах теории Т как системы отношений эквивалентности (a≡b) или конъюнкции (a≡(b&c)). Иными словами, для того, чтобы обладать значением, понятие а изначально должно обладать свойством иметь описание b или слово-синоним b, имеющее описание, такое, что это описание может быть применимо и к а.
IV. Наличие каузальных отношений: (а) причины R, потребовавшей создания нового понятия С или теории Т для ее описания; (b) феноменологических законов (первичных наблюдений), которые необходимо преобразовать к теоретические законы (т.е. установить связь между четко фиксируемыми не-произвольными понятиями и наблюдаемыми явлениями или процессами); © любого онтологического референта, требующего соответствующего описания и объяснения. Во всех трех случаях, мы, следом за Дэвидом Лиггинсом (Liggins, 2016, p. 99) подразумеваем «метафизическое первенство» явлений и процессов по отношению к средствам выражения языка науки, существующим или изобретаемым. Согласно Лиггинсу, основанием каузальных отношений (отношений «слова» и «объекта», в котором значение «слова» строго определяется свойствами «объекта») можно считать фундамент [3].
«Это понятие, которым мы обладаем в сознании, говоря, что существование класса с одним индивидом «Сократ» зависит от существования Сократа; когда мы говорим, что содержание водки делает напиток алкогольным; когда мы описываем что-то как гибкое в силу его микрофизических свойств, или красивым благодаря цвету» (Там же). Выделенные словосочетания — «зависеть от», «делать», «в силу», «благодаря» — представляют собой базис для установления каузальных отношений на основании определенного характера фундамента. Таким образом, мы говорим о наличии строгой последовательности: каузальные отношения предшествуют концептуальным и никак иначе.
Однако, в случае теоретических предсказаний, можно наблюдать и обратный порядок — каузальные отношения между понятиями и пропозициями теории предшествуют ее эмпирическим подтверждениям или опровержениям. Так, например, может существовать теория Т, предсказывающая явление Р, и явление Р, актуально произошедшее в физическом мире. Но, в момент времени t, ученые, оперирующие Т, еще не зафиксировали Р, рассматривая его лишь как гипотезу, а Т — как возможное предсказание. Таким образом, отношения Т-Р устанавливаются лишь в момент времени t’, в который они актуально наблюдают Р, соединяя феноменологическое описание Р с теоретическим описанием в Т. Таким образом, Т реферирует к идеальному объекту Р, лишь претендуя на каузальную связь и экстенсиональный онтологический фундамент. Это связано с тем, что, несмотря на верность Т, «приоритет в природе» или «онтологический приоритет» (Schaffer, 2009; Rosen, 2010) всегда принадлежит Р, коль скоро мы не решаем, какими должны быть факты природы, а лишь устанавливаем связь между нашими понятиями и инструментами познания и этими фактами.
V. Отношения экономии — формальное свойство, присущее исключительно языку науки. Наиболее желательным для репрезентации сингулярного объекта в «сетке теории» является наименьшее описание или количество возможных описаний. При семантическом тождестве концептов, например, может наблюдаться некое подобие «сверхгенерации», когда создание концептов влечет не принимаемые научным сообществом понятия, которые, тем не менее, можно образовывать, и которые описывают нечто более-менее корректным образом, но не приняты в качестве общеупотребительных средств выражения в языке науки. В случае же независимого одновременного открытия, вместо сверхгенерации чаще всего существует борьба за конвенцию относительно понятий и теорий.
«Качественное» дискурсивное содержание языка науки представлено совокупностью разговорного языка, обыденного словаря субъектов, индивидуального языка и профессионального жаргона, присущего представителям той или иной науки. Профессиональный жаргон как дискурс формируется внутри научного дискурса, одновременно имея тенденцию к выходу «за пределы» научного дискурса и укоренению в обыденном сознании или массовой культуре (будь то именование пользователями технических устройств или «технотреп» из
Подробно представив наше видение сущности языка науки, перейдем к анализу того, что можно назвать языком псевдонауки. С одной стороны, дадим ряд общих характеристик и свойств языка псевдонауки, с другой — соотнесем свойства языка псевдонауки с приведенными выше свойствами науки. В целом, по своему составу и свойствам, язык псевдонауки представляет собой квазиязык, то есть, искусственную имитацию реального языка как такового (а не просто языка науки). Это обусловлено следующими причинами:
(1‘) псевдонаучные суждения могут не иметь означаемого, несмотря на заявления о его «существовании» и наличие якобы существующих в языковых практиках значений слов, которые к нему «отсылают»;
(2‘) язык псевдонауки, следовательно, способен оперировать словами, понятиями (десигнаторами), не относящимися к явлениям или процессам внешней реальности. Таким образом, налицо нарушение функций пропозиций-десигнаторов: претендуя на статус предикаторов (то есть, пропозиций, описывающих те или иные предикаты, присущие объекты, включая его свойство «быть в реальности» (Liggins, 2016)), они представляют собой чисто декларативные предложения, т.е. предложения, которые повествуют о некоем объекте без реального наличия объекта, о котором они повествуют. Налицо нарушение (3) и (4), присущих пропозициям науки. Предположим, словосочетание «торсионное поле» представляет собой понятие, которое должно было бы означать фиксируемое в реальности явление.
Согласно декларативным десигнаторам сторонников теории торсионных полей, это понятие описывает реальное физическое явление, которое не фиксируется наукой. Подобную популяцию понятий можно наблюдать также в современной эфиродинамике (Ацюковский, 2009), в пропозициях которой говорится о существовании множества ненаблюдаемых наукой объектов и не дедуцируемых даже на уровне непротиворечивых моделей теории (включая модели самой эфиродинамии, основания математического аппарата которой составляют вымышленные формулы). Вполне очевидно, что отсутствие фундамента в виде объектов природы в случаях эфиродинамики или теории торсионных полей не тождественно отсутствию такого фундамента как фиксированного денотата в, скажем, теоретической геометрии, объекты которой не требуют того уровня эмпирической фиксации, которой требуют постулируемые псевдоучеными «эфир» и «торсионные поля»;
(3‘) вместо классического языкового треугольника: «слово — понятие — феномен», в языке псевдонауки представлены три вида диадических отношений: (i) «слово — понятие»; (ii) «слово — объект»; (iii) «понятие — объект». И если случай (i) был рассмотрен выше, отношения (ii) и (iii) требуют дополнительных прояснений. Отношение (ii) присуще квазинауке, в которой часто встречается «переиначивание» слов с сохранением их значения, выраженного другими средствами выражения. Так, например, псевдоученая Екатерина Кириленко в своих публикациях рассуждает о «дефицитарных системах», т.е. системах, которые способны испытывать нехватку и восполнять ее за счет активных действий или пассивной рецепции. Иными словами, речь идет о биологическом понятии гомеостаза, использующегося сегодня в качестве когнитивной метафоры и для объектов неживой природы (фон Вригт, 1985).
Понятие же гомеостаза в публикациях Кириленко нарочно обходится стороной, так, словно до нее никто не занимался проблемой «нехватки». Иными словами, для исследованного ранее объекта, свойство которого уже имеет предикатор («гомеостаз») изобретается другое слово («дефицитарность»), содержание которого тождественно ранее существовавшему предикатору. Отношения типа (iii) представляют собой приписывание реально существующему объекту несуществующих свойств. При наличии описания объекта в языке науки, в языке псевдонауки этот же объект описывается с нарушением экстенсиональной связи и каузальных отношений, наделяется (на уровне текста) фиктивными свойствами («биополе», «лептон как носитель психики»).
Семантическое содержание, касающееся свойств (1’)-(3’) в данном случае является абсолютно произвольным и зависит исключительно от интенций, личных взглядов и целей создателя текста. Исходя из этого, можно утверждать следующее: язык псевдонауки независим от фактов физической реальности и логики развития теоретического знания, включая общие положения. Так, например, в пропозициях псевдонауки может нарушаться непротиворечивость системы, вводиться несуществующие или неработающие алгоритмы, а также присутствовать другие логико-эпистемологические нарушения. Характерной отличительной чертой языка псевдонауки является также содержание и порядок ее дискурса;
(4‘) слова и понятия, взятые из других дискурсов (религиозный, мифологический, эзотерический) могут не терять своего значения в псевдонаучном тексте. Сравним применение религиозного дискурса в языке науки и языке псевдонауки. Упомянутый ранее «эффект Матфея» — термин Роберта Мертона, означающий феномен неравного распределения преимуществ в научной деятельности. Название явлению было дано на основе персонажа Притчи о талантах в Евангелии от Матфея. В псевдонаучных текстах, подобные заимствования являются не метафорами, а прямым «переносом содержания» пропозиций из дискурсов, чуждых науке, в саму науку. Таковы, например, криптоисторические и криптозоологические теории, основывающиеся на буквальном толковании мифов и религиозных текстов; буквальное понимание аллегории или гиперболизации в любых не-научных текстах; попытки «совмещения» естествознания с христианской религией в ее буквалистской трактовке (например, в т.н. «физике веры» семьи Тихоплавов); некоторые положения ведического креационизма Дипака Чопры и так далее.
В некоторых случаях, речь может идти даже о переносе идей научной фантастики «назад» в науку в качестве «научных утверждений», но уже не в качестве метафор (как, например, в случае с идеями физика Мигеля Алькубьерре), а как содержательное «ядро» теории. Примером подобного включения культурного дискурса в «науку» является утверждение Л. Рона Хаббарда о том, что научная фантастика является припоминанием человека, который ее создает, реальных фактов своей прошлой жизни (Хаббард, 2012). В этом суждении причудливым образом объединяются платонизм, орфическая и восточная идеи реинкарнации, а также собственное «новшество» Хаббарда, утверждающего об онтологическом статусе событий научной фантастики. По всей видимости, Хаббарду не доводилось читать о том, как Джордж Лукас создавал свои «Звездные войны» (см., напр. (Камински, 2015)), какие изменения претерпевал сюжет, изначально представлявший собой «космический ремейк» фильма Акиры Куросавы «Скрытая крепость»;
(5‘) подобный дискурсивный эклектизм ведет к объединению в псевдонаучном тексте мифологической, религиозной, эзотерической, научной, обыденной и любой другой картин мира (включая, например, чрезмерно индивидуализированную субъективную реальность). Однако, это смешение, вопреки, например, художественной литературе, публицистике, теории искусства или дискурсу кинофильма, основывается на фактической экспроприации дискурса науки, в который попутно включены другие дискурсы. Под экспроприацией дискурса здесь следует понимать не только конкретные научные теории и / или гипотезы (как, например, робкие попытки «включения» в дианетику идей Адлера и Фрейда), но и сами научные проблемы, вплоть до глобальных проблем человечества, наукой до сих пор нерешенных (на основе экспроприации этих проблем и их «решения» росчерком пера псевдоученого основывается пресловутая тактика «бога белых пятен»).
Говоря языком Витгенштейна, согласно которому, «говорить на языке означает действовать, то есть форму жизни» (Витгенштейн, 2011, с. 30), псевдоученый предлагает аудитории новую «форму жизни», основанную на субъективной реальности, созданной языком. И это подводит нас к одному из ключевых формальных свойств псевдонауки в целом — основной формой ее существования (а не выражения, как в случае с языком науки) является текст. Для языка науки эпистемической гарантией истинности выступает мир, к которому относятся научные пропозиции, в то время, как псевдонаука существует по большей части (если речь — не о фальсификациях и псевдоизобретениях) именно в тексте. Сам же текст представляет собой новый вид языковой игры, индивидуальную парадигму, которая предлагается обществу в качестве приоритетной в сравнении с существующими парадигмами науки, религии, обыденного знания. И в этой языковой игре псевдоученый, символически выражаясь, «именует камни» (Там же, с. 21), ожидая, что остальные, последовав за ним, начнут называть их теми же «именами», что и он [6].
(6’) в отличие от науки, в языке псевдонауки, субъект получает возможность своего рода «минимизации» дистанции между объектом и собственным сознанием. Речь идет не только о произволе, как в (4‘), но и о том, что псевдоученый способен создавать свои «теории» придумывая сами объекты (тип функционирования (i)) или, полностью игнорируя любой дискурс, конструировать каркас на основе индивидуального дискурса, на основе которого постулирует существование своих «объектов». Так, на основе своего рода формы «индивидуального языка» [7] функционирует криптолингвистика, в основании которой лежит «деконструкция» языка согласно личному желанию автора, его видению и ассоциативному ряду (это, например, демонстрируют Михаил Задорнов и Валерий Чудинов).
В некоторых случаях, псевдоученый открыто заявляет о том, что его пропозиции относятся к альтернативе науке, а не к науке, а в их онтологическом основании лежат чувства сердца, наитие, гениальная личная интуиция, озарение свыше, мистический опыт [8] и так далее. В сущности, эти заявления и используются как обоснование отказа от научной методологии вообще и использования присущего некоторым псевдоученым метода: «из мозга — сразу на бумагу, минуя методы исследования и сам объект».
Рассмотрим псевдонауку в свете пяти приведенных формальных принципов. Вполне очевидно, что в наличие экстенсионала, интенсионала, концептуальных и каузальных отношениях в псевдонаучных пропозициях присутствует / отсутствует произвольным образом. Неизменными остаются лишь интенсиональные отношения внутри псевдонаучного текста — выдуманные или существующие в науке или за ее пределами понятия и пропозиции, между которыми псевдоученый создает видимость концептуальных отношений. Последние могут, в некоторых случаях, иметь место (особенно, когда, для вуалирования собственных идей автор псевдонаучного текста ссылается на представителей науки). В других случаях, анализ концептуальных отношений может указать на их отсутствие (однако, они будут иметь место в пределах текста). Таково, например, высказывание «физические вибрации молитв, уходящие к богу», грамматически правильное высказывание с видимостью каузальных отношений, по факту, имеющее не больше смысла, чем знаменитое «зеленые идеи яростно спят». Если же говорить о каузальных отношениях, то они в языке псевдонауки воспроизводятся лишь в своей превращенной форме. С одной стороны, это, естественно, видимость и квазисубстанциональность, однако, с другой, это еще и такой новый тип связи, как отношения между интересом автора (финансовым, желанием прославиться и т.д.) и значением псевдонаучных пропозиций. Иными словами, здесь присутствует определенная разновидность каузальности, однако, это не та каузальность, но, скорее, некая каузальность, выводимая на
В отношениях экономии понятий и содержания теорий, псевдонаука демонстрирует образцовую «подвижность» и «гибкость»: язык псевдонауки, независимо от присущего в конкретном тексте типа отношений (i)-(iii) (или всех вместе), может «подстраиваться» под аудиторию в зависимости от целей псевдоученого и характера аудитории. К примеру, «высказывание»:
(р1) Демиургическая энергия присутствует в колебаниях сложнофиксируемых 20-мерных бран, расположенных в качестве аналога горизонта событий между струнным фазовым пространством и физическим вакуумом. Для эндорсинга добычи этой, так называемой «серой энергии», необходимы вакуумно-пульсарные квантовые насосы с дополнительными браноочистителями.
И то же высказывание:
(р2) Существует неизвестная науке «серая энергия», которую ученые отрицают, боясь последствий признания существования Вакуума, абсолютного Ничто, о котором некогда писали древние индусы…
С точки зрения физика, это набор слов, между которыми не существует никакой связи. Однако, суждение типа (р1) с легкостью может прозвучать на презентации, которую псевдоученый организовывает для потенциальных инвесторов с целью получить финансовые средства. В конце, псевдоученый упрощает язык, редуцируя все к формуле: «Деньги — Услуги / Товар — Деньги’ / Власть / Бессмертие». Однако, основная часть текста, «подстроенного» под инвестора, направлена на то, чтобы вызвать ощущение профессионализма псевдоученого, чувство некомпетентности у потенциальных инвесторов (а значит — невозможность обойтись без псевдоученого), непонимание того, о чем идет речь, вызвав, попутно, иллюзию «научности» излагаемого текста. Суждение типа (р2) можно услышать на любом телеканале, транслирующем криптоисторические, уфологические, псевдофизические, эзотерические и другие передачи «развлекательного характера». Здесь та же мысль «подстроена» под широкую аудиторию, а постулирование дополнительных сущностей редко обосновывается.
В целом, можно говорить о том, что псевдонауке скорее присущ принцип анти-экономии — тенденция к размножению концептов с одинаковым значением и создание «прибавочного смысла». Экономия возникает лишь при необходимости упростить «послание» псевдоученого и лишь в случае, если это совпадает с его субъективными намерениями. Таким образом, вместо формального свойства «экономия», можно говорить о том, что псевдонауке присуще другое формальное свойство — пролиферация. Данный термин, заимствованный Полом Фейерабендом из ботаники, означает в эпистемологии бесконтрольное размножение теорий, гипотез и точек зрения. «Один человек и даже целая влиятельная школа какое-то время могут заниматься чем-то одним и разрабатывать теорию, которая их интересует, а не ту, которую они находят скучной» (Фейерабенд, 2007, с. 59). При этом, замечу, в данном случае, критерием выбора исследования является интерес, а не истинность, эффективность или перспективность теории. Вполне очевидно, что псевдоученым также руководит интерес, пусть и другого типа.
И в случае с псевдонаукой, пролиферация касается не только теорий или, выражаясь языком друга и строжайшего критика Фейерабенда, Имре Лакатоса, исследовательских программ, но и отдельных пропозиций или даже терминов и отдельно взятых слов (как в случае (3’.ii.)). Фейерабенд, защищая принцип пролиферации, руководствовался необходимостью сохранения в науке «духа» критической дискуссии и антидогматизма, взаимовыгодных для всех участников научного сообщества: доминирующая исследовательская программа совершенствует защитный пояс, в то время как оппонирующие ей программы сокрушаются, сокрушают, эволюционируют, сливаются с другими программами, всячески стимулируя развитие научного сообщества. Это была гуманистическая позиция, высказанная в конце 3-й главы его книги «Против метода»: «Для объективного познания необходимо разнообразие мнений. И метод, поощряющий такое разнообразие, является единственным, совместимым с гуманистической позицией» (Там же, с. 63). К сожалению, сегодня этими же словами может прикрываться и псевдоученый, утверждая, что язык его теории «не менее научен», чем «конкурирующие исследовательские программы».
Анализ языка псевдонауки был бы неполон, если бы мы не уделили внимание неотъемлемой части пропозиций — смыслу. В данном случае, речь идет о классификации суждений псевдонауки согласно двум общим планам «имманенции», присущим псевдонаучным текстам: мимикрии и противостоянию. Прелюдией подобной дихотомии для нас служило следующее суждение Людвига Витгенштейна из его «Желтой книги»: «Правила употребления слов могут исключать определенные комбинации двумя способами: (1) когда то, что исключается, осознается как бессмысленное, как только оно слышится, (2) когда требуются действия, позволяющие нам осознать, что это является бессмысленным» (Витгенштейн, 2013, с. 139). Относительно рассматриваемой нами проблемы, способы восприятия (1) и (2) у Витгенштейна следует рассматривать как два следующих типа высказываний псевдонауки:
(1*) пропозиции, которые сразу идентифицируются как псевдонаучные согласно их изначальному содержанию. Речь идет не только о религиозных или мифологических импликациях в научные пропозиции, но о любых идеях, изобретениях, «находках», которые прямо и открыто противоречат наиболее фундаментальным основаниям научной картины мира, существующей в момент высказывания, без достаточных оснований на опровержение этой картины мира или без аргументации в пользу истинности таких пропозиций;
(2*) суждения, которые оказываются частью псевдонаучных суждений постфактум, в процессе научной проверки, верификации, требующей эксперимента, дискурс-анализа, любого другого взгляда специалистов. Такова, например, «свободная интерпретация» физических, химических или математических формул, уравнений, постоянных [9]; некоторые формулы псевдосинергетики; описание несуществующего или подделанного эксперимента; неправомерно сложные суждения из области, например, гуманитарных наук, которые, в процессе герменевтической редукции, указывают на полное отсутствие вразумительного содержания; поддельные клинические испытания (с изменением даты, описанием рандомизации, которая на самом деле не соблюдалась, игнорированием выбывших из испытаний и т.д.).
К данной классификации суждений согласно смысловому наполнению, следует добавить еще один тип:
(3*) «теории всего» или «междисциплинарные исследования» в виде универсальных методов, полагаемые в качестве «однозначно истинных» и конечных, непротиворечивых и непререкаемых истин, построенные либо исключительно на научном языке, либо на псевдонаучном языке. В первом случае (когда одну из научных теорий строения Вселенной провозглашают абсолютной истиной) происходит нарушение норм научного доказательства — недостаточно обоснованная теория постулируется в качестве конечной истины с отрицанием прогресса науки. Во втором случае мы имеем дело с классическим свойством (5’), смешением картин мира и постулированием на этом основании нового «Абсолюта», априори не являющегося научным описанием мира.
Данная мысль требует некоторого объяснения. Логика мировосприятия, обыденного, научного и любого другого мышления, включая сингулярные пропозиции, в своей первооснове содержит не совокупность всех феноменов и процессов реальности, но основные, базовые объекты окружающего мира, фундаментальные законы или регулярные (в понимании этого слова Юмом) закономерности, наблюдаемые на уровне обыденной практики. В эту группу входят, например, материя, энергия, движение, некоторые свойства мышления, всемирное тяготение, законы движения и проявления фотонов, а на наиболее абстрактном уровне — электрослабое, электромагнитное и сильное взаимодействия и так далее. Понятия и постулируемые явления подобного рода позволяют нам воспринимать окружающую реальность с наиболее доступной нам мерой адекватности, вступая с ней в активное взаимодействие.
Однако, при всем этом, наибольшим количеством информации мы обладаем о наименее важных феноменах и процессах, таких как рукотворные объекты человека, а наименьшим — о фундаментальных свойствах физической реальности, несмотря на огромное количество знаний, которые уже сейчас предлагает существующая физическая картина мира. Единой и окончательной концепции понимания физической реальности в науке не существует, а каждый новый эксперимент, подтверждающий одну теорию, порождает серии новых вопросов и проблем и, как следствие, гипотез как «защиты» от этих проблем. В связи с этим, можно утверждать, что герменевтические модели фундаментальных теорий естественных наук и разного рода способы интерпретаций классов, типов и групп фундаментальных объектов, являются наиболее сложными для понимания, объяснения и вхождения их в картину мира субъекта (особенно, если речь об их вхождении в обыденное мировосприятие). Соответственно, суждения типа (3’) в псевдонауке выглядят привлекательно и одновременно с этим опасны для некритически воспринимающего их субъекта.
Сравним язык псевдонауки со свойством (3), присущим языку науки. Исходя из сказанного ранее, можно утверждать, что, как и в случае с экономией (которая в языке псевдонауки оборачивается анти-экономией), вместо эволюции понятий, мы имеем не антиэволюцию, но теоретический «застой». Придуманные псевдоученым суждения не демонстрируют даже видимости развития и прогресса. «Псевдонауки находятся в состоянии застоя; они очень редко показывают признаки развития. Их ключевые концепты, методы и объяснения почти никогда не меняются в связи с новыми эмпирическими свидетельствами или приложением новых технологических или теоретических подходов и средств» (Beyerstein, 1995, p. 30-31), — пишет в своем исследовании Барри Бейерштайн. Эта «общая» картина в свете «частного случая» выглядит похожим образом: одни и те же понятия и пропозиции, в отсутствие реального прогресса, вынуждены оставаться неизменными в «словаре» псевдонауки, не демонстрируя никакого развития или изменений.
(4*) Языку псевдонауки также присущи слова-индикаторы, то есть устойчиво воспроизводимые в обыденном словаре и «народных» теориях [10] слова, отсылающие к понятным с точки зрения здравого смысла, но ложным референциям ко внешним объектам. Иными словами, речь об эксплуатации предрассудков, возникших в ходе развития языка на донаучном этапе, устоявшихся как идиомы и пропозициональные установки и превратившихся в верования и постулируемые онтологические сущности. Таково, к примеру, значение слова «видеть» в выражении «видеть образ» [11]. Никаких «образов» как отдельных нефизических сущностей, несводимых к функциональным физическим состояниям мозга, не существует, равно как не существует и прямого «видения» образов при помощи глаз. Однако, подобное словоупотребление заставляет не только обычных людей, но и ученых иной раз обращаться к проблеме «существования ментальных образов».
Слова-индикаторы, используемые псевдоучеными, понятны большинству и кажутся правильными, однако их «правильность» ничем не подкреплена или давно опровергнута. И все же, использование подобного словаря, безусловно, может вызвать доверие.
Подведем итоги. Язык псевдонауки представляет собой имитацию феномена языка, построенную на трех диадических вместо одного триадического отношения, присущего языку. В языке псевдонауки смешиваются любые дискурсы, а значение слов либо произвольным образом изменяется, либо в произвольном порядке сохраняется, будучи перенесено из одной языковой игры в другую. Псевдонаучные тексты, представляющие собой основную форму материального проявления псевдонауки, представлены широким спектром логико-эпистемологических патологий — от метода «субъективное видение = содержание текста» до изощренных пассажей, имитирующих научные работы с целью пустить пыль в глаза.
Язык псевдонауки перегружен неадекватной персонализацией, обусловленной целью автора и содержанием самих пропозиций, будь то академические амбиции или желание личной выгоды по итогам результатов имитации исследований. В связи с этим, можно говорить, что вместо десигнат-денотатных отношений (представляющих собой определенный вид субъект-объектных отношений), в языке псевдонауки имеет место деобъективация и абсолютизация субъекта и его интенций, и содержание текста сосредотачивается на декларативных десигнаторах, претендующих либо на «новое описание» (и новое первичное значение) внешнего объекта, либо на постулирование несуществующего объекта, либо же на «переоткрытие» понятия, путем замены слова с сохранением смысла. В силу своей значимости для распространения псевдонауки в обществе, язык псевдонауки является одним из ключевых элементов, конституирующих само существование псевдонаучной активности. Однако, немалая часть формальных свойств языка псевдонауки здесь не рассматривалась, в связи с желанием сделать акцент на структуре и свойствах языка и общих типах пропозиций псевдонауки. В дальнейшем, безусловно, следует обратить внимание на «формальные» свойства языка псевдонауки, в частности, на логическую структуру псевдонаучных пропозиций.
Примечания:
[1] F = k*(q1q2/r2)
[2] Относительно этого Карнап пишет: «В пределах логических рамок нашего обычного языка мы не можем непротиворечиво применять концепцию невозможных вещей или даже концепцию возможных, но недействительных вещей» (Карнап, 2007, с. 115).
[3] Лиггинс использует слово ‘grounding’, которое можно было бы перевести как ‘основание’, однако, в связи с частым использованием нами понятия «онтологическое основание», выходящим за пределы использования его в метафизическом реализме, мы предлагаем именовать grounding фундаментом.
[4] Впрочем, научно-технический «технотреп» имеет и обратное влияние на индивидуальный язык ученого, формирующий затем научную парадигму в целом. Так, к примеру, физик Мигель Алькубьерре, выдвинувший идею создания космических кораблей со сверхсветовыми скоростями (Alcubierre, 1994), напрямую заявляет о том, что концепция его «варп-двигателя» целиком и полностью вдохновлена сериалом «Звездный путь».
[5] Вспомним набивший оскомину философский пример различия между средствами выражения «испытывать боль» и «получать раздражение С-волокон», которые относятся к одному событию.
[6] Имеется ввиду надежда псевдоученого на некритическое принятие созданного им языка.
[7] Который является индивидуальным лишь семантически, грамматически и синтаксически, скорее всего, представляя один из обычных языков.
[8] И речь идет не об измененных состояниях сознания, объективно фиксируемых интерсубъективно (гетерофеноменологически), но, скорее, об их имитации. Впрочем, когнитивный статус «истин», «открытых» в измененных состояниях сознания, вызывает отдельные вопросы.
[9] Как
[10] «Народные» или «наивные» теории — способы понимания вещей, в которых мы не являемся специалистами, на основании наших собственных знаний, здравого смысла и практического "знания-как" без теоретического "знания-что".
[11] Наиболее подробно проблема дихотомии глаголов «видеть» и "видеть" рассматривается у Гилберта Райла в (Райл, 1999).
Литература
Ацюковский В.А. Начала эфиродинамического естествознания. Книга 1 : Методологический кризис современной теоретической физики. М.: Петит, 2009
фон Вригт Х. Логико-философские исследования. Избранные труды. (Переводчик: Е.И. Тарусина, А.С. Карпенко и др. М.: «Прогресс», 1985
Камински М. Тайная история «Звездных войн». Издательство Dream Management, 2015
Карнап Р. Значение и необходимость: Исследование по семантике и модальной логике / Пер. с англ. М.: ЛКИ, 2007
Мулуд Н. Анализ и смысл. «Логика и методология науки». М.: Прогресс, 1979
Райл Г. Понятие сознания / Пер. с англ. Общая ред. В.П. Филатова. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 2000
Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А.Л. Никифорова. М.: АСТ; Хранитель, 2007
Хаббард Л. Рон Діанетика: еволюція науки. New era Publications, 2009
Хинтикка Я. О Витгенштейне. // Хинтикка Я. О Витгенштейне. Витгенштейн Л. Из «Лекций» и «Заметок». М.: Канон+, 2013
Чернакова М.С. «Эквивалентные описания в физике в контексте проблемы реализма» // Проблема реальности в современном естествознании / Отв.ред. Е.А. Мамчур. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2015. с. 58-82
Alcubierre M. “The warp drive: hyper-fast travel within general relativity” // Classical and Quantum Gravity, 11 (5): рр.73–L77, 1994
Beyerstein B. Distinguishing science from pseudoscience. 1995 / http://www.sld.cu/galerias/pdf/sitios/revsalud/beyerstein_cience_vs_pseudoscience.pdf
Churchland P. Neurophilosophy at Work. Cambridge University Press, 2007
Liggins D. Deflationism, conceptual explanation, and the truth asymmetry // Philosophical Quarterly, 66(262), 2016, p. 84-101
