Аллегорическое эссе Натальи Серковой о неуловимости и распыленной идентичности, опубликованное в посвященном нет-арту британском журнале isthisit?

Я дельфин. Я кувыркаюсь, плаваю и издаю звуки, которые вы не можете услышать. Какие-то звуки, которые я издаю, вы все же слышите. Я говорю «вы», но я не совсем понимаю, к кому я обращаюсь. Вы — это где? Я называю себя дельфином специально для вас, чтобы вы поняли, что я есть дельфин, и что дельфин — это и есть то, что есть я. Несложная логика. Логика дельфина. Глаза дельфина, кожа дельфина, хвост дельфина, голова дельфина. Когда-то я не был дельфином, когда-то я не был тем, кто может сказать, что он и есть дельфин. Другими словами, я не всегда был дельфином. Возможно, на первый взгляд это может показаться странным — дельфин, который сообщает о том, что он знает о времени, когда он не был дельфином. На этом месте возникает сразу несколько вопросов. Первый из них заключается в том, почему дельфин знает о том времени, когда его не существовало. Второй вопрос, который возникает сразу за первым, — почему дельфин вообще что-то знает о времени. Возможно, те из вас, кто поумнее, зададут еще и третий вопрос — почему, зная все это, дельфин вдруг решает это нам сообщить. Мне как дельфину, конечно, интереснее всего было бы ответить вам на третий вопрос хотя бы потому, что отвечая на него вам, я и для себя лучше пойму, кто же вы такие. Предупреждаю, я могу быть очень скользким.

Самое скользкое животное, которое я когда-либо встречал, была медуза. Медуза — это что-то вроде клея, который выдавили из тюбика, не использовали вовремя, и он застыл. Теперь этот сгусток никак нельзя использовать — клеить им больше ничего нельзя, а выбросить жалко — вроде как сидишь и думаешь: «Черт, я купил самый дорогой клей в этом чертовом магазине, такой, чтобы наверняка мне все склеил. А ведь еще думал, что надо расходовать его экономно, и что? Выдавил так, что в тюбике ничего не осталось. Зато вон какая груда клея теперь на столе. Может попробовать затолкать его обратно в тюбик? Ага, так он туда и полез. Я идиот». Наверное, дельфин, рассуждающий о клее, скорее напоминает говорящего cutie из диснеевского мультика, чем настоящего серьезного дельфина. О, ну извините. Возможно, вы кое-чего не знаете о дельфинах, хотя, конечно, и я о вас не все знаю. Скажем, могу ли я сказать, что знаю, что именно каждый из вас намазывает на тосты, когда ест свой завтрак? Конечно, я не могу этого знать. Более того, у меня нет ни единого шанса это знать. И это не потому, что я живу в воде (а ведь вам, наверное, так хотелось бы думать: он ничего о нас не знает хотя бы потому, что живет в воде). Нет, это потому, что даже если я и узнаю, что по утрам намазывает на тосты каждый из вас в отдельности, я не могу заставить всех вас начать намазывать одно и то же так, чтобы в любой момент времени я мог сказать: «Эй, Чипча (так зовут моего друга, Чипча), ты в курсе, что сегодня они намазали на тосты сливочное масло? Могу на что хочешь с тобой поспорить, Чипча, но это сливочное масло. В каждой точке планеты сегодня утром они намазали на свои тосты сливочное масло». Проблема в том, что каждый из вас намазывает на хлеб что-то свое. И если вы намазали что-то на хлеб вчера, это еще совсем не значит, что то же самое вы намажете на хлеб завтра. Все очень сложно.

Поговорим кое о чем другом. Поговорим о том, был ли я рад быть рожденным дельфином. Могу ответить на этот вопрос однозначно: конечно, нет! Кем бы я хотел быть рожденным? Это неверно поставленный вопрос. Верно поставленный вопрос прозвучит так: какими свойствами я хотел бы обладать, имея которые, я был бы собой доволен? Мой ответ на этот вопрос прозвучит так: я хотел бы обладать одним-единственным свойством (которого сейчас у меня, к сожалению, нет), а именно умением становиться всем на свете. Глупое желание, не правда ли? Но вообще я не нахожу это желание глупым, и вот почему. Как вы уже поняли, я осознаю тот факт, что кожа, глаза, голова и хвост дельфина — это и есть мои кожа, глаза, голова и хвост. Хвост акулы не может стать моим хвостом, а отверстия морского ежа — моими отверстиями. Мне известно, где я заканчиваюсь и где начинаюсь, я знаю границы своего тела. И я не могу сказать, что знание о себе вносит в мою жизнь что-то особенно хорошее — думаю, я был бы счастливее, если бы мог примерить на себя отверстия морского ежа, если бы я сам стал этими отверстиями. Мои следы на время стали бы неуловимы. Я говорю «на время», потому что, конечно же, очень скоро кто-то бы все–таки понял, что я теперь морской еж вместе со всеми его отверстиями, и что теперь со мной можно обходиться как с морским ежом. Но тот промежуток времени, в течение которого все бы продолжали думать, что я по-прежнему дельфин, стал бы для меня временем настоящей свободы. Умение мастера — до бесконечности длить то время, когда все вокруг думают о тебе как о дельфине, в то время как ты давным давно стал морским ежом.

Поговорим о том, был ли я рад быть рожденным дельфином

Почему я хочу быть неуловим? Посмотрите на меня и ответьте себе сами на этот вопрос. Я дельфин. Каждый думает, что все обо мне знает. Даже вы думаете, что кое-что обо мне знаете. В общем, даже тот, кто ничего обо мне не знает, обязательно узнает обо мне кое-что, если будет наблюдать за мной какое-то время. Единственное условие, которое ему для этого требуется — чтобы дельфин (то есть я) в течение всего времени наблюдения оставался дельфином. При этом я могу делать одновременно миллион разных вещей. Я могу становиться пластиковым, живым или мертвым, могу покрасить себя в черный или голубой, могу обклеить себя морскими коньками и притворится, что я просто груда морских коньков. Короче говоря, я могу очень многое сделать с самим собой для того, чтобы перестать быть на себя похожим. Но одно останется неизменным — я все равно буду оставаться дельфином. Я уверен, за свою жизнь вы встречали очень много дельфинов. Я также уверен, что они очень отличались друг от друга. Но (вы уже догадываетесь, что я сейчас скажу) — они все были дельфинами. Пока дельфин остается дельфином, вы чувствуете себя довольно уверенно, не так ли? Вряд ли вы ждете от дельфина, что он внезапно разделится на тысячу маленьких частей, каждая из которых очень быстро увеличится в размерах, еще быстрее обрастет шипами и проткнет ваше тело в миллионе частей без видимых на то причин? Однако, те из вас, кто, встречая дельфина, где-то в глубине души ожидает такого поворота событий, могут поздравить себя с тем, что заглянули в будущее. Будущее — это время, когда дельфины смогут делиться на миллионы частей и обрастать шипами, но я хочу научиться этому прямо сейчас.

Но скажите, дарит ли неуловимость перед чьим-то посторонним взглядом свободу? Я много размышлял об этом в последнее время. Если вы смотрите на меня и не видите на моем месте дельфина, становлюсь ли я от этого в меньшей степени дельфином? И да, и нет. Да — потому что для вас меня больше нет. И нет — потому что для себя я все–таки есть. Проблема в том, что для того, чтобы перестать быть дельфином для себя самого, мне придется придумать какой-то новый язык, в котором само слово дельфин будет значить одновременно быть и не быть дельфином. Приведу простой пример. Я уже упоминал о своем друге Чипче, мы очень давно знакомы. Когда я окликаю его по имени, он всегда оборачивается на мой зов, потому что он знает, что он — Чипча. Но Чипча 2.0, Чипча, освобожденный от себя самого, мог бы и не оглянуться. И конечно же, не потому что он не хотел бы меня видеть, а потому, что он не был бы на сто процентов уверен, что Чипча — это обязательно он сам. Или, выразимся точнее: в тот момент, когда я окликал его, именно в этом самый момент, он не был бы Чипчей. Получалось бы, что одновременно я и вижу, и не вижу Чипчу, что одновременно Чипча есть, и его нет. Забавно, не правда ли? Конечно, мне пришлось бы выстраивать с Чипчой абсолютно новую логику взаимоотношений. Мне пришлось бы принимать во внимание абсолютную неуловимость моего друга. Чипча превратился бы в воздух, которым я дышу, ведь я не вижу воздух, а все–таки дышу им. В этом даже есть что-то романтичное. Хотя, разве не в этом суть романтики — оставаться в состоянии постоянной неуловимости? Мы живем в очень романтичное время.

Как видите, я оптимист. Я отказываюсь от своих притязаний на то, чтобы понимать, кто вы такие. То, что я не понимаю, кто вы такие, я умею сделать для себя преимуществом, а не недостатком. Я беру это незнание и вылепляю из него прямо-таки новое основание для наших с вами отношений. Вы, как Чипча, становитесь для меня чем-то, что не имеет никаких определенных границ, тянется во все стороны, и может становиться то тем, то этим. Я признал за вами вашу абсолютную эластичность, ваше абсолютное умение делиться на миллионы частей. Я одновременно вижу и не вижу вас. Если вы поймете, о чем я тут толкую, то сможете сделать то же самое и по отношению ко мне. Тогда у вас тоже получится поделить меня на миллионы частей, а потом собрать меня обратно, и я буду бесконечно счастлив тому, что мы с вами смогли проделать все эти операции. Это звучит парадоксально, но, вероятно, после этих взаимных делений мы станем гораздо ближе друг другу, чем были до этого. Хотя бы потому, что признаем обоюдное присутствие каждого из нас в любой возможной точке в каждый возможный момент времени. Признаем возможность каждого из нас распылиться, как газ, и остаться при этом чем-то, что все еще будет нами. Газы обладают способностью постоянно перемешиваться между собой. А ведь это тоже сплошная романтика.

Позвольте мне рассказать напоследок одну историю. Когда я был маленьким, моя мама называла меня разными именами: горшочек, горошек, камушек, маленький зуб. Но когда я однажды потерялся, она, чтобы найти меня, всем описывала меня только одним единственным образом: маленький дельфин. Вот кем я стал, когда выпал из ее поля зрения: я стал обычным маленьким дельфином и перестал быть горшочком и камушком. Из этой истории я вынес одно важное для меня заключение: если я всегда хочу оставаться и горшочком, и камушком, и еще тысячью разных других вещей, я должен не прятаться, а быть на глазах как можно большего числа тех, кто может меня увидеть. Только таким образом однажды я смогу спрятаться по-настоящему, приобретя желанное свойство становиться всем на свете. Я смогу перемещаться с молниеносной скоростью и одновременно с этим оставаться на месте, смогу распыляться и обманывать даже себя самого, потому что в моем новом языке обман будет равняться самому устойчивому физическому закону. Все будут видеть меня, но каждый будет видеть на моем месте что-то особенное. Я перестану быть дельфином, одновременно оставаясь им. Будущее наступит.

Текст Peas, Pots, and Butter on Toast, or How to Get Away According to a Dolphin впервые был опубликован в 5-ом номере журнала isthisit?

©Наталья Серкова / isthisit?

TZVETNIK

(FB)(VK)(Instagram)

@natalyaserkova