Средний потребительский слой не может осуществлять функцию социального стабилизатора — публикация Центра изучения кризисного общества.

Р.Х. Симонян,

СОЦИС, 2012, № 1 (фрагменты)

Уже в начале 2000-х произошла атомизация общества, утрата населением традиционных форм солидарности, коллективизма. На общественное настроение, возникшее после 1990-х, оказали решающее влияние даже не материальные потери, как бы они ни были велики, а обман… Ограбление со временем может забыться, но публичное унижение — глубокий психологический шрам, который постоянно напоминает о себе. Как писал в этой связи М. Вебер, «нация простит ущемление ее интересов, но не простит оскорбление ее достоинства».

Проведенное в мае 2011 г. исследование по общероссийской репрезентативной выборке ИС РАН под руководством М. Горшкова показало: доля россиян, которые считают, что реформы были проведены во благо страны, по-прежнему исключительно мала — всего 6%.

Решение задачи по индоктринированию массового сознания, как показывает практика, в условиях атомизированного общества, усталого и безразличного населения, и отсутствия сколько-нибудь серьезной оппозиции для нынешней авторитарной власти, не представляет каких-либо трудностей. Общество постепенно отучили размышлять. Эта усиливающаяся тенденция принимается без возражения и им самим, так как осознание происшедшего приводит к глубокому психологическому дискомфорту. Массовое сознание инстинктивно отторгает какой-либо анализ происходящего в России.

Внезапное возникновение на месте СССР коррумпированного государства будоражит умы наших соседей по Восточной Европе. В качестве основного фактора появления этого политического феномена наши европейские соседи считают российскую приватизацию. Вот, например, как это, подчеркивая жирным шрифтом, объясняет взрыв коррупции в пореформенной России директор Института социологии Венгерской академии наук П. Тамаш: «В отличие от постсоциалистических стран в России новый порядок сложился не в результате слома государства, а в результате именно специфической приватизации. Система, которая всегда окружала и защищала государство, была отключена».

Особенно глубокую травму получила интеллигенция, которая, наивно поверив реформаторам, практически утратила свой моральный статус в обществе, оказалась в состоянии своеобразного социально-психологического нокдауна. Очевидный упадок этой социальной группы фиксируют многие исследователи. «Сегодняшнее острое ощущение деградации слоя “культурных людей”, “интеллигенции”, “образованного сообщества” и т.п., произошедшей в последние 15 лет, — пишет руководитель Левада-Центра Л.Д. Гудков, — связано не только с фактической утратой ими авторитета, их «неслышностью», или невлиятельностью в рыночной экономике… Широко распространенное принятие, если не одобрение, ельцинского, и в еще большей степени — действующего режима лишило интеллигенцию внутреннего самооправдания…, морального смысла существованию образованных» [Гудков, 2008].

По данным всероссийского опроса, проведенного Левада-Центром в мае 2011 г., на вопрос «Хотели бы Вы уехать за границу на постоянное жительство?» утвердительный ответ дали 33% специалистов, 53% предпринимателей и 54% учащихся и студентов [Гудков, 2001].

Реформы 1990-х гг. буквально выкосили настоящих профессионалов из многих областей общественной жизни. На смену им пришли дилетанты. Были разрушены научные и профессиональные школы. Резкое снижение квалификационного уровня произошло и в рабочей среде. За пореформенный период в стране была практически разрушена система профессионально-технического образования.

В 1990 г. в России из общей численности рабочих высококвалифицированных было 38%, а в 2007 г. всего лишь 5% (для сравнения: в передовых странах не менее 40%, в США — 47%) [Труд, 2008]. Доля россиян среди покупателей элитного жилья на Лазурном берегу Франции составляет 12% [Европа, 2010]. Опросы ВЦИОМ свидетельствуют, что большинство россиян или стыдятся того, что Россия занимает второе место в мире по количеству миллиардеров, или испытывают растерянность перед этим феноменом (гордятся только 7%) [Согрин, 2010].

По данным «Российской газеты», в СССР на 300 млн. жителей приходилось 410 тысяч государственных служащих, а в современной России на 143 млн. жителей, т.е. на население вдвое меньшее, приходится около 2 млн. чиновников, у которых и зарплата, и пенсии в среднем в 3–5 раз выше, чем у других бюджетников [Российская…, 2007].

«Стержнем экономических реформ, проведенных правительством Гайдара, — пишет академик Т. Заславская, — была приватизация, позволившая новой российской номенклатуре практически бесплатно присвоить основную и наиболее перспективную часть государственной собственности» [Заславская, 2007].

Даже если предположить существование в нынешней России какой-то части предпринимательского сообщества, совершенно некриминализированного, или, скажем более мягко, криминизированного в минимальной степени, то судьба его незавидна. Он не может рассматриваться в качестве социального актора. Эта ответственная общественная роль в нынешних условиях ему не по силам. Настроенный на самостоятельность, т.е. проигнорировавший теневые (или полутеневые) структуры, предприниматель с того момента, как только его предприятие начинает эффективно работать, становится лакомой добычей для криминалитета, который рано или поздно овладеет его успешным бизнесом… В нынешней России нет сообщества законопослушных и независимых предпринимателей.

Средний потребительский слой в нынешней России не может осуществлять функцию социального стабилизатора, определенную М. Вебером.

Сегодня четверть этого «стабилизатора» склоняется к эмиграции, а три четверти надеются отправить своих детей жить за границу. У среднего потребительского слоя нет ни классового самосознания, ни классовых интересов, ни классовой солидарности, ни других основополагающих признаков класса. Нельзя отождествлять статистическую группировку и исторически сложившееся стабильное социальное образование. Это — принципиально разные общественные категории.

За последние 20 лет в России произошла чудовищная концентрация доходов, и коэффициент Джини удвоился. Столь масштабная социальная поляризация в такое короткое время — чрезвычайно редкое явление в новой истории. «Этот феномен недвусмысленен и известен всем, — подчеркивают И. Самсон и М. Красильникова. — Он означает распад среднего класса, если он вообще когда-либо существовал. Поэтому упорство в поисках, анализе и препарировании среднего класса в России — не научный подход, а скорее вера в существование этого класса. Другими словами, российский средний класс — это миф» [Самсон…, 2010].

«Как это ни печально констатировать, — пишет академик О.Т. Богомолов, — но реформы в России сопровождались пагубным расстройством не только экономики, но всей системы общественных отношений» [Богомолов, 2006].