Что важного показала ситуация с «пандемией» в контексте социальных и политических процессов? Собственно, это оказался прежде всего вирус, поражающий способность критического мышления обществ.

Нынешнюю «пандемию» и реакции на нее, я бы рассматривал как, возможно первый такого уровня глобальности, социальный эксперимент. Собственно, с этой точки зрения эта ситуация и наиболее интересна. Как население ведет себя в ситуации тотального карантина? Что необходимо и какого уровня нужна паника, чтобы подавляющее большинство населения добровольно себя держало «арестованным» ну и т. д.

Самый, пожалуй, важный вопрос, который поставила всемирная «пандемия» — это вопрос этики и вопрос «границ» мышления.

Первое, тотальное отсутствие критического мышления в публичном пространстве. Т. е. есть и мыслители, есть и критика, но доминирующим является отнюдь не они. И эта ситуация показывает, насколько легко, с помощью глобальных медиа и эмоций страха, создается паника и подменяется критическая рефлексия.

Второе, это актуализация целого ряда тем связанных с этическими нормами в изменяющемся мире. И дело не столько в отношении к инфицированным, или даже вопроса ценностей «голой жизни» как писал философ Агамбен, — это всего лишь начало долгого разговора человечества о том, как оно будет мыслить себя в эпоху нарождающегося мира где возможно клонирование, редактирование генов, создание разных типов людей, обладающих не природным биологическим неравенством, но создаваемым искусственно, киборгов ну и т. д. Скажете это все далекая фантастика не имеющая отношения к нынешним реалиям? Возможно, для сегодняшнего дня да, но уже не завтрашнего.

А ведь КОРОНА вирус это всего лишь один из многих (и, собственно, далеко не самых страшных) с которыми человечество сталкивалось и будет дальше сталкиваться. А что будет если завтра появится более опасный вирус? А он точно появится просто исходя из логики биологического развития, особенно на фоне глобального экологического дисбаланса, вызванного человеческой деятельностью. (Несколько примеров тут, тут, тут — ну, а желающие найдут массу научных публикаций на эту тему и сами).

Например, некоторые страны уже обговаривают введение «паспорта иммунитета», сертификата для тех, кто выздоровел от COVID-19 и был объявлен невосприимчивым к вирусу. А в соответствии с предложением, содержащимся в записке от Военного командного управления США (MEPCOM), военные прекратят набор кандидатов, которые дали положительный результат на COVID-19. Поэтому современная трактовка американской Конституции должна бы звучать тогда приблизительно так: Все люди равны, но те, у кого нет определенного набора антител/генов/ ну и т.д., лишаются ряда природных прав… Вариации здесь возможны разные.

Последствия могут разделить общества на две части: те, кому позволено вести нормальную жизнь, и те, кто находится в своих домах в течение неопределенного периода времени. И можно себе лишь представить общества, которые будут жить в ситуации «отнормированного» биологического неравенства, которое лишь увеличит социальное, имущественное и т. п.

Власть над «коллективным телом»

В свое время философ Мишель Фуко ввел в обиход понятие биополитики и сформулировал задачу исследования различных механизмов власти, существующих внутри самого дискурса. Традиционно, биополитика власти понималась как попытка воздействовать на человеческое тело, не принимая во внимание собственно личность, с целью политического и социального контроля.

Одно из главных свойств современного этапа развития биополитики то, что индивидуальное тело становиться коллективным и глобальным.

Государство обосновывает свое вмешательство во все сферы «заботой», гарантирующей безопасность. За заботой скрывается неограниченный ресурс для контроля и подавления. Собственно, в контексте биополитики, объектом власти становится сама жизнь, а ее важнейшая задача — управление жизнью. Более того, эта забота выводится на совершенно новый уровень, это уже не забота о индивидуальном теле — это забота о некоем коллективном теле. Поэтому и биополитика выводится на новый уровень — уровень управления коллективным и «глобализированым» телом.

«Мое» тело не принадлежит мне, во имя выживания человечества — я обязан предоставить его коллективному распоряжению, к тому же «добровольно». Индивидуум расщепляется на биологические составляющие, на которые он уже не имеет эксклюзивного права. В «ситуации» пандемии — люди должны принять свое тело в качестве «неблагонадежного». Опасность таится в самом теле, и каждое тело — «под подозрением».

По сути рассмотрение людей как набора био-маркеров, удаленный контроль состояния тел (и уже не суть важно больных или здоровых — это всего лишь одна из характеристик биосистемы) — это некая проекция логики «интернета вещей» на «интернет людей», а точнее тел. В этой логике человеческое сообщество — это всего лишь совокупность био-маркеров, которыми можно и нужно управлять как отлаженной системой распределенной сети.

В своих работах Фуко показывает, каким образом система здравоохранения стала инструментом государственной власти, она была трансформирована для полицейских целей и функций — контроля, учета и мониторинга населения.

В сборнике «Интеллектуалы и власть», Фуко писал, что современная медицина — это, прежде всего, социальная медицина, основа которой — определенная технология социального тела. Для капиталистического общества тело это прежде всего биополитическая реальность, а медицина — биополитическая стратегия. Медицина служит политической власти организуя контроль за телом.

Много десятилетий назад, философ задавался вопросами, а есть ли пределы такого контроля? Может ли он стать тотальным или вообще превратиться в тоталитарный?

Исходя из современных технологических возможностей — легко, и пределами могут быть лишь способность и готовность индивидуумов и сообществ противостоять такому контролю. Но прежде всего, для этого необходимо выйти из–под власти навязываемых дискурсов. Возможно ли это вообще? В той мере в какой возможно освобождение из–под механизмов осуществления власти доминирующих дискурсов. Правда, глядя на разворачивающийся глобальный эксперимент и массовую реакцию, трудно оставаться в этом оптимистом…

Фуко писал о переходе общества дисциплинарного к обществу контроля. Если государство получило дополнительные инструменты контроля — оно никогда по своей воле не откажется от дополнительных полномочий, а значит и контроля. В этом смысле это не «плохость» или «хорошесть» государства, это функция системы — стремится к бесконечному расширению.

Скорее всего, после этой пандемии к обществам дисциплинарному и контроля о которых писал Фуко, мы получим общество «эффективности». И вот в священной борьбе за безопасность — государство получает все больший контроль под лозунгами большей эффективности и тотальной заботы.

Как писали Хардт и Негри (стр. 37), власть может достичь действительного контроля над всей жизнью общества только тогда, когда она становится неотъемлемой, жизненной функцией, которую каждый индивид принимает и выполняет по собственному согласию.

Когда власть становится полностью биополитической, «социальное тело целиком поглощается машиной власти и развивается в ее виртуальности. Это отношение является открытым, качественным и аффективным. Общество, поглощенное властью, добравшейся до центров социальной структуры и процессов ее развития, реагирует как единое тело. Таким образом, власть выражает себя как контроль, полностью охватывающий тела и сознание людей и одновременно распространяющийся на всю совокупность социальных отношений».

Легитимизация усложненной (и само-наблюдаемой) системы контроля.

Когда-то Иеремия Бентам предложил проект идеальной тюрьмы — паноптикум, в которой один стражник может наблюдать за всеми заключёнными одновременно.

В его проекте тюрьма представляла собой цилиндрическое строение с прозрачными перегородками со стражником в центре, но невидимом для заключённых. Узники не знают, в какой именно момент за ними наблюдают, и у них создаётся впечатление постоянного контроля. Таким образом они становятся идеальными заключёнными. Но ему тогда не пришла в голову мысль что еще лучше добавить к этой конструкции возможность самоконтроля заключенных если их убедить в том что все это для их же блага.

Да, безусловно, я несколько утрирую нынешнюю ситуацию, но тенденция — налицо. Мы все уже давно живем в цифровом паноптикуме (паноптикум — с греческого можно перевести как «пространство, в котором видно все»). По иронии, для греков паноптикум относился к публичному пространству, а в современном мире — стал синонимом идеальной тюрьмы.

Возможно это первые попытки на таком глобальном уровне осуществить переход даже уже не к обществу контроля, а к обществу — самоконтроля. Собственно, в эпоху «развитого интернета» оказалось управлять огромными массами — намного легче.

Бунт в дисциплинарном обществе — возможен и даже потенциально он может привести к изменению ситуации бунтующих. А вот в обществе контроля, а уж тем более в обществе самоконтроля — бунт не приводит к изменению ситуации. Контроль, если он становиться самоконтролем — становится тотальным и в рамках этой эпистемы — от него невозможно избавиться.

Где находится центр «управления» общества контроля? И где его предел? Возможно, предел общества контроля — это «невозможное» (Славой Жижек, наверное, назвал бы это «реальным»). Иногда случается невозможное. И оно само — неожидаемо.

Биополитика эмоций

Традиционно к сфере биополитики относится управление телами или шире жизнью и смертью, а точнее способами жизнедеятельности. Но гораздо важнее, особенно в современном мире, становится управление эмоциями.

Одним из инструментов реализации общества биополитического контроля является биополитика эмоций.

Собственно, это возможно самое большое отличие современного этапа биополитических инструментов от традиционных форм биополитического контроля. Я бы определил биополитику эмоций как сферу управления или же режимов власти, которые обуславливают способы чувствования, реагирования и т.д. — задавая когнитивные рамки. Промежуточным, а зачастую и достаточным, уровнем осуществления такой власти может

быть мышление. И тогда эмоции выступают инструментом управления мышлением.

Оказалось, что запустив глобальный вирус страха, даже не нужно особо бороться с инакомыслием. Система коллективного «реагирования» будет самостоятельно «забивать» своей массовостью любые попытки критического мышления. Ведь что может противопоставить уровень рациональной рефлексии — эмоциональным «грузовикам с десятками трупов»?

Паника становится не только одним из инструментов управления массами, но и всячески поощряется. Страх — лучший стимулятор. Но он не будет работать если его не компенсировать одновременной инъекцией «заботы» о благе.

Есть еще несколько важных и тревожных результатов, которые можно наблюдать в результате такого социального эксперимента.

Выученная беспомощность

Выученная беспомощность — это нарушение мотивации в результате, пережитой индивидуумом неподконтрольности ситуации, т.е. независимости результата от прилагаемых усилий.

В далеком 1967 году психолог Мартин Селигман провел ряд экспериментов, в результате которых он открыл феномен «выученной беспомощности». Собак помещали в клетки, где их подвергали слабым ударам тока. Спустя какое-то время собаки убеждались в безвыходности положения и просто забивались в угол. Потом их помещали в другие клетки, где они уже могли избежать неприятных воздействий просто перепрыгнув в другую часть. Те же собаки, которые не были подвергнуты предварительной дрессировке в первой клетке, довольно быстро находили решение. Позже Селигман писал, что беспомощность вызывают не сами по себе травмирующие события, а опыт неконтролируемости этих событий, когда от действий индивида ничего не зависит и он смиряется с тем, что не может ни на что повлиять.

Социальное дистанцирование — социальная аномия

Наиболее опасное в этой пандемии — это незримые изменения, которые мы усваиваем несознательно. Дискурс «пандемии», «болезни», «инфекции» — приводит к тому, что мы начинаем воспринимать Другого, прежде всего как носителя опасности, носителя «вируса». Т.е. имплицитно каждый встреченный человек становится — не другим человеком, с которым можно входить в контакт, выстраивать отношения и т.п, но, прежде всего — источником опасности. Это основа социальной аномии –замыкание к «капсулах», разобщение и разрыв связей.

И чем больше будет выигрывать аномия (социальная разделенность и дезорганизация) — тем явственнее становится отчужденное общество, общество контроля.

Недаром основным требованием стало — «социальное дистанцирование». Да, некоторые люди пытаются подчеркивать, что для остановки неконтролируемого распространения вируса важно физическое, а не социальное дистанцирование. Но, возможно, дело не в неудачном термине. Сторонник психоанализа наверное бы сказал, что эта оговорка — проявление бессознательного субъекта власти.

Чем еще оказалась так притягательна «пандемия»? Тем, что для многих это стало окошком в «реальность». Люди начали переживать сюжеты фильмов-катастроф в своей «жизни». Привычка жить в «чужом сериале-своей-жизни» — наконец-то воплотилась в нечто общее и, одновременно — личное. И многие почувствовали себя наконец-то причастными жизни, живыми…

Это переживание общей «пандемии» — объединило весь мир. Это стало тем. во что погружен каждый, кто включен в мировую сеть глобальных медиа. Вот по сути — инструмент объединения разрозненных индивидов и сообществ в нечто общее — в человечество. Пусть и такое — виртуальное…

Опасность COVID-19 не только в самом вирусе (хотя никто в здравом уме не станет отрицать его биологической опасности и необходимости действий), а в том, что в попытке избежать опасности, в большинстве своем люди оказались готовы легко потерять базовые ценности свободного общества даже не под принуждением, а добровольно и без особой рефлексии.

Но самое важное что сделал «вирус» — он расширил сферу невозможного.

То, что вчера еще, казалось не только невероятным — невозможным, всего за несколько дней — стало не только реальным, но и быстро превратилось в обыденность. И это показывает еще и быстроту адаптивности обществ к новой «норме».

До «пандемии», кто бы мог вообразить, что вдруг, и главное так неожиданно легко, оказалось взять и отключить большую часть мировой экономики, возвести заборы границ, посадить на взлетные полосы тысячи (может сотни тысяч) самолетов и т.п. Всего за считаные дни — усадить несколько миллиардов человек под «добровольный» домашний арест, да еще и убедить, что именно это их делает не только «примерными» гражданами, но и чуть ли не героями.

И еще это показало, как необычайно тонки грани нашей «реальности», нашего возможного и воображаемого. Ну и конечно же нельзя забыть один из основных факторов «как» это все стало возможным (о почему — это тема совершенно отдельного текста). Вряд ли подобное было бы возможным без тотальной включенности подавляющего большинства населения планеты в мир глобальных медиа и социальных сетей.

Собственно, когда человечество в сети стало глобальным — отпала даже необходимость его «физической» глобализации. Так что «новый, дивный мир» пришел совершенно буднично вместе с потоком котиков и сердечек в ленте…