Провокацией называют действие, резко выбивающее из установленного порядка жизни. При этом, провокацию наскоро связывают со скандалом, и часто — кроме этого скандала ничего и не видят. Авторское сообщение затирается, заглушается валом внешних реакций, не оставляющим места для понимания. Так было со знаменитой персоной нон-гранта Ларсом фон Триером, живым классиком. То же — и с Николасом Виндинг Рефном. Но между их провокациями есть существенная разница. Если у Триера она осознана, эстетически и идейно выверенна, то Рефн, по большей части, провоцируют зрителя чрезмерностью, дурным вкусом. Иными словами — пошлостью.

«Драйв» не был провокативным фильмом. Умеренный экшн, простая и наивная история, цельнометаллический герой — все это, пересекаясь с медиативной эстетикой Рефна, выдало прекрасный и гладкий результат, постмодернизм в своем лучшем проявлении. Но следующая работа, «Только Бог Простит», открыла режиссера с неоднозначной стороны. Фильм, по объективным критериям кинокритиков и простых зрителей, вышел пошлостью на гранью и за ней. Безусловный режиссерский талант Рефна напоролся на его не вычеканенного внутреннего сценариста — «Бога…» режиссер поставил по собственному сценарию, в отличие от того же «Драйва». В «Боге…» физически ощущается разорванность Рефна, его безуспешные попытки сомкнуть форму и суть в единую, переливчатую сферу. Метафизические претензии Рефна еще не нашли должного выражения, превалирует визионерство; оно несколько вытесняет смысл, рвется за края. Но не об этом разговор.

А разговор как раз — о крайностях, о просторах, о легитимности искренности художника. Может ли искреннее быть пошлым? Позволительно ли великим иметь дурной вкус? Оговоримся, что дурной вкус не стоит путать с отсутствием вкуса как такового — с тем сладковатым ощущением пустоты, что оставляют после себя большинство блокбастеров (право на существование которых я ни в коем случае не оспариваю). Обладать дурным вкусом — всего лишь не знать, не помнить или не уважать границ. Но кто смеет указывать художнику, где границы его мироощущения? Отчего превозносят на пьедестал крепость художественной хватки, отказывая в правах распростертой ладони и потокам творчества, идущим от нее?

По границам вкуса дурного и хорошего скользят многие режиссеры-постмодернисты. Братья Коэны, Тарантино, Пол Томас Андерсон — их кино часто находится на мнимой грани фола. Но грань эта никогда не переступается, великие творцы лишь иронически подмигивают — да, мы занесли руку над потемками культуры, а что за ней — решать зрителю. Дело в контексте, говорят теоретики постмодернизма.

Метамодернизм же скользит не вдоль границ вкуса, но через них — с помощью искренности и откровенности. Так, Рефн называл темы, затрагиваемые в «Только Бог простит», очень личными. В какой-то мере этот фильм является кульминацией его творчества, его мироощущения, сочащегося неоном и кровью. В метафизической ветке своей фильмографии («Вальгалла: Сага о викинге», «Только Бог простит» и недавний «Неоновый демон) Рефн пытается осмыслить взаимодействие человека и Бога. Но Бог его — особенный, языческий, он грозен и жесток, он издевается над рамками человеческих категорий, над нашими попытками осмысления. “Божий гнев насылает такую тишь, которая смеется над всеми усилиями людей” — писал в этой связи Кьеркегор. И именно эту суть своего Божества Рефн пытается воплотить через визуальный язык чрезмерности, боли и томительного молчания. Его фильмы — сон, ритуал мистерии. Через них Рефновский Бог воплощается в нашем мире, неся за собой красоту такой ослепляющей силы, что немудрено признать ее за уродство. Рефн пользуется B-movie эстетикой, но она, в отличии от того же Тарантино, оказывается лишь инструментом вычленения ирреального.

В конечном итоге, в “сухом отстатке” самокопание Рефна оборачиваются для нечуткого зрителя дурным вкусом. Но кто значимее в произведении искусства — творец или зритель? Да, Рефн вышел за установленные рамки «хорошего кино». Но осуждению подлежит лишь тот выход, что не несет за собой ничего нового, выход плоский, легко считываемый. Энергетика Рефна же с трудом поддается внешним интерпретациям. Ибо его бескомпромиссные фильмы — суть сам Рефн, плоть от плоти, продолжение и воплощение его личности.

Термины вкуса и пошлости, гармонии и хаоса необходимы, но им пора отойти на второй план. Новой, первичной мерой для истинного искусства должен стать уровень искренности, уровень откровения творца. Распахивая перед зрителем свою душу, все ближе и ближе, плотней и плотней смыкает автор человеческое — и вневременное.