На дискуссии в рамках мероприятия, посвященного десятилетию «Редакции Елены Шубиной», филолог Олег Лекманов сформулировал несколько правил работы над биографиями. Автор биографии не должен становиться судьей, говорил Лекманов; его дело — представить факты о герое, пусть и неприглядные. Точно так же герой биографии не нуждается в защите автора: фигуры Мандельштама, Толстого или Вирджинии Вульф «сами способны постоять за себя». «Сюсюкая», смакуя «пикантные» подробности или глядя на героя снисходительно, можно написать только очень плохую биографию.

«Фактор Черчилля» — пример подхода, который осуждает Лекманов: несмотря на приятный язык и рассказ о малоизвестных эпизодах из жизни великого британца, книга остается глубоко предвзятой. На ее примере удобно исследовать отношения автора биографии с ее героем: с какой целью автор берется за биографию, зачем выбирает именно этого героя, как это влияет на структуру книги. В нашем примере эмоциональная связь автора с героем становится слишком очевидной.

Ведь Борис Джонсон, бывший мэр Лондона и действующий министр иностранных дел Великобритании, написал биографию Черчилля с одной, вполне конкретной целью.

Но для начала посмотрим, какими методами воздействия на читателя пользуется Джонсон.

Пришествие Джона Булля

Список использованных Джонсоном источников занимает семь страниц мелким шрифтом, в тексте встречаются также ссылки на архивные документы. Обширная подготовка позволяет Джонсону свободно двигаться по вехам жизни Черчилля и попутно пользоваться цитатами из писем и публичных высказываний его родных, друзей, политических оппонентов.

Свобода в пользовании материалом позволяет Джонсону строить повествование не как хронологию, а как обзор разных сторон жизни Черчилля и его личных характеристик. К примеру, в Главе 4 Джонсон пересказывает драматичную историю отношений Черчилля с отцом: Рэндольф был довольно строг с сыном, молодому Уинстону не хватало внимания. Показательна история времен учебы Черчилля в Сандхерсте: Уинстон уронил в реку новые часы, которые ему подарил отец. Чтобы достать подарок, Черчилль организовал группу из двадцати трех кадетов на строительство импровизированной плотины, но Рэндольф все равно остался недоволен: “Этому молодому тупице определенно нельзя доверять”. Отец умер от сифилиса на сорок шестом году жизни, и Черчилль копировал его манеру поведения, взгляды, часто думал, что по поводу его поступков думал бы его отец. С такой же дотошностью Джонсон повествует в Главе 9 об отношениях Черчилля с женой, а в Главе 6 — о способностях Черчилля как писателя.

Вообще структурно книгу Джонсона можно разделить на две части: в первой части книги, где речь идет о событиях в жизни Черчилля до Второй мировой войны, автор использует тематические блоки, т.е. посвящает каждому отдельному аспекту жизни героя отдельную главу. Однако после Главы 16 (“Ледяная беспощадность”) Джонсон берет иной темп и ведет повествование в хронологическом порядке: от “битвы за Британию” до смерти Черчилля в 1965 году. Такой порядок не случаен и напрямую связан с авторской стратегией Джонсона, но к ней мы вернемся позднее.

Пока же обратим внимание на содержание тематических блоков в первой части книги. Здесь Черчилль предстает изобретателем и визионером (Глава 13 “Сухопутные корабли”), который прислушивался к предсказаниям великих писателей-современников , передовым политиком (Глава 11), отчаянным рубакой (Глава 5 “Нет поступка слишком отважного…”) и неутомимым трудоголиком (Глава 14). Нетрудно заметить, что каждый тематический блок выглядит апологетично: Джонсон не просто анализирует факты биографии Черчилля и не только развенчивает одиозные мифы о своем герое, но и демонстрирует его кристальную честность, неподкупность и блестящий ум. В любом аспекте личной и общественной жизни бывший премьер-министр предстает в изложении Джонсона безупречным кандидатом на роль “величайшего человека в истории Британии” — “явлением Джона Булля, национального героя Британии”. Если пользоваться “критерием Лекманова”, Джонсон не относится к числу честных биографов. Впрочем, такая увлеченность автора биографии положительными чертами героя объясняется не просто любовью Джонсона к исторической фигуре. Джонсон как опытный журналист и колумнист прекрасно отдает себе отчет в том, как выстроить текст так, чтобы воздействие на читателя оказалось максимально эффективным. Но к целям автора я обращусь в заключительной части эссе.

“Он мобилизовал английский язык”

Пристальное внимание Джонсон уделяет литературным талантам Черчилля и стилистическим особенностям его текстов. В случае Черчилля эта тема представляет особый интерес, поскольку лауреату Нобелевской премии по литературе 1953 года приходилось писать тексты разных жанров: романы, биографии, речи для выступлений в парламенте, газетные статьи. У великого британца наверняка припрятана за пазухой парочка советов для студента программы “Литературное мастерство”, решил я. И оказался недалек от истины.

Если верить Борису Джонсону, литературное творчество Черчилля держалось на трех китах: потрясающей начитанности (Джонсон оценивает число прочитанных Черчиллем книг в пять тысяч томов), вызывающих уважение мнемических способностях (Черчилль мог по памяти цитировать исторические сочинения Эдварда Гиббона или поэзию британских авторов) и бешеной работоспособности. Одни только речи Черчилля в парламенте занимают восемнадцать томов — а ведь премьер не пользовался услугами спичрайтеров. Семнадцать томов занимают компиляции статей и эссе Черчилля, а еще четырнадцать книг — оригинальные сочинения. “Это больше, чем Шекспир и Диккенс вместе взятые!” — патетически восклицает Джонсон. Без долгой и упорной работы над черновиками таких результатов невозможно достичь, и автор биографии наблюдает, как его герой вырабатывает уникальный стиль воздействия на аудиторию.

Здесь следует сделать важную оговорку: Черчилль, как и Джонсон, совмещали политическую деятельность с журналистикой. Оба они писали для The Daily Telegraph и других крупных изданий, оба получали весомый гонорар, и такое невольное сопоставление явно привосит Джонсону искреннее удовольствие. Джонсон обращает внимание на то, как рано Черчилль начал писать: уже в 22 года он опубликовал первую книгу, а в 1900 году начал совмещать обязанности офицера в армии Ее Величества и военного корреспондента (к некоторому неудовольствию армейского командования). Результатом армейской службы становилась не только отчетность Черчилля для командования, но и очерки, которые публиковала Morning Post. Один из очерков Джонсон приводит почти без купюр: в нем речь идет о столкновении полка, в котором служил Черчилль, с бурскими кавалеристами. Манеру повествования Черчилля Джонсон описывает как “четкую, лаконичную, полную стремительных действий”. Темп повествования увлекает читателя, заставляет его следить за повествуемыми событиями. “Черчилль умел описывать сражения лучше, чем многие из современных мастеров”, — резюмирует Джонсон.

Пожалуй, интереснее всего Джонсон анализирует эволюцию Черчилля-публициста. Черчилль был неважным оратором, подчеркивает Джонсон, он не умел импровизировать и заводить публику с такой же зажигательной эффективностью, как злой гений ораторского искусства Гитлер. Зато Черчилль научился писать речи так, что у слушателей складывалось впечатление, словно он “мобилизует английский язык” (по выражению Джона Кеннеди). Однако на ранних этапах карьеры Черчилль не был так эффективен, считает Джонсон: первостепенное значение он придавал ритму речи, повторяющимся мотивам, мелодичности фраз в ущерб логике содержания и искреннему чувству. Однако постепенно Черчилль совершенствовался: упрощеннее стал стиль (больше “простых” и коротких слов), умение использовать образные обобщения и традиционные приемы риторики — например, нисходящий триколон с анафорой.

Искренность, сочетающаяся с умелым использованием стилистических приемов и поддержанием ритма текста — вот секрет текстов Черчилля. Они кажутся вполне полезными и для начинающих писателей сегодня.

Суд, в который не пригласили присяжных

Раскрыв героя с самых выгодных сторон — он и на самолете летает, и запоминающиеся тексты пишет, и в атаку с саблей наголо ходит — Джонсон переходит к разбору основных претензий, которые Черчиллю предъявляют потомки. Список довольно обширен: катастрофа обороны Антверпена в 1914 году, неумелая политика на посту королевского казначея, позорный провал операции по высадке в бухте Галлиполи в 1916 году, после которой будущему премьеру пришлось принять на себя командование одним из полков британского экспедиционного корпуса на Западном фронте, расистская политика в Индии и так далее. “Позвольте мне изложить пункты обвинения, Ваша честь!” — внезапно заявляет Джонсон, и заинтригованный читатель наблюдает, как Джонсон адвокат изобретает две шкалы оценки событий с точки зрения вины Черчилля в их катастрофическом исходе: “фактор фиаско” и “фактор Черчилля”. Впрочем, быстро выясняется, что значения на этих шкалах для автора никакого значения не имеют. Все, чего он добивается: защиты Черчилля от “несправедливых нападок диванных историков”.

И если в ряде случаев аргументация Джонсона выглядит вполне убедительно (Черчилль на посту командующего обороной Антверпена не смог защитить город, зато отвлек немецкие силы от других голландских портов, где высаживались части британского экспедиционного корпуса), то самые одиозные решения британского премьера автору убедительно оправдать не удалось.

Самый показательный случай — вероломное нападение британцев на французский флот при Мерс-эль-Кебире 8 июля 1940 года. В результате инцидента погибли 1300 человек. Франция уже подписала акт о капитуляции, однако у командующего эскадрой адмирала Франсуа Дарлана имелись четкие инструкции о выводе эскадры в открытое море или затоплении кораблей, если немцы попытаются захватить флот. Несмотря на наличие соответствующих договоренностей и инструкций, Черчилль приказывает расстрелять флот вчерашних союзников. “Такова была необходимость”, — впадает в пафос адвоката Джонсон, не замечая, как применяет излюбленную полемическую стратегию сталинистов. Именно “необходимостью” принято оправдывать сталинские репрессии. Джонсон называет Сталина “коммунистическим тираном”, однако в своей аргументации почему-то применяет методы его сторонников. Это касается не только инцидента в Мерс-эль-Кебире, но и позиции Черчилля по химическому оружию (которое тот призывал использовать с наибольшей возможной частотой). Некоторые спорные факты деятельности Черчилля Джонсон и вовсе не упоминает: к примеру, трагедию голода в Бенгалии 1943 года , когда британская администрация имела ресурсы и возможности вмешаться в бедственное положение индийцев, но не использовала их.

В качестве итога приходится признать справедливость мнения Олега Лекманова: как только автор биографии берет на себя функцию “защитника” своего героя, увлекательное повествование может в любой момент превратиться в апологетику. К сожалению, “Фактор Черчилля” также не избежал этой участи.

Тем более интересно обратиться к последнему вопросу эссе: для чего Джонсон взял на себя труд писать о Черчилле?

Голос евроскептика

“У нас своя мечта и свои задачи. Мы с Европой, но не внутри ее. Мы сочленены, но не включены. Мы заинтересованы и связаны, но не поглощены”, — цитирует Джонсон одну из речей Черчилля.

В главе 20 становится наконец понятно, к чему Джонсон клонит.

2012 год, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон обещает провести референдум о выходе страны из ЕС. Перспективы кажутся безоблачными: в 2015 году консерваторы выигрывают очередные парламентские выборы, данные социологических опросов дают уверенное преимущество “римейнерам” (remainers, т.е. сторонникам нахождения Британии в составе ЕС) на будущем референдуме. В таких невыгодных условиях евроскептики разворачивают все орудия идеологической борьбы. Лидер Партии независимости Соединенного Королевства Найджел Фарадж и мэр Лондон Борис Джонсон задействуют для агитации публичные выступления в Европарламенте, в Вестминстерском дворце, СМИ, интернет.

И биографии известных людей.

Пожалуй, нельзя согласиться с рецензентом The Independent: несмотря на несколько явных параллелей, Джонсону достает рассудка не сравнивать себя с Черчиллем. Да, Джонсон заметно горд тем, что не определился с партийной принадлежностью, что написал несколько книг, что долгое время публиковался в ведущих государственных СМИ — как и его кумир. Однако эта линия сравнения не становится определяющей в биографии. Важнее, что Черчилль в первой части книги показан блистательным политиком, визионером, мудрым литератором и кристально чистым человеком, чтобы во второй части биографии раскрыть Черчилля как евроскептика.

“Те же выражения можно адресовать мсье Юнкеру”, — едко комментирует скептическое высказывания Черчилля Джонсон, кажется, не догадываясь, что тем самым обнажает и цель написания книги, и диктуемый ею конструирующий принцип. Биография Черчилля становится для Джонсона лишь аргументом в очень долгом споре, и это существенно снижает ценность в общем-то интересной биографии.

Два года спустя Борис Джонсон занимает пост министра иностранных дел. Он публично открестился от процесса выхода Британии из ЕС, а сразу после судьбоносного референдума отказался претендовать на пост премьер-министра — вершины мечты любого британского политика.

Даже биографии великих людей не способны решить политические проблемы за политиков, которые их решают.

Или создают.