Другой. Рим.
“Кузнецов поднимается
по лестнице
сердится на замешкавшуюся собаку
представляет, каким бы он был
если бы звали Глебом”
Ф. Сваровский
Одна моя подруга в то время, когда я находился в Риме, написала мне, что пытается представить себя японкой, и думает, что ощущала бы себя совсем по-другому при этом. И спросила меня о том же: думал ли об этом когда-нибудь я. Я ответил, что, конечно, думал. И действительно, тема эта мне давно интересна. Можно ли вообще стать/быть другим? И что вообще это значит?
Когда приезжаешь в другую страну на определенное, ограниченное количество времени, всегда оказываешься туристом, как бы этого туриста не пытался из себя изгнать и позволить себе называться хотя бы путешественником. Но, на мой взгляд, путешествие все же предполагает какую-то не строго ограниченную во времени длительность. И, как следствие, более неопределенную судьбу на этой длительности. Поэтому очевидно, что в краткосрочной поездке (которая, собственно, и была у меня в этот раз) необходимо искать другой способ выхода из этой сложившейся системы для того, чтобы обнаружить другие источники восприятия, другие ракурсы смотрения на мир вокруг тебя. Потому как только так и можно увидеть что-то за этим фасадом, якобы, знания: знания о том, что у тебя перед глазами (в данном случае, город).
Недавно я узнал, что в “Ностальгии” Тарковскому строго запретили говорить об эмигранте, сделав из него просто командировочного. И нарративная составляющая фильма не могла не посыпаться в этом случае. Как можно ностальгировать о доме, когда у тебя в кармане обратный билет? Хоть я речь веду и не о ностальгии, это очень показательный пример. Я бы мог задать себе вопрос так: возможно ли выйти из парадигмы туриста, зная номер обратного рейса своего самолета? Или даже так: возможно ли, отчалив от берега, на середине реки выбросить весла?
В моей ситуации, можно было бы прикинуться русским туристом, и это самое простое и безопасное. Прикидываясь русским туристом проще всего не понимать иностранную речь, ездить в метро, пить пиво в уличном кафе у площади Венеции. Но можно попробовать прикинуться туристом для меня иностранным, и в этом случае пример с Японией очень кстати, ведь я никогда не бывал в этой стране. Кстати потому, что это заранее проигрышный вариант: невозможность этого представления. Такая же невозможность, как для меня стать в Риме своим. И в этих невозможностях и кроется вся прелесть этого состояния. Уйдя от себя по направлению к недостижимой цели, ты оказываешься в пограничной, подвешенной ситуации, когда ты уже не можешь пользоваться знакомым инструментарием для определения вещей, так как ты уже не являешься тем, кем был, и присвоить себе новую идентичность тоже не можешь, иными словами оказываешься — другим.
И вот уже через полчаса я ем пиццу как японский турист, любуюсь силуэтами пиний на еще не до конца потемневшем римском небе и слышу вездесущих сверчков исключительно по-японски. Конечно, я утрирую, ведь стать другим по команде невозможно. Более того, им невозможно стать на длительное время, ведь это всего лишь мгновение, подобное прустовскому “впечатлению”, или вспышке света, как говорит об этом Мамардашвили, комментируя роман Пруста, в котором тот приводит в пример, пусть и не точно, слова из Евангелие от Иоанна: «Еще не на долгое время свет с вами, ходите пока есть свет. Пока есть свет, веруйте в свет, да будете сынами света». Подразумевая то, что истина открывается нам лишь на короткое время.
Говоря о другом, я пользуюсь этим словом только для того, чтобы означить выход из состояния себя привычного, или “нормального кретина”, как, опять же, называл это состояние Мамардашвили, в котором мы чаще всего находимся, в котором мы расставленным по местам и определенным в нашей системе вещам просто не придаем значения. Если же говорить о настоящем направлении этого движения, то оно, конечно, обращено именно “к нам”, и по мере приближения к цели происходит избавление от всей этой социальной чепухи. Именно выходя из себя, мы движемся по направлению к себе. Опыт смотрения и представления всегда индивидуален. Это большая иллюзия считать, что мы видим вокруг одно и то же. И это удивительно, что наступая друг другу точно след в след, мы можем идти по разным городам.
Мой Рим сегодняшний сосредоточен на небольшой обзорной площадке, прямо за Дворцом сенаторов, недалеко от статуи капитолийской волчицы. Оттуда открывается вид на Римский Форум. Ночью на него почти никто не смотрит. Я мог простоять там целый час и никто бы не подошел, что для центра Рима даже в такое время необычно. Там тихо, и даже сверчки будто немного смолкают — так хозяин дома дает гостю побыть наедине с собой и оставляет его одного в комнате. В Риме мне казалось, что на небе совсем даже не одна луна. Куда не повернешь голову, она висит над куполом каждой церкви и освещает его мягким и медленным светом. Вот и здесь она висит над церковью Санти-Лука-э-Мартина: такая близкая и понятная. Там я не хотел спешить, как не спешит этот город: от людей до эскалаторов и лифтов. И именно то, что я так часто был там один и позволяет мне надеяться, что на этом холме я встретил что-то, что не открылось бы мне будь я полностью “в себе”, что-то, что по понятной причине не интересует других прохожих. Встречу эту нельзя запланировать, но к ней обязательно нужно быть готовым. Точно как в юности, когда приходишь в одно и то же место, надеясь там повстречаться с девушкой, в которую влюблен, но так, чтобы эта встреча оказалась случайной.
Быть другим — только вспышка, взгляд другого — всегда
