Перевод эссе Бориса Будена о насущной необходимости в радикальных переменах и утопическом мышлении, способном бросить вызов бинарной логике, заставляющей выбирать между Западом и Русским миром. Текст был впервые опубликован в апреле 2022 года в 126 номере журнала e-flux.

Борис Буден — писатель, теоретик культуры и переводчик. Родился в бывшей Югославии, изучал философию в Загребе и теорию культуры в Университете Гумбольдта в Берлине. С начала 1980-х годов его эссе и книги по критической и культурной теории, психоанализу, политике и современному искусству издавались на хорватском, немецком и английском языках. Преподает в университетах Европы и читает лекции по всему миру. Является постоянным научным сотрудником Европейского института прогрессивной культурной политики в Вене и в настоящее время живет в Берлине.

1. Только революция прекращает войну

Один из шедевров авангардного кинематографа — фильм Душана Макавеева “В.Р. Мистерии организма” (1971) — начинается с документальных кадров анти-военного перформанса контркультурного поэта Толи Купферберга из группы The Fugs. Мы находимся на одной из улиц в нью-йоркском Ист-Виллидже. Стена позади перформеров покрыта граффити: ряды серпов-и-молотов и надпись “только революция заканчивает войну” — скорее всего, цитата из Троцкого. Мы — в конце 1960-х, когда США глубоко затянуты в войну с Вьетнамом.

Сегодня, когда осложнения войны России против Украины занимают все наши мысли, стоит вспомнить события, к которым отсылает эта сцена: май 1968 года и утопия любви и мира, сходящиеся в революции. Без этой утопии мы не поймем украинскую катастрофу и не увидим из нее выхода.

Но сначала — еще несколько слов о фильме Макавеева. Он об идее сексуальной революции Вильгельма Райха, которая, в конечном счете, придала смысл американскому антивоенному слогану “Занимайтесь любовью, а не войной!”. Понятие любви подразумевало секс, и, как следствие, сексуальную свободу — но не в либеральном смысле простого освобождения секса от ограничений консервативного общества для того, чтобы им можно было свободно наслаждаться. Сексуальная революция выходит за рамки идеи секса, нуждающегося в свободе. Все совсем наоборот: свобода нуждается в сексе в связи с его освободительным потенциалом, который может быть мобилизован с целью изменить мир — вызволить его из войны, к примеру. Для либералов это было чем-то слишком утопичным. Своей контрреволюционной аппроприацией они отделили сексуальную свободу не только от самой идеи революции, но и от идеала мира. Вместо этого сексуальная свобода стала юридическим вопросом в рамках национального государства, а затем и чертой западной культурной идентичности. И действительно — она стала так называемой “западной ценностью”. Сегодня сексуальные свободы являются основным критерием цивилизационных различий между Западом и Остальным.

Но как все это относится к войне в Украине?

2. Это прокси-война

Омерзительная реальность войны в Украине очень быстро нашла свое отражение в нищете ее либеральной репрезентации для западной общественности. Мейнстримные медиа продвигают историю об украинской нации, героически сопротивляющейся путинской агрессии — и украинцы действительно героически защищают свою землю, а мы можем только надеяться на то, что они переломят хребет русских захватчиков. Но в этой истории есть один существенный момент. Украинцы были против своей воли втянуты в эту войну, и теперь должны сражаться, но не только для самих себя — они должны сражаться как прокси для Запада. Война в Украине стала прокси-войной между двумя воображаемыми противниками — Западом и Путиным, который изображается жуликом и автократом, злым тоталитарным диктатором, который внезапно обезумел, обрушая порядок в хаос, причиняя страдания миллионам невинных людей, и даже подводя мир к краю ядерной катастрофы. В фигуре безумного Путина Запад создал идеального врага, полностью персонифицированного, патологизированного и подвергнутого остракизму.

Путин как такой безумец воплощает проблему, которая не просто помогает создать проекцию цивилизационного “другого” Запада, пребывающего вне западной рациональности, но, более того — проблему, которую легко устранить. Это спровоцировало расцвет фантазий о дворцовом перевороте в Кремле, который уничтожит злого автократа и разрешит эту проблему одним махом. Некоторые верят, что такой coup d’état смог бы остановить войну и вернуть все в нормальное состояние. Но что на самом деле такая нормальность могла бы значить в отрыве от возвращения Макдональдса, Икеи и H&M в Москву? Может ли это значить, к примеру, что Россия будет приветствовать вступление Украины в ЕС и НАТО? Что шенгенский режим расширится до самых границ Украины с Россией? Что Крым вернется Украине, а Севастополь станет военно-морской базой НАТО? Если бы идея западной нормальности была другой, возможно, был бы шанс избежать войны. Но зачем пытаться избежать ее, когда цену платит прокси?

К сожалению, мейнстримное освещение войны в Украине дает настолько же мало ключей к пониманию Запада как одного из соперников. Понятие “Запада” дает ощущение действующего субъекта: “Запад должен действовать”, у него “есть своя стратегия”, он “принял решения”, “наложил санкции” и “поставляет оружие”. Иногда, как мы знаем, он тоже ведет войны. Но что это вообще за “Запад”, что делает его не просто одной из сторон света? Какое у него устройство, демократия? Выбирались ли представители в его парламент? Есть ли свободные демократические выборы, на которых люди Запада выбирают свое правительство и президента? Есть ли у Запада законы, министр иностранных дел, министр обороны? У “Запада” нет ничего из этого, но есть много культуры, денег и бомб.

3. Сui bono?

Появляется следующий вопрос: “Что привело этих двух воображаемых соперников, Путина и Запад, к войне друг с другом”? В обосновании Путина смысла никакого нет. Расширение НАТО на восток, может, и является исторической ошибкой Запада, но прямых угроз для России не было — таких, которые могли бы стать алиби для войны. Одним из стимулов, конечно, являются имперские фантазии Путина о царизме, поскольку части Украины, в связи с исторической, языковой и культурной близостью к России, могут восприниматься им как своего рода ничья земля, границы которой можно переобозначить. Но такая мощная атака явно направлена на то, что Запад называет “сменой режима”. В самой России правление Путина не оспаривалось — по крайней мере, не настолько, чтобы была необходимость развязывать войну зарубежом для замалчивания оппозиции дома. На самом же деле единственным, что хоть как-то угрожает его правлению, является эта война. Так что, сui bono? Кому выгодна эта война?

Хоть это и звучит парадоксально, складывается впечатление, что эта война была нужна всем кроме Путина, русских и тех, кто сейчас в ней погибают. Если украинцы как нация до сих пор не были достаточно едины культурно и политически, другими словами — если их процесс строительства нации был незавершенным — тогда Путин сейчас работает лучше, чем самый ярый националист. Всякие культурные расколы, политические антагонизмы и, в особенности, классовые разногласия, которые до вчерашнего дня разрывали нацию на части, теперь скреплены самым стойким клеем — украинской кровью, пролитой путинскими силами. Это делает Путина окончательным объединителем украинских людей. Европейский Союз кажется еще одним бенефициаром войны. Еще вчера многие говорили о реальной перспективе дезинтеграции, о брексите, распространяющимся, как гангрена, об исключении нелиберальных ренегатов на восточном фланге ЕС. Сейчас же, почти в одно мгновение, члены ЕС крепко сплотились вместе под лозунгом “Один за всех, и все за одного!”. Ковидные вечеринки Бориса Джонсона забыты, Германия окончательно избавилась от собственного комплекса вины, а Польша снова стала оплотом борьбы Запада с восточными варварами.

Другая сторона Атлантики выиграла еще больше. Позорное фиаско США с выводом войск из Афганистана и попытка переворота на Капитолийском холме, высветившая глубинный кризис американской демократии, будто бы растворились в тумане прошлого. Или, к примеру, возьмем НАТО. Еще совсем недавно альянсу ставили диагноз “смерть мозга”, а сегодня он поднимается в полную силу. Если раньше у него не было ни стратегических, ни моральных оправданий расширения на восток, то теперь у него есть и те, и другие. Решение расширить границы времен Холодной войны оказывается самосбывающимся пророчеством. Наконец, Путин только что запустил новую фазу глобальной гонки вооружений, а вместе с ней — новый цикл накопления капитала. Какая удача для военно-промышленного комплекса Запада! В его офисах звуки открывающихся бутылок шампанского, возможно, громче, чем рев русской артиллерии в первый день вторжения. Вдобавок ко всему, для выживших украинцев найдется работа. Зачем корпеть над лемехами, если можно ковать мечи?

Но есть еще одна побочная выгода для Запада от этой войны — идеологическая. Западная общественность теперь оправдывает свой опасный самообман, полагая, что преступные войны ведутся только недемократическими странами вроде путинской России. Это просто неправда. Даже если бессмысленная, несправедливая и кровавая военная агрессия зарубежом встречается с мощным протестом дома, она может получить благословение демократических институций. Западная демократия не предоставляет никакой защиты от вовлечения в преступные войны. Верховенство закона, крепкое гражданское общество, свободные и независимые СМИ в этом тоже ничем не помогут.

И все же, учитывая всю выгодность этой войны для Запада, вопрос остается открытым: как вышло, что Путин так легко согласился на роль полезного Западу идиота?

4. Как условие их выживания

Нет никаких расхождений относительно того, кому приписывать прямую ответственность за войну в Украине: виновны Путин и его кремлевская клика. Их требования, навязываемые Украине как условия мира — не более чем бесстыжее жульничество: демилитаризация Украины уже слишком запоздала и возможна разве что вместе с демилитаризацией России и Запада, а денацификация — не менее бессмысленна и возможна только вместе с параллельным процессом в России, начинающимся с самого Путина и его ультра-правой клики, и в идеале этот процесс должен распространиться на Запад, на Польшу и дальше в Германию и Францию.

Единственное требование, которое кажется допустимым для Украины сейчас — это воздержаться от членства в НАТО, что поднимает вопрос: как мы вообще дошли до этого? Несет ли Запад хоть какую-то ответственность за втягивание Украины в НАТО? Был ли это вообще разумный или ответственный путь? К сожалению, на этот вопрос ответить невозможно. Нет такой сущности, которая могла бы взять на себя ответственность за то, что делает “Запад”. Скорее, кажется, что полная безответственность, или, точнее, априорная безнаказанность — это и есть суть Запада. Даже внутри Запада, конечно, нет никакого равенства между его жителями. Хорват может быть привлечен к трибуналу в Гааге, но до сих пор невозможно представить на его месте американского, британского или французского гражданина, независимо от того, что он совершил. Напротив, когда они совершают военные преступления — а они порой это делают — человек, раскрывающий правду об этих преступлениях может попасть в тюрьму, несмотря на верховенство закона, сильное гражданское общество, свободные и независимые СМИ. Нет необходимости в сталинских показательных процессах, когда можно просто оставить людей исчезать в лабиринтах судебной системы прямо на наших глазах, полностью осознающих свершающуюся несправедливость. Именно это сейчас происходит с Джулианом Ассанжем.

Однако, полная безответственность Запада не исключает возможности его тотальной ответственности — по крайней мере, когда дело касается США. В 1997 году Вацлав Гавел, выдающийся восточноевропейский диссидент и на тот момент президент Чешской Республики, произнес в Вашингтоне речь с весьма красноречивым названием: “Очарование НАТО”. Гавел с энтузиазмом приветствовал решение НАТО принять Польшу, Венгрию и Чехию и призвал США взять на себя ответственность за весь мир. По мнению Гавела, только Соединенные Штаты могут спасти нашу глобальную цивилизацию, действуя в соответствии со своими ценностями — ценностями, которые должны быть приняты всеми культурами и всеми нациями как условие их выживания.

Очевидно, что такое мегаломаниакальное видение не менее бредово, чем мечта Путина о “русском мире”. Дело в том, что невозможно реализовать фантазию о глобальном господстве, навязывая всем остальным собственные ценности. На планете, где мы живем, просто недостаточно ресурсов, чтобы обеспечить “американский образ жизни” для всех. Можно, конечно, верить в то, что демократия способна процветать среди повальной бедности, полнейшей эксплуатации, хаоса и коррупции, характерных для жизни на периферии глобального капитализма, где прибыль уходит на финансирование высокого уровня жизни потребительского среднего класса основных капиталистических стран.

5. Говорит ли кто-нибудь о “бывшем Западе”?

Вернемся к сути: полная безответственность и тотальная ответственность Запада — две стороны одной медали. В конфликт они не вступают только благодаря технике цензуры под названием whataboutism — табу, которое либеральное сознание наложило на диалектику в целом. Мы не только считаем неприличным говорить об очевидных противоречиях, но и чувствуем себя обязанными всегда “придерживаться фактов” и думать “реалистично” — отказываясь от любых утопических возможностей. Возьмем, к примеру, проблему возвращения оккупированного Крыма Украине. Единственно “реалистичной” опцией была бы победа Запада в ядерном армагеддоне. Если это — “реалистичная” опция, то мы имеем право предложить еще более реалистичную — видение радикально измененного мира, в котором демилитаризованный Крым принадлежит людям, которые там живут — будь то украинцы, русские, кто угодно — и строят социальное и экологичное будущее для своих детей, топят эсминцы и крейсеры, чтобы сделать рыбные питомники, сажают помидоры в перевернутых танковых башнях, а вокруг стволов винтовок выращивают вьющийся горох. Это может показаться революционной утопией, но для чего-то другого уже слишком поздно. Более того, без понимания идей утопии и революции мы не сможем понять, как мы зашли в такой антиутопический тупик.

Конечно, на Западе многие очень критически относятся к роли Запада в войне на Украине. Эти критики в основном указывают на решение НАТО расширяться на восток после распада Советского Союза. Запад, по их мнению, должен был вместо этого интегрировать Россию в европейскую систему безопасности. Хотя эта критика и звучит реалистично, ей все же не хватает более широкого исторического измерения. Речь идет не о том или ином неверном решении западных сотрудников спецслужб, а об эпохальном провале.

Сразу же после так называемого падения коммунизма в Восточной Европе наступил момент полной исторической открытости, в которой радикально иной, лучший мир казался реалистичной возможностью. Такие слова, как “свобода”, “демократия” и “справедливость”, провозглашенные теми, кто за них боролся, звучали как призывы к безудержности воображения. Вот почему это событие было названо “революцией”, а, точнее, “демократическими революциями” 1989–90-х. Однако, западный либеральный разум быстро остудил этот революционный пыл, присвоив себе идею революции и лишив ее всякого утопического измерения. Такие социальные потрясения стали называть “догоняющей революцией” (die nachholende Revolution у Хабермаса), обозначая этим тот факт, что Восток догонял Запад. Говоря конкретнее, Восток перенимал “западные ценности”, начиная с парламентаризма и верховенства закона и заканчивая горячими распродажами целых национальных экономик, этой шоковой терапией неолиберального капитализма.

Главным идеологическим инструментом, развернутым Западом для достижения этой цели, была концепция цивилизационного различия, взятая из арсенала его колониального наследия. Рассматриваемый теперь через квази-антропологическую призму, посткоммунистический Восток предстал не только как культурный “другой” Запада, но и как исторический пережиток — отсталая и неполноценная цивилизация. Причудливая концепция “бывшего Востока” стала для Запада средством воскрешения своего двойника времен Холодной войны. Старый дуэт вновь оказался на сцене, разделяемый цивилизационным различием, но вместе с тем — связанный общим отрицанием истории: Запад был вне истории, потому что сам стал мерилом исторического времени, а Восток тащил бремя прошлого, которое не имело никакой ценности, поскольку вся его история была историей простого цивилизационного отставания. В конце 1990-х словенский художественный критик Игорь Забел, потрясенный тем, что старые блоки все еще сохраняются, поставил под вопрос расхожее представление о “бывшем Востоке”, спросив: “Говорит ли кто-нибудь о ‘бывшем Западе’”? Ответа не было. Запад преуспел в предотвращении сквозняка исторических перемен в своем собственном блоке. Революция была хороша только когда останавливалась на полпути — то есть, не выходила за пределы Востока. Но, говоря словами Сен-Жюста: “Те, кто делают революцию наполовину, роют себе могилу”.

6. Как вызвать у людей тошноту от революции одним простым движением

Разве не смешно сегодня говорить о революции? Разве эта концепция не дискредитирована полностью? Это действительно так, и это — одно из величайших идеологических достижений либерального сознания. Капиталистический Запад — и прежде всего США — усердно работал над этим с конца Второй мировой войны, причем не только в политическом и военном, но и в культурном и когнитивном плане. Хорошо задокументировано решающее влияние ЦРУ и крупных частных фондов, таких как Форда, Рокфеллера и Карнеги, на академическую науку и в целом на интеллектуальные круги послевоенной Европы (в основном леволиберальные). Их стратегическим фокусом было расширение социальных наук, а тактической целью — концепт истории. Например, в послевоенный период французских историков мотивировали щедрой финансовой поддержкой изучать структуры длительных временных периодов (longue durée) и повторяющиеся исторические циклы, вместо того чтобы анализировать социальные движения и отдельные исторические события. Как утверждает Кристин Росс, это привело не только к стиранию из исторического сознания самой возможности резких изменений или мутаций, но и к отказу от самой идеи революции [1]. К 1980-м годам Европа уже забыла о революционном происхождении своих собственных демократий и даже стыдилась его. Но окончательный удар по идее революции был нанесен Западом после 1989 года, когда стали распространяться так называемые цветные революции: “Оранжевая”, “Розовая”, “Тюльпановая” и так далее, за которыми последовали вариации “Весны”. Большинство этих революций считали себя ненасильственными, но многие из тех надежд, которые они подарили, в конечном счете утонули в море крови. Украина не стала исключением.

Кульминацией этой революционной авантюры Запада стало создание команды профессиональных мировых революционеров под видом сербского движения “Отпор” — группы молодых активистов, участвовавших в свержении Милошевича. Их обучали американские оперативники в отелях Hilton и забрасывали деньгами — якобы миллионами долларов. Либеральная газета Guardian, в стиле самой дешевой советской пропаганды превозносила лидера группы, Срджу Поповича, называя его не иначе как “тайным архитектором мировой революции” [2]. Члены “Отпора” консультировали и обучали так называемых продемократических и прозападных активистов примерно в пятидесяти странах, включая Индию, Иран, Зимбабве, Бирму, Украину, Грузию, Палестину, Беларусь, Тунис, Египет, Венесуэлу и Азербайджан. Они также переводили свои революционные навыки в академические знания (“новая, но быстро растущая академическая область ненасильственной борьбы, влияние которой ощущается во всем мире” [3]) и преподают в престижных западных университетах, таких как Гарвард, Нью-Йоркский университет, Колумбийский университет, Университетский колледж Лондона и так далее. Они даже пишут руководства для революционеров с названиями “Как начать революцию за пять простых шагов: юмор и хоббиты, но без оружия” [4]. Конечно же “без оружия”, поскольку Запад не выносит вида крови, пока не прольет ее сам.

Большинство революций, с которыми был связан “Отпор”, провалились. Но в одном Запад все же преуспел — он смог сделал так, что людей начало тошнить всякий раз, когда они слышат слово “революция”. Фигура революционера стала синонимом человека, манипулирующего демократической волей других людей, символом моральной и интеллектуальной коррупции, а также фальсификации реального освободительного опыта социальной борьбы.

7. Не хватает Ленина

Идея революции — вот чего не хватает в сегодняшней кровавой драме в Украине. Или, точнее, нам не хватает Ленина — фигуры, бросающей радикальный вызов бинарной логике, обосновывающей столкновение двух блоков нормативных идентичностей. И Запад, и путинский Русский Мир претендуют на эксклюзивную территорию, которая определяется их “ценностями”, которые являются, по сути, случайным набором стереотипов и грубо различенных качеств. Запад, как обычно, выбирает “цивилизацию”, “демократию”, “свободу”, “верховенство закона”, “открытое общество, а в последнее время стремится включить также гендерное равенство и права ЛГБТК. Контрблок Путина, судя по всему, не так благороден, и его деятельность можно резюмировать простой формулой: “русская душа плюс царистский империализм минус гей-парады”, разработанной и яростно продвигаемой Русской православной церковью.

Ленин и большевики отстаивали то, что отрицают эти два враждующих блока идентичностей, а также то, что объединяет их, вне всех этих произвольных различий. Во-первых: позиции этих двух блоков в структуре власти глобального капитализма взаимодополняют друг друга и противоречат друг другу, что постоянно порождает такие антагонизмы и само порождается ими — различиями не только между двумя блоками идентичностей, но и в их отношении к другому глобальному другому — Глобальному Югу. Ленин знал это. Даже если ленинская концепция империализма больше не применима к нашей современной ситуации, она все равно напоминает нам, что не бывает капитализма без несправедливости, насилия и войны. Только у Запада была привилегия ненадолго забыть об этом — Остальным это дозволялось нечасто. Вот почему “только революция прекращает войну”.

Во-вторых: оба блока равным образом отрекаются от историчности своих так называемых ценностей. Этот отказ конституирует их идентичности, поскольку стабилизирует границу между ними. Однако, наследие русского Октября размывает эту границу и растворяет саму идею нормативных блоков идентичностей. Вот почему Ленин и большевики –– заклятые враги Путина, а мы не можем найти “революцию” среди сущностных качеств Запада.

Большевистская революция не только свергла Российскую империю, казнила царя (который втянул свой народ в кровавую империалистическую войну) и заложила политический и культурный фундамент современной Украины. Она пошла дальше. Сегодня, когда в России объявляют вне закона так называемую публичную пропаганду гомосексуализма, следует помнить, что большевистская Россия уже декриминализировала гомосексуализм в 1918 году. Вскоре после этого были легализованы аборты, а женщины получили право подавать на развод, просто написав письмо. Большевики приняли прогрессивные, гендерно-нейтральные законы о браке и семье, подобных которым на тот момент не было нигде в мире. Несколько лет спустя советский суд признал законным брак между двумя людьми одного пола на основании обоюдного согласия. Эти достижения русского Октября неоспоримы, даже учитывая то, что Сталин откатил многие из них в 1930-е годы.

О чем это говорит нам? Во-первых, о том, что даже по стандартам либеральных “ценностей” ленинская Россия опережала не только Запад своего времени, но и Запад нашего времени. Это также говорит нам о том, что эти так называемые “ценности” — это не более чем необратимо контингентные последствия социальной борьбы. Что еще важнее — это побуждает наше воображение вернуть себе идею быстрых и радикальных перемен — как условие нашего выживания.

Какова альтернатива? Запад и НАТО, победив Путина, продолжат расширяться, пока весь мир не станет “западным”? Этот проект с треском провалился. НАТО на самом деле стал оборонительной силой с единственной задачей: укреплять и защищать западные ценности в рамках своего блока идентичности. Но это значит сразу признать поражение. Что такое этот “Запад” сегодня, если не название самоторжества либерального сознания, которое приняло свободу за идентичность и затенило ее за цивилизационными различиями? Это поражение — запоздалое возмездие наследия колониализма, с которым Запад никогда по-настоящему не считался. Идеологический призрак этого наследия, который и по сей день преследует Запад — фатальная бинарность “Запада и Остальных” — и именно эта бинарность обостряет сейчас антагонизмы, которые провоцируют насилие и войны (в которых Запад может и не участвовать). И именно эта исключающая бинарная логика сделала Путина “безумным” и, в то же время, полезным идиотом Запада: либо Запад, либо Восток. Короче говоря, его безумие состоит из всего наиболее западного в нем: стремление проводить эссенциалистские культурные различия и создать контрблок идентичности — свой бредовый Русский мир. Хуже того, та же самая бинарная логика — Запада или Путина — проявляется в путинской оппозиции внутри страны, и это снижает эффективность борьбы с русским национализмом. В сознании оппозиции и в сознании восточноевропейских левых вообще Холодная война никогда не заканчивалась. Это все еще исключающая дизъюнкция: либо Запад, либо катастрофа.

Именно в этой бинарности, посредством которой Запад борется с идеологическим монстром, которого он сам и создал, обнаруживается истина катастрофы, превратившей Украину в поле для убийств. Эта война разверзлась не потому, что Запад собирался проникнуть еще дальше в своего восточного другого, который теперь называется “Русский мир”. Скорее, он уже проник слишком далеко — с бинарностью первоначального накопления (частная собственность против государственной), которая опустошила все пространство и установила олигархическое правление. Именно этот бинарный тупик не позволяет нам представить себе хоть какой-то вариант конца этой войны, отличный от антиутопического видения хрупкого перемирия среди руин и ненависти. Сколько времени потребуется, чтобы залечить раны этой войны, разделяющей не только две нации и миллионы семей и друзей, но и две цивилизации, два мира? Уже сейчас мы слышим, что на это потребуются столетия. Есть ли у нас столько времени?

России сегодня нужен не государственный переворот, который, предположительно, вернет все в нормальное русло. Ей нужна революция — ленинская революция с подлинным революционным насилием, в ходе которой не только будут отстранены от власти Путин и его клика (он заслуживает той же участи, что и Николай II), но и разрушит всю систему олигархического кумовского капитализма, экспроприирует преступных экспроприаторов и призовет угнетенных всего мира присоединиться к борьбе. Но именно этого больше всего и боится Запад.

Система авторитарной и жестокой парламентской олигархии, поддерживающая Путина, была изобретена не в России. Сегодня эта система лучше всего отвечает интересам глобального правящего класса. Именно поэтому Путину так активно симпатизировали правые круги по всему миру. Если Путин умрет, кто-то другой будет нести его флаг дальше, причем не только в России, но и во многих других странах мира, включая Запад.

8. Еще раз: только революция прекращает войну

Около тридцати лет назад, после серии кровопролитных войн, распалась Югославия. Уже тогда Джорджо Агамбен предложил довольно дистопическое видение того, что позднее раскроется в книге Homo Sacer [6]. Он утверждал, что распад Югославии не следует рассматривать как временный регресс в естественное состояние и войну всех против всех, за которым последует заключение новых социальных контрактов и создание новых национальных государств. Скорее, по его словам, с этого конфликта состояние исключения стало постоянным условием. В югославских войнах, и в целом в распаде государств Восточной Европы Агамбен увидел “кровавых вестников”, провозглашающих новый номос на земле. Он писал, что если ему не противостоять, этот номос захватит планету. Приводя тезис Карла Шмитта о крушении Вестфальского порядка, Агамбен предположил, что этот новый номос будет пост-евроцентричной глобальной системой международных отношений, в которой доминировать будут “крупные пространства” — то, что мы можем наблюдать сегодня как нормативные блоки идентичностей. В этой трансформации, как предсказывал Шмитт, Европа и Запад потеряют свое доминирующее положение в конфигурации мировой власти.

Мы должны удерживать это в голове, когда слышим предположения о том, что Запад, ЕС и НАТО вновь обретают свое великолепие, объединяясь как никогда прежде. Эта иллюзия создана Путиным. Запад не обладает идеологической способностью противостоять основным глобальным проблемам современности. Взгляд на послевоенную реальность бывшей Югославии отрезвляет, напоминая об этом бессилии: деиндустриализованные и безлюдные пустоши, национальные государства, чей суверенитет является жестокой шуткой, военные преступники, прославляемые как национальные герои, и новые границы, нарушающие международное право, но хотя бы частично признанные Западом. Короче, Агамбен был прав, и он снова окажется прав, когда речь зайдет о послевоенной реальности Украины.

Более того, все это задним числом объясняет неудачу Запада в бывшей Югославии. У него не было видения демократии, которое выходило бы за рамки национального государства. Причиной войны было не цивилизационное различие между западной/европейской демократией и эндемическим национализмом Балкан, а скорее окончательная вестернизация страны, насадившая логику национального государства в крайне неоднородном пространстве — в культурном, языковом и историческом плане [7].

Худшее еще впереди. Такая сущность, как “Запад” существует в первую очередь потому, что Запад до сих пор не представляет демократию без национального государства, оставаясь культурным и нормативным эрзацем собственного недостатка утопического воображения и революционной решительности. Именно поэтому, столкнувшись с кризисом, ЕС внезапно забывает о своих благородных ценностях и полагается на нечто гораздо более зловещее: Президент Европейского совета, отвечая на вопрос, почему ЕС относится к беженцам из Украины иначе, чем к беженцам из других разрываемых войной стран, заявил, что украинцы и европейцы принадлежат к одной “европейской семье” [8]. Какой бы милой и благожелательной ни была эта метафора, смысл ее только в одном: ЕС — это сообщество, объединенное кровью. Можно ли отбросить единство по “почве”?

Бывшая Социалистическая Федеративная Республика Югославия не отстраивалась от идентичности. Ее легитимность основывалась на двойственной утопии, которая возникла в 1948 году как следствие столкновения со сталинской контрреволюцией. Первым измерением этой утопии было распространение демократии на производственные отношения и трудовые права — так называемая система самоуправления. Второе измерение расширило демократию как активную политику мира на уровень глобальных международных отношений через “Движение неприсоединения”, соучредителем которого была Югославия. Если первый проект имел дело с ограничениями демократии, присущими капиталистическому способу производства, то второй затрагивал освободительный интерес того, что тогда было названо “третьим миром”, появившемся из разного рода антиколониальной борьбы. Так Югославия бросала вызов двум фундаментальным бинарностям нашего времени: частная собственность против государственной и Запад против Востока.

События 1989-90 годов обрекли на гибель эти утопические проекты (хотя они и так страдали от собственных недостатков и противоречий). Понятие демократии, победившее в холодной войне, считало себя, в старой колониальной манере, исходно превосходящим (и западным), оправдывая тем самым свое расширение в пустом пространстве-времени посткоммунистического мира. Купаясь в лучах этого “триумфа демократии”, либерально-демократическое сознание не интересовали уроки, которые можно было извлечь из провалившихся демократических утопий, зарождавшихся в ходе антикапиталистической и антиколониальной борьбы.

В ситуации идеологического столкновения, спровоцированного вторжением в Украину, отчаянно не хватает утопического видения мира и примирения, которые прекратят войну — видения, выходящего за рамки хрупкого перемирия. Такое перемирие лишь способно производить перманентное состояние исключения, списывая все на длительные процессы изменения менталитета, создания подходящей культуры памяти, судебного преследования военных преступников, позднее прославлявшихся как национальные герои, и мучительно медленной трансформации недемократических олигархий в чуть менее недемократические олигархии. Возможно, в конце концов, все это удастся, но в относительной вечности либерального реализма к тому моменту мы все умрем.

Позволим революционной истории и ее утопическому воображению предложить иное видение мира и примирения для Украины и России сегодня:

Первый шаг революции успешен, и мир вскоре возвращается в Украину. Некоторые русские солдаты братаются со своими бывшими украинскими врагами, другие массово покидают фронт, уничтожая всех попадающих на пути офицеров. В Кремле члены революционного комитета готовят проект нового закона об экспроприации олигархов. Днем ранее, в подвале дворца были казнены виновные в войне с Украиной. Процесс для них был намного короче, чем для Николае и Елены Чаушеску. Но кто будет охранять лидеров революции в их кремлевской штаб-квартире? Олигархи уже собрали частные армии — щедро финансируемые, профессионально обученные и хорошо снаряженные Западом и НАТО. У истории снова есть ответ: украинские бойцы, лучшие солдаты для этого дела, как латышские стрелки, защищавшие Ленина в Смольном более ста лет назад. И хотя насилия и потерь, конечно, не избежать, в общей Революции больше не будет ненависти между украинцами и русскими. Только революция прекращает войну.

Звучит ли это слишком утопично? Возможно, но времени на что-то еще уже не осталось. Если мы не вернем себе утопическое видение радикальных и резких перемен, мы обречены. Если они не обрушат на нас ядерные бомбы первыми, мы будем сожжены солнцем.

Примечания

1. Kristin Ross, Fast Cars, Clean Bodies: Decolonization and the Reordering of French Culture (MIT Press, 1994), 189.

2. Jon Henley, “Meet Srdja Popovic, the Secret Architect of Global Revolution,” The Guardian, March 8, 2015 →.

3. Henley, “Meet Srdja Popovic.”

4. Srđa Popović, “How to Start a Revolution in Five Easy Steps: Humour and Hobbits, but No Guns,” The Guardian, March 9, 2015 →.

5. Брак был заключен между цисгендерной женщиной и транс-мужчиной. См. Edmund Schluessel and Sosialistinen Vaihtoehto, “100 Years Ago, a Forgotten Soviet Revolution in LGBTQ Rights: Review of Dan Healey’s book Homosexual Desire in Revolutionary Russia,” Socialist Alternative, May 21, 2017 →.

6. Giorgio Agamben, Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life (Stanford University Press, 1998).

7. Тезис Марии Тодоровой, Imagining the Balkans (Oxford University Press, 1997).

8. См. по ссылке →. В аналогичном ключе председатель Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен заявила, что когда речь идет о членстве Украины в ЕС, “нет никаких сомнений в том, что эти храбрые люди, защищающие наши ценности и рискуя умереть, принадлежат к европейской семье” →.