Социальная архитектура и символизм

Как архитекторы, питающие надежду на перераспределение государственных ресурсов в пользу социальных нужд, мы должны заботиться о том, чтобы в центре внимания всегда находились именно эти нужды и их удовлетворение, а не архитектура, которая служит всего лишь оболочкой. Такая переориентация направит нас к заурядной архитектуре, а не к «уткам». Но именно в ситуации, когда нет денег на архитектуру как таковую, от архитектора требуется максимальная сила воображения. Источником вдохновения для строительства скромных зданий и создания социально значимых образов станет не индустриальное прошлое, а окружающая нас повседневная жизнь города, состоящего из скромных зданий и скромных пространств с символическими добавками.

Архитектура высокого проектирования

В конце концов, изучение популярной культуры не лишает архитектора статуса человека, причастного к культуре высокой. Однако это изучение может изменить саму высокую культуру, заставив ее с большим сочувствием относиться к потребностям и проблемам сегодняшнего дня. Поскольку именно высокая культура и почитатели высокой культуры (правда, вчерашней свежести) обладают властью в сфере городского планирования и в других сферах истеблишмента, нам кажется, что народная архитектура — та архитектура, которая нравится людям (а не та, которую некоторые архитекторы считают необходимой для Человека), — будет оставаться практически беззащитной перед лицом программ городской реконструкции, пока она не получит академический статус и, таким образом, не станет приемлемой в глазах тех, кто отвечает за принятие решений. Содействие этому было бы наименее предосудительной частью той роли, которую играют адепты высокого проектирования; вместе с отрезвляющей моральной способностью при помощи иронии и шутки приходить к подлинной серьезности это дало бы им образ неавторитарного художественного действия в социальной ситуации, которая не соответствует их чаяниям. Архитектор становится шутом.

Ирония способна стать орудием, которое позволит нам правильно воспринимать и объединять разнонаправленные установки для создания плюралистического общества, поможет нам вместить различия между системами ценностей архитекторов и заказчиков. Разные социальные классы редко сходятся вместе, но если уж они вступают во временный альянс с целью проектирования и строительства архитектуры для «многоукладной» общины, то вкус к парадоксам, иронии и остроумию будет необходим для каждой из участвующих сторон.

Понимание языка посланий поп-культуры и способа их передачи не подразумевает, что вы должны быть согласны с их содержанием, одобрять или воспроизводить его. Если приспособления для коммерческого убеждения, мерцающие на Стрипе, — это материалистическая манипуляция и пресная разновидность субкоммуникации, которая умело пробуждает наши глубинные импульсы, но посылает им почти бессодержательные сообщения, то из этого совсем не следует, что мы, архитекторы, изучающие эти техники воздействия, должны воспроизводить смысл или бессодержательность этих посланий. (Хотя мы все–таки обязаны Стрипу за помощь в понимании того, что модернистская архитектура также имеет содержание, и к тому же довольно пресное.) Так же, как Рой Лихтенштейн воспользовался техникой и изобразительным языком комиксов для выражения комического, трагического и иронического содержания вместо обычного описания брутальных приключений, создаваемый архитектором яркий символический знак мог бы подразумевать печаль, иронию, любовь, счастье и другие состояния человека или просто присутствие полезной цели вместо того, чтобы внушать стремление покупать мыло или сообщать о возможности поучаствовать в оргии. С другой стороны, интерпретация и оценка символического содержания в архитектуре — процесс неоднозначный. Дидактический символизм Шартрского собора для одних может быть выражением определенных тонкостей средневековой теологии, а для других — глубины средневековых предрассудков или манипуляции сознанием. Манипуляция не является исключительно прерогативой «грубого коммерциализма». Кроме того, манипуляция работает в двух направлениях: ею занимаются представители бизнеса и лоббисты, защищающие билборды, но ею же занимаются культурные лобби и экспертные советы, когда они, опираясь на свой подавляющий авторитет, продвигают антирекламные законы и «бьютификацию».

Краткое резюме

Прогрессивное, технологическое, вернакулярное, процессо-ориентированное, внешне социально ответственное, героическое и оригинальное содержание архитектуры модернизма уже обсуждалось критиками и историками. Мы же указываем на то, что это содержание не вытекало само собой из решения функциональных проблем, а вырастало из безотчетных иконографических предпочтений архитекторов-модернистов, что привело к возникновению конкретного или, точнее, нескольких конкретных формальных языков. Кроме того, мы показываем, что формальные языки и системы ассоциаций — это неизбежность, в которой нет ничего плохого, и что они превращаются в тиранию только тогда, когда мы их не осознаем. Еще один наш тезис состоит в том, что непризнание своего собственного символизма нынешней модернистской архитектурой — это глупость. То, чем мы занимались до сих пор, — проектирование дохлых уток.

Мы не знаем, придет ли время для серьезного, океанографического по масштабу архитектурного урбанизма, который будет существенно отличаться от офшорного позерства нынешних архитектурных визионеров и футуристов. Мы подозреваем, что когда-нибудь это может случиться, хотя едва ли в тех формах, которые рисуются нам сегодня. Как архитекторы, практикующие здесь и сейчас, мы не слишком интересуемся подобными отдаленными перспективами. При этом мы вполне осознаем, что большая часть ресурсов нашего общества расходуется на вещи с ничтожным архитектурным потенциалом: войну, электронные коммуникации, космос и, гораздо в меньшей степени — социальное обеспечение. Как мы уже сказали, сейчас не время, а наша повседневная среда — не место для героической коммуникации средствами чистой архитектуры.

Когда архитекторы-модернисты оправданно отказались от декора на зданиях, они безотчетно начали проектировать здания, которые сами по себе оказались декором. Отстаивая пространство и артикуляцию в противоположность символизму и декору, они стали искажать здание в целом, превращая его в утку. Безобидную и недорогую практику приклеивания украшений поверх традиционного сарая они заменили довольно циничным и дорогостоящим искажением функциональной программы и конструкции для того, чтобы произвести на свет утку; мини-мегаструктуры в большинстве своем являются утками (ил. 146). Настало время вернуться к предложенному Джоном Рескиным определению архитектуры как украшения постройки — когда-то внушавшему ужас архитекторам. Но к нему следует добавить предостережение Пьюджина: нет ничего дурного в том, чтобы украшать строение, но ни в коем случае не стоит строить украшение.