Последние дни лежу больной и читаю (вернее, конечно, перечитываю) том Валерия Брюсова из серии «Библиотека поэта». Очень много Брюсов рифмует вновь, любовь и кровь, часто где ритм и размер плывут, много тоже повторов, каких-то частиц, перестановок, всех этих школьных жульничеств. Плюс ко всему много пафоса и туманных античных аллюзий. В общем, очевидно, что сегодня любой серьезный издатель Валерия Брюсова от порога бы отправил непечатно. Более того, и учитель обругал бы школьника за многие из таких стихов. При этом, Брюсов, конечно, крупный поэт, со своим целым (но вовсе не цельным, скорее, раздробленным) миром. Все это лишний раз подтверждает, что объективных критериев в искусстве нет.

Всё это вместе составляет такой своеобразный брюсовский мир, брюсовский дискурс, если угодно. Тут вам и бодлеровские карлики, и дамы полусвета, и Пиндар, и вообще (и — во тще), диалоги с великими, и с современниками. Таков он, в целом, шаткий, но стоящий.

Впрочем, я немного увлекся, сказав, что Брюсова бы послали издатели. Не только Брюсова, но и Толстого, и Пушкина, и всех вообще, но при условии отсутствия промо. Если бы Брюсов гарантировал хорошие отзывы, вложился бы в прессу, включая сетевые издания, Брюсова бы, конечно, взяли в печать. А ведь Брюсов и был такой яркой фигурой, от него многiя женщины млели. Возможно, он сумел бы собрать на издание книги сам, посредством интернета. Или закрутить интрижку с женщиной-издателем. В общем, сто путей, сто дорог.

Вообще-то, я не очень хорошо знаком с биографией Брюсова. Настоящий москвич, пополам из купцов-старообрядцев и крестьян (кстати, местами Брюсов внешне похож на Дугина), даже поздний, сидевший на морфии, он производит впечатление довольно яростного суперсамца, этакого la bête humaine, из тех, что так любит «нерезиновая» и сегодня. Понятно, что на 90% — это литературная маска, но и брюсовских 10% вполне хватило бы очаровать двух-трёх издателей и пару меценатов обоих полов, последовательно и параллельно, попарно и группово. Опять же, ранний и средний, преимущественно кокаиновый, Брюсов, мог бы справедливо рассчитывать на фурор в сегодняшних обеих столицах как жуир и бонвиван, а если учесть его умение быть лояльным любой, в общем, власти, не приходится сомневаться в успехе Брюсова сегодня.

Надо вообще понимать, что все мы живём в Серебряном веке. Те ребята, они, в общем, стояли у истоков нашего общества. Это ведь воплощенный брюсовско-блоковский сон, все эти tinder-встречи, онлайн-трансляции порнозвезд (читай: прекрасных дам), новая мифология в стиле DC и Marvel (почти «Третий Завет» Белого). Только «серебряные» хотели все это для своего узкого круга, как у Led Zeppelin: Tea for One, как незадачливые персонажи «Тайной истории», а вышло, что это — для всех, как пели другие коллеги Брюсова, Queen: Heaven for Everyone. «Вольные мысли» Блока, все эти «хочу смотреть в глаза людские, и пить вино, и женщин целовать», «бери меня, торжественная страсть, а завтра я уйду — и запою», все это прикладное ницшеанское дионисийство оказалось массовым, пришлось по душе широким народным массам, как ничто другое. Христианская аскеза, классическая осознанность, сложные барочные игры разума, стоицизм, эпикурейство, все это вещи, в общем, трудны, и утомляют, а тут «дохнула жизнь», и понеслось: вино, кокаин, прекрасные дамы, рулетка, рэйв, рок-н-ролл. От поэзии Блока не так далеко до поэзии Круга. Вот уж второй век мы вертимся на этом чертовом колесе в картонном балаганчике мейстера Блока, «водочку — пьем, водочку — льем», ну или не водочку теперь, а крафтовое пиво и розовое вино, и многих уж не раз стошнило, но «привычка свыше нам дана, замена счастию она». Бывает.

Впрочем, у нас этот «рай для каждого» так и остался «чаем для себя самого». Как вы уже могли заметить из текста, параллельно с Брюсовым я читаю «Тайную историю» Донны Тартт. Понятно, что это «Преступление и наказание» в кампусе. Однако, не могу не отметить, насколько все они — другие. У нас так себя не ведут, оторвы не ведут себя как Джуди, преподавателей таких себе не могу представить у нас, а таких как Генри (представитель old money) вообще у нас нет. И ещё, очень ощущается, что у них общество, некая единая среда, ты её прямо трогаешь сквозь текст, а у нас там были бы отдельные люди и провалы между ними. Это все, конечно, идёт от общин, христианских общин, которые у нас не сложились. Поэтому крайне важно, что у нас тут Раскольников один, и всем, кроме падшей женщины и следователя на него наплевать, а у них это группа, союз.

Да, это снова про Брюсова, в общем. Вопрос к нему, создателю постсоветской России (одному из) вместе с Блоком и господами из «Мира искусства». Все они были, по сути, той самой помешанной на Античности бандой из романа Донны Тартт, выплеснув вместе с водой младенца (не Диониса — Христа), они — и мы вместе с ними — получили по нашим заслугам. Такой вот Apocalipse Now по-русски.

Была ли альтернатива этому серебряному рок-н-роллу, «музыке серебряных спиц»? Очевидно, была. Отчасти, в Пушкине, отчасти, в Толстом, особенно: в Чехове и традиции Чехова, благополучно уехавшей в те самые США. Я уже писал (или говорил на одном из семинаров), что американская культура XX века стала — во многом — прямой наследницей гуманистической традиции культуры русской. В то время, как русская культура, ослепив себя лунным светом парижских и лондонских декадентов, плюхнулась к прерафаэлитовой Офелии в сиреневое болото. Там, впрочем, тоже была своя культурная среда, хорошо описанная Мандельштамом в «Ламарке». И эта среда была где-то питательной (для искусства), вот только мало совместимой с самой жизнью. А как все начиналось: «хочу смотреть в глаза людские, и пить вино, и женщин целовать»! Кажется: вот она, жизнь, сама жизнь. Но не всё в мире культуры и искусства так просто.