В 2015 году в издательстве Verso, которое позиционирует себя как «наиболее независимое и радикальное в англоговорящем мире», вышла книга Ника Срничека и Алекса Уильямса «Изобретая будущее: посткапитализм и мир-без-работы». В центре книги утверждение и вопрос: неолиберализм, несмотря на аскетизм, нестандартные формы занятости и задействование всех человеческих и технических ресурсов, не работает; но есть ли что-то вне неолиберализма и капитализма? Насколько вообще необходим человеческий труд? В критический прицел попадает трудовая этика, претендующая на естественность и неизбывность и финализирующая существующую форму экономических отношений и ее материально-технические основания. Общая формула трудовой этики: вознаграждение привязано к труду (и, в конечном счете, к страданию). Несмотря на то, что современное общество модифицировало эту формулу, сделав работу главным средством самореализации, за последнюю работнику (каковыми являются все) приходится расплачиваться неврозом и объективацией в качестве участника конкурентной борьбы, вне которой человек себя просто не мыслит. Но не пора ли вообразить Новый Мир?

О дерьмоработах и мире-без-работы, о посткапиталистической технике и спекулятивном реализме, о параличе воображения, политическом насилии, автоматизации и планах на будущее мы поговорили с Ником Срничеком (Nick Srnicek), любезно согласившимся ответить на вопросы PPh | Pop-Philosophy!

[сокращенная версия интервью]

Ник, прежде всего, спасибо вам за согласие ответить на наши PPh-вопросы!

Вам спасибо за то, что задаете их мне!

Вы написали «Изобретая будущее» вдвоем с Алексом Уильямсом. Что для вас означает соавторство? Как бы выглядела эта книга, если бы вы писали ее поодиночке? Была бы она возможной без этого соавторства?

Это была бы совершенно другая книга, напиши я ее в одиночку. В основе книги главной движущей силой было многолетнее общение между мной и Алексом, а также совместная работа за пределами того, что удалось реализовать. Наши дебаты всегда подталкивались некоторым прагматизмом, позволявшим отбросить любой априорный догматизм относительно того, как должна быть осуществлена политическая трансформация. В качестве основания мы всегда попытались принять в расчет текущую ситуацию, со всеми ее ограничениями и возможностями.

Существует ли в вашем соавторстве некий аналог разделения труда?

Грубо говоря, работа Алекса фокусируется на гегемонии и власти, тогда как я занимаюсь технологией и экономикой. Эти области обусловлены нашими PhD и обыграны в книге, хотя, в конечном счете, каждое предложение является плодом совместных усилий.

Вы пишете, с одной стороны, о сегодняшнем параличе или даже отсутствии воображения, а с другой — о необходимости снова взломать будущее, переоткрыть его и заново сконструировать. Таким образом, возможность будущего связывается с воображением: если мы не оживим его, нас ожидает лишь «медленное дробление, движущееся к примитивизму, бесконечному кризису и планетарному экологическому коллапсу». Не слишком ли много доверия воображению? К тому же девиз о раскрепощении воображения можно встретить сегодня, скажем, в офисах крупных компаний, которые рады использовать его для увеличения прибыли. Я к тому, что сам капитализм насквозь пронизан Воображаемым, которое, несмотря на свой возможный паралич, все же работает.

Просто воображать будущее — этого никогда не будет достаточно для того, что перенести нас в будущее. Но это ключевой пункт, который по большому счету исчез за последние десятилетия у левых. В значительной степени это произошло из–за изменений в материальных условиях — из–за, в широком смысле, бессилия и поражения левых. Но в то же время мы имеем стремительно изменяющийся технологический мир, который производит потенциал новых перспектив. Капитализм, когда он задействует воображение, попросту оживляет его внутри логики накопления. Капитализм говорит: можно вообразить что угодно, но лишь в пределах, где у нас сохраняется товарное производство, погоня за наживой, свободный рынок и наемный труд! Вы видите этот же шаблон и в отношении гендера — тип узколобой научной фантастики, в которой мы воображаем инопланетные цивилизации и кибер-трансформации, описывает все те же семейные отношения с традиционными гендерными ролями.

Хорошо. Одно из препятствий для воображения — это, по вашему, трудовая этика. Когда и почему она изжила себя?

Трудовая этика, к несчастью, еще не изжила себя. Во всяком случае, она все в большей степени доминирует, в частности, в наших гипер-индивидуализированных обществах. Она создает для людей определенный смысл: сосредоточение на карьере и определение себя через успех на рабочем месте, когда это и есть наиболее широко распространенная мера успеха. Итак, проблема, которая стоит перед проектом пост-работы, заключается в том, что люди тесно привязывают свою идентичность к труду — будь то в форме конкретной работы, которой они заняты, или же в форме основного требования: каждый должен работать (на другого). Но этот акцент на труде идет вразрез с изменениями, которые претерпевает сам капитализм — а именно, общей неспособностью создать достаточное количество рабочих мест, тем более не говоря о достаточно хороших рабочих местах. Таким образом, труд остается доминирующим идеалом — как раз тогда, когда его возможность сворачивается. Это то противоречие, которое проект пост-работы должен будет усилить, чтобы трансформировать сам здравый смысл.

Да, да, да. Я как раз и имел в виду то, что трудовая этика, несмотря на широту и глубину распространения, обнажает существенный парадокс современного капитализма. Не здесь ли ядро феномена бесполезных работ, описанных Дэвидом Гребером?

Термин «дерьморабота» великолепен, хотя я думаю, что анализ Гребера менее полезен. Он имеет в виду то, что массивное множество специальностей может быть легко устранено без каких либо существенных потрясений в обществе. Речь идет о загруженности работой, которая нам, как исполнителям, кажется бессмысленной, и которую мы обычно попросту ненавидим выполнять. По его мнению, тот факт, что столь многие из нас заняты на подобной бесполезной работе, является результатом какой-то гнусной теории заговора — правящие классы не хотят позволить людям иметь свободное время из–за страха перед тем, к чему это может привести. И, как он отмечает, но слишком бегло, это идет вразрез с самим основанием капитализма — зачем вам нанимать работников, которые вам в действительности не нужны? Проблема в том, что вместо системного анализа капитализма, он оставляет нас с конспирологией. Я думаю, что более последовательный ответ состоит в том, что капитализм ищет прибыль везде, где может ее найти, и в подавляющем большинстве этих бесполезных работ фирмы в состоянии извлечь для себя прибыль. Не имеет значения, что работники не понимают своей роли в большой генерирующей прибыль фирме, или их обязанности кажутся им отвратительными и бессмысленными. Если работник может быть использован таким образом, чтобы фирма получила прибыль, капитализм сделает это. И это сердцевина того, почему у нас так много рабочих мест — это не какой-то скрытый контроль со стороны правящих классов, а попросту структурные императивы капиталистической системы. Проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, в том, что рентабельные средства, позволяющие дать рабочим хорошую работу — или просто любую работу — по нарастающей исчезают.

Как вы определяете труд и какой смысл вкладываете в приставку «пост-»?

Работа, как мы используем этот термин, это сокращенное обозначение наемного труда. Поэтому более точным названием проекта было бы мир-после-наемного-труда — но это не так отскакивает от зубов как пост-работа. Подчеркну: для нас противоположностью работы будет не праздность (хотя и у этого есть свои достоинства!), но, скорее, неотчужденный труд — т.е. усилия, направленные на решение задач, которые мы свободно выбираем, а не которые налагаются на нас необходимостью продавать свою рабочую силу. Мир-после-работы — это, таким образом, не мир бесцельных индивидов, но, скорее, мир самоопределяющегося действия.

Спрашивая о смысле приставки «пост-», я имел в виду Лиотара, который считал, что приставка «пост-» в термине «постмодерн» не означает того, что приходит после модерна, но указывает на то, что уже работает внутри модерна, но может быть замечено лишь с определенного угла зрения… Так ли это в случае с пост-работой?

Действительно, этот аспект может быть включен в «пост-» пост-работы. Это один из наших базовых аргументов — что условия для пост-рабочего мира уже сегодня появляются в нашей экономике.

Останется ли человек-без-труда человеком? Какие изменения в будущем без работы произойдут в субъекте? Можно предположить консервативное опасение, что субъект без труда исчезнет… Что бы вы противопоставили этому опасению?

Трудно с определенностью сказать, кем мог бы быть пост-рабочий субъект, учитывая в частности то, насколько укоренилась в нас работа. Если какое-то условие и определяет нас сегодня, то это условие быть пролетарием (в классическом смысле — тем, кто должен продавать свою рабочую силу). Так какова альтернатива? Как минимум, это субъект, который избыточен в отношении ограничительной рамки, в которой капитализм нас разместил. Ведь под гнетом неолиберализма мы все стали маленькими предпринимателями, вся наша жизнь стала предметом микроанализа рентабельности. Субъект пост-работы вырвется из всего этого и будет вписан в более широкую систему величин и значений.

Итак, вы заглядываете в будущее, но насколько описываемое вами будущее неизбежно? Что случится, если Мир-Без-Работы не будет изобретен?

Один из наших исходных принципов: будущее не неизбежно. Эпоха исторического детерминизма давно прошла, и мы должны взять на себя всю ответственность за изобретение и строительство будущего. Таким образом, нет никакой необходимости в том будущем, которое мы описали. На самом деле мы пытаемся проанализировать современную динамику капитализма и изложить, какими, как мы думаем, будут в будущем магистральные линии его развития и основные точки напряжения внутри него. Это предварительный жест — сказать, что капитализм меняется; и это то, что мы можем сделать, чтобы подготовиться. Наш аргумент в том, что если мы не изменим траекторий происходящего, положение вещей предвещает опасность для большей части человечества. Изменение климата обещает радикально изменить развивающийся мир, в то время как косность современного капитализма гарантирует только то, что неравенство, долг и безработица продолжат усугублять проблемы эксплуатации и исключения внутри развитых стран. И все это, вероятно, будет усугублено расовыми и гендерными категориями, которые разместят наиболее уязвимые слои общества в условиях наибольшего угнетения. Убеждение, что мы можем вернуться к социально-демократической эре — эре высоких темпов роста, высокой производительности и высокой заработной платы — ошибочно. Вместо этого мы должны понять, что ситуация изменилась и требуется новый проект.

Манифесты — это странные тексты, которые можно постоянно дополнять новыми пунктами. Ваш с Алексом Уильямсом «Манифест ускорения» был написан в 2013 году. Чем бы сегодня вы его улучшили или дополнили? Или, подобно маркеру «акселерационизма», этот манифест уже сдан в музей и вам — прямо?

Наш манифест — необычная вещь в этом отношении. Он был создан в виде короткой полемической версии книги, которую мы намеревались написать (что и превратилось в «Изобретая будущее»), так что во многом манифест и книга — это две разные версии одного и того же проекта. Есть части манифеста, которые могут быть изменены, но разве что в качестве политической интервенции; я думаю он прекрасно работает и так. Книга — это тот же самый проект, просто рассмотренный через другую оптику — менее полемическую, более взвешенную, более обоснованную. Книга также имеет преимущество принятия в расчет целого ряда важных критических замечаний к манифесту, и поэтому я думаю с точки зрения содержания она улучшает последний в некоторых отношениях, даже если теряет при этом некоторую часть своей аффективной действенности.

В каком направлении продолжается ваша теоретическая работа?

В настоящий момент я исследую секулярные тенденции глобального капитализма — демографию, неравенство, долг, производительность, рентабельность — и что они предполагают на ближайшие десятилетия. Я также работаю над проектом, связанным с макроэкономическим моделированием в центральных банках. Принимая во внимание их важное положение в современном мире, а также их зависимость от прогнозирования и моделирования, я хочу «снять с банковского счета» саму историю моделирования и, возможно, предложить контр-моделирование, направленное против господствующих идей.

Что ж, Ник, нам остается только пожелать вам успехов! И спасибо за интересную беседу!

Спасибо вам!

Беседовал: Евгений Кучинов

Иллюстрации: Иван Спицын

Полная версия интервью на двух языках: PPh | Pop-Philosophy!

vk

fb