Мы публикуем отрывок из книги «Белый город, черный город» Шарона Ротбарда, рассказывающей о том, как в течение десятилетий радикальной культурно-исторической ревизии в Тель-Авиве родился миф о «белом городе».

Книга выйдет в ноябре этого года в рамках совместной издательской программы издательства Ad Marginem и Музея современного искусства «Гараж».

19 и 20 сентября в Музее современного искусства «Гараж» состоятся лекции Шарона Ротбарда «Архитектура и война в Тель-Авиве/Яффо» и «Мировая война в моем квартале. Взрывная урбанистика южного Тель-Авива».

Белый город

В июле 2003 года комитет всемирного наследия ЮНЕСКО рекомендовал внести «Белый город» Тель-Авива в список объектов мирового наследия. В официальном заключении (1) в поддержку этого предложения говорилось:

Белый город Тель-Авива представляет собой выдающийся по своей значимости синтез различных направлений модерна в архитектуре и градостроительстве начала XX века. Эти направления были приспособлены к культурным и климатическим особенностям региона, а также интегрированы в местные традиции.

Почти год спустя, весной 2004 года, это решение ЮНЕСКО отметили в Тель-Авиве праздничными мероприятиями: данной теме были посвящены различные выставки, торжественные встречи, конференции и т.п. Такова была кульминация историографической кампании, длившейся два десятилетия. Последствия этой историографии, выходящие далеко за рамки истории архитектурного стиля модерн и его (диз)интеграции с местными традициями, уходят своими корнями в политическую историю Ближнего Востока и государства Израиль. Эту историю Тель-Авива, представленную в данном случае в виде истории архитектуры, можно рассматривать как часть более широкого процесса, в котором физическое формирование Тель-Авива неотделимо от политического и культурного, причем играет решающую роль в этом процессе, служит алиби и апологетикой строительства еврейских поселений по всей стране.

В этом смысле исследование архитектурной истории Тель-Авива не просто дает нам возможность увидеть истинную политическую окраску модернистской и израильской архитектуры вместе взятых, но также показывает, как история может изменять географию.

«Жители Тель-Авива гуляют задрав головы… И теперь весь мир знает почему!» — гласит плакат, посвященный празднованиям по случаю включения Белого города в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Президент Моше Кацав поздравляет жителей Тель-Авива на церемонии, посвященной присвоению городу статуса объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО. Концертный зал им. Фредерика Р. Манна (Хейхаль Хатарбут), Тель-Авив, июнь 2004 года. Фото: Надав Харэль.

Книга бумажная и каменная

Как известно, историю пишут победители. То же можно сказать и о городах: они всегда строятся только победителями, для победителей и в соответствии с планами победителей.

Город, как и любая история, не может быть одинаково благосклонен к каждому, как и не может быть равно хорош для всех. Изменить визуальное пространство города и написать историю можно только обладая огромной властью, а власть также никогда не дается всем поровну. И визуальное, и культурное пространство города — это всегда область конкуренции и борьбы. Вероятнее всего, те, кто контролирует его визуальное пространство, часто контролируют и культурное, и это отнюдь не проигравшие в исторической битве. Наделенные властью и способные создавать визуальное пространство, удовлетворяющее их запросам, они без особого труда могут приспособить его к собственными ценностям и нарративам — не только придавая этим ценностям и нарративом ведущую позицию, но и перекраивая город в соответствии с ними. Можно сформулировать эту простую идею в виде следующего парадоксального правила: город всегда реализует истории, которые о себе рассказывает.

Обычно узнать, что же город рассказывает о себе, помогает охрана архитектурных памятников или, наоборот, их снос. Соответственно, все, что сделано, не сделано или уничтожено в визуальном пространстве города, также является актом историографии, поскольку от решения снести старое здание или сохранить существующее зависит, что нами обречено на забвение, а что следует увековечить. Город может выставить напоказ определенные фрагменты свой истории, которые сочтет достойными упоминания: для этого вешают мемориальные доски, ставят памятники, создают прогулочные зоны, подновляют, реставрируют или даже реконструируют те или иные здания. А если захочется перевернуть страницу, то можно сровнять все бульдозерами и просто забыть. Между историей города и его географией существует самая прямая — и необходимая — взаимосвязь: география города всегда пытается сохранить те истории, которые следует запомнить, и стереть те, которые нужно забыть.

Поскольку процесс формирования зрительного пространства города неизбежно связан с формированием его культурного конструкта, контроль над культурным конструктом города может оказаться даже эффективнее и шире любого политического вмешательства или планирования. В отличие от других видов власти, культурная гегемония пронизывает все, оставаясь при этом неощутимой: это нечто подразумевающееся, кроющееся за очевидным, завуалированное здравым смыслом правителей и их народа, и передается с помощью быличек, легенд и сказок. Культурный конструкт города состоит из того, что мы обычно признаем и называем «нормальным».

Однако нормальное иногда оказывается под вопросом: город может измениться только лишь оттого, что на него иначе посмотрят, увидят его по-другому или историю его расскажут иначе. Следовательно, кто бы ни пожелал изменить город, будь то победитель или побежденный, первым делом он должен изменить его историю.

Писатели и строители

Рожденный на страницах романа, Тель-Авив, возможно, единственный город в мире, названный по книге. Провидческий роман Теодора Герцля «Altneuland» («Старая новая земля») впервые был издан Германом Зиманом в Лейпциге в 1902 году. В романе описывается воображаемое государство Эрец-Исраэль/Палестина, созданное в точном соответствии с предыдущей публикацией Герцля «Еврейское государство» («Der Judenstaat», 1896), в которой он подробно изложил утопическую программу создания европейского либерального еврейского поселения в Палестине. Два года спустя в Варшаве вышел перевод этого романа на иврит под названием «Тель-Авив» (это слово переводчик Нахум Соколов позаимствовал из книги пророка Иезекииля (3:15). Вряд ли можно считать совпадением, что Тель-Авив сначала был книгой, и только потом стал городом (2), — в конце концов, двумя главными целями сионизма были возрождение еврейского языка и строительство земли Израиля. В этом отношении Тель-Авив, полномасштабная реализация герцлевского оксюморона (3), служит живым доказательством того, что книга способна возводить здания и основывать города.

Чтобы понять эту трансформацию из бумаги в камень, необходимо начать с написанного победителями архитектурного нарратива «Белого города», городской легенды, которая преподносится каждый раз, как только Тель-Авив начинает рассказывать о себе. Время от времени к ней добавляется вступление, подробно описывающее строительство Неве-Цедека — первого еврейского района внутри Яффы (некогда арабской столицы Палестины, которая граничит с Тель-Авивом, но в настоящее время подпадает под его муниципальную юрисдикцию). Иногда добавляется история Ахузат-Байт, первого тель-авивского района, построенного за пределами Яффы. Но стандартная легенда, которую горожанам следует знать, такова:

В 1920-х годах Веймарской социал-демократической республике, в маленьком городке Дессау, была архитектурная школа под названием Баухаус. В ее стенах царил дух авангарда и интернационализма — эти взгляды разделяли и преподаватели, и ученики. Среди ее выпускников было много немецких евреев и детей еврейских первопроходцев из Палестины. Философия Баухауса и интернациональный стиль, за который она ратовала, основывались на идее, что возможно создать новый, более справедливый мир. В 1933 году Адольф Гитлер пришел к власти в Германии и закрыл эту академию. Ее преподаватели и студенты вынужденно разъехались по разным странам и городам. Евреи из Баухауса отправились в «Маленький Тель-Авив» — «городок, где было несколько жителей» (4), с «эклектичной» архитектурой. Там они возродили стиль Баухауса и построили себе Белый город.

Выставка «Белый город»

Тема тель-авивского Белого города появлялась и раньше, еще до того, как в Тель-Авив был привнесен интернациональный стиль: она мелькала в первых романах, написанных на иврите, таких как «Загадка страны» (1915) Аарона Кабака, «Последние корабли» (1923) Аарона Реувена, «Тель-Авив» (1927) Якова Пичманна (5).Однако как архитектурный нарратив легенда о Белом городе вошла в обиход только после того, как летом 1994 года получила официальное, «научное» одобрение с исторической точки зрения благодаря выставке под названием «Белый город», куратором которой был историк архитектуры Микаэль Левин из Тель-авивского музея изобразительных искусств (6). В контексте израильской культуры это было прямо-таки откровением. Выставка успешно продемонстрировала, что в Тель-Авиве имеется ряд образцов качественной архитектуры модерна, и познакомила посетителей с рядом архитекторов, творивших здесь в 1930-е годы. Среди них были Эрих Мендельсон, Рихард Кауффман, Дов Карми, Карл Рубин, Зеэв Рихтер, Арье Шарон, Шмуэль Местечкин и Сэм Баркаи.

Но выставка «Белый город» была не просто архитектурной экспозицией, а первой сознательной попыткой создать историю — единственную историю — израильской архитектуры. В этой историографии Белый город Тель-Авива и его композиция стали инаугурационной нулевой отметкой — моментом, с которого началась израильская архитектура. По умолчанию и сама выставка «Белый город» оказалась поворотным моментом в этой истории и сегодня, пожалуй, остается одним из главных ориентиров — если не единственным — в любых спорах по поводу израильской архитектуры.

Это был момент рефлексии: впервые израильская архитектура заговорила о себе и обращаясь к самой себе — впервые выступила со своей собственной «историей» и осознала себя в контексте истории. Значение этого момента, особенно с учетом склонности к историзму, преобладающей в архитектурных кругах с 1960-х годов, не следует недооценивать. Но особенность этого направления в Израиле заключалась в том, что, тогда как европейские архитекторы обращали взгляды назад, к средневековому городу, к эпохе Возрождения и барокко или к национальным и местным традициям, израильтяне же, оглядываясь назад, останавливались на недавнем прошлом, на том, что можно назвать самым модернистским моментом в истории архитектуры.

Другими словами, специфика постмодернизма в израильской архитектуре кроется не в оглядке на прошлое, свойственной историзму, а в отчетливой обратной реакции, которая произошла, как только она остановила свой взгляд на прогрессивной модернистской стадии своего развития, связанной с естественным желанием двигаться вперед, в будущее. Если в Италии архитекторы-постмодернисты мечтали о барочном городе или неоклассической архитектуре (что было мечтой о чужом прошлом), то израильский постмодернизм мечтал о модернизме европейском. Вероятно, лучшим подтверждением этого парадокса является высказывание архитектора Шмуэля Местечкина, одного из нескольких выпускников Баухауса, перенесших это направление в Израиль. По его мнению, ни одно здание не заслуживает того, чтобы его сохранять — построено ли оно в стиле Баухаус или любом другом.

Через двадцать лет после выставки «Белый город» невозможно не признать заслуг Микаэля Левина. Он не только успешно ввел интернациональный стиль в тель-авивскую и израильскую архитектурную повестку дня в и Израиля, но также, как оказалось, пропагандировал его и на международном уровне. Имея лишь небольшое выставочное пространство и тоненький каталог с коротким скромным текстом, Левин сумел сделать то, что до этого не удавалось ни одному израильскому куратору. Выставка «Белый город» не только существенно повлияла на работы архитекторов и предпочтения дизайнеров, но — что гораздо важнее — изменила сам взгляд жителей Тель-Авива на собственный город, на то, как они преподносят его посторонним — и как с тех самых пор пытаются его изменить. Не удивительно, что это ментальная трансформация имела далеко идущие культурные, экономические, социальные и политические последствия.

Изобретение нормальности

После выставки «Белый город» процесс пошел сам собой, и, похоже, даже сам Левин не мог предвидеть, что произойдет дальше. Эта история вскоре вышла за рамки культурологических и академических кругов и из музея перекочевала на страницы газет. Разжигая интерес публики, популярный архитектурный критик Эстер Зандберг стала регулярно уделять внимание тель-авивскому «местному интернациональному архитектурному стилю» в своей колонке «Окружающая среда», которую вела с середины 1980-х — сначала в тель-авивском еженедельном журнале «Хаир», а позднее в «Гаарец», национальной ежедневной газете. Зандберг опубликовала под рубрикой «Белая коробка» ряд статей, в которых рассказывала, какие здания Тель-Авива построены в интернациональном стиле, объясняла, как на них смотреть, почему они красивы, какой урок можно извлечь, глядя на них, и почему их следует сохранять.

Как у единственного архитектурного критика, регулярно выступавшего в израильской ежедневной прессе того периода, у Зандберг была уникальная возможность познакомить широкую аудиторию с достоинствами интернационального архитектурного стиля. Прекрасно разбираясь в истории архитектуры, она писала не как ученый-историк, а скорее как репортер. В этом смысле ее статьи затрагивали проблемы современной действительности, а ее рассуждения были нарочито обыденными, даже в чем-то «женскими». Поскольку влияние бизнеса и государства на организацию жилого пространства страны в 1980-е годы оставило и в Тель-Авиве свой кошмарный след — городу был навязан целый ряд мегаломанских проектов, — вероятно, не оставалось другого выхода, кроме как встать на точку зрения обычного пешехода и жильца и противопоставить гигантским архитектурным видениям чисто практичный, скептический, обывательский подход.

То есть по сути Зандберг подавала местный интернациональный стиль не как часть международного исторического направления и не как революционную эстетику, но в основном как полезную модель для повседневной городской жизни, как средство для утверждения таких ценностей, как польза, экономичность, скромность, чистота, логика и здравый смысл. Тель-Авив к тому времени только начал переваривать утвердившуюся в Израиле после 1967 года маскулинную архитектуру с ее гигантскими сооружениями, такими как площадь Атарим, торговый центр имени Дизенгофа и Новый центральный автовокзал. В условиях уже ощутимого в 1990-е натиска корпораций такие «дамские» ценности были явно необходимы.

Зандберг помогла создать нравственное обоснование для того, чтобы нарратив Белого города из академической главы в научном архитектурном журнале превратился в составную часть городской повестки дня. Ее «Белая коробка» в первую очередь отражала приоритеты гражданского и чисто человеческого плана и традиционные ценности городской и семейной жизни. Этот скромный стандарт тель-авивского дома и тель-авивской улицы стал знаком новой либеральной, экологической, гражданской повестки дня, где главным — как наиважнейшая ценность — был простой житель. Вскоре эти гражданские и домашние ценности Белого города стали общепризнанными, и их уже невозможно было игнорировать. Традиционный урбанизм Тель-Авива, вектор которого был задан еще в 1930-е и в основе которого были улицы и небольшие многоквартирные дома, стал для Тель-Авива выбором по умолчанию, логическим и разумным положением вещей, которое нельзя менять, разве что под давлением каких-то убедительных и авторитетных доводов. Представленная Зандберг концепция Белого города стала эффективным орудием для всех гражданских акций против стихийной застройки. Если в ней и была какая-то доля идеологии или утопии, то главным образом это выражалось в стремлении к нормальному и банальному — это была мечта о таком тель-авивском мире, где вы всегда найдете какой-нибудь переулок, продовольственный магазин, дворик или лестницу. В контексте агрессивного урбанизма, который правил городом на протяжении 1960-1970-х годов, (воз)рождение Белого города в 1980-е можно рассматривать как (новое) изобретение тель-авивской нормальности.

Авторские примечания:

(1) См. “White City of Tel-Aviv — the Modern Movement”. URL: http://whc.unesco.org/sites/1096.htm

(2) На самом деле Тель-Авив был не первым населенным пунктом, названным по переведенному заглавию этого романа Герцля. Еще раньше так назвалось небольшое поселение, основанное в 1904 году рядом с колонией Нес-Циона, но его объединили с последней два года спустя.

(3) Использование оксюморона для названия романа само по себе типичный, парадигматичный троп, получивший последовательное развитие во всем сионистском проекте, другой целью которого было, например, возрождение иврита, «живого мертвого языка». Даже в наши дни оксюмороны-поговорки и определения-парадоксы остаются заметной частью израильского лексикона, о чем можно судить по таким выражением, как «еврейское демократическое государство», «израильские арабы», «мир в Галилейской войне» и «одностороннее отделение».

(4) Так называется книга художника Нахума Гутмана, опубликованная в 1959 году. Гутман (1898–1980) — писатель и иллюстратор с колоритной графической и литературной манерой — был в большой чести у власть имущих. «Городок и несколько людей в нем» долгое время считался первым и самым выдающимся ностальгическим произведением, опубликованным в период «Маленького Тель-Авива» 1910–1920-х годов.

(5) Эдна Екутиели-Коэн. «Тель-Авив как литературное пространство, 1909–1939». Тель-авив: Израильское общество охраны природы , 1990), с. 12-20 [на иврите].

(6) Микаэль Левин. «Белый город: Архитектура интернационального стиля в Израиле. Портрет эпохи. Тель-Авив: Тель-Авивский музей изобразительных искусств, 1994 [на иврите]. Во втором зале выставки были представлены фотографии зданий Тель-Авива фотохудожницы Юдит Тернер.

Перевод: Нина Усова