Выставка «По следам Гумилева» объединила очень разных художников: бук-артиста Михаила Погарского с коллегами и автора пространственных объектов Василия Власова. Погарскому интересен Гумилев, Власову — Африка. Поэтому экспозиция разделилась на две части, которые не стали разносить по этажам, и разместили вперемежку. На этой выставке вы найдете:

ассамбляжи, составленные из африканских сувениров;

живопись, дополненную объемными объектами;

ритуальные маски и магические свитки-талисманы;

архивные фотографии и репродукции открыток Николая Гумилева из Африки

и, конечно, фрагменты альбома «Странник Гумилев», точнее, многолистовую тиражную графику, выполненную в традиционных и современных печатных техниках.

Африка, аутентичность и духовность

На этой выставке мне периодически приходилось преодолевать ощущение, бутафорности. Художник едет в путешествие за вдохновением — это здорово! Вдохновившись, он создает несколько серий работ — это прекрасно! Но претендовать при этом на подлинность, на сакральный опыт приобщения к традиционной культуре Эфиопии как-то странно. Особенно после того, как художники показали видео, представляющее африканскую дорогу подобной трассам ближнего Подмосковья. Те же лотки с разнообразными товарами, только продавцы загорелее. Помните, как у Гайдука ученые презентовали миру уникальный череп свинантропа. Вдохновленные кандидаты в доктора, поспешили в африканские экспедиции за новыми научными открытиями и обнаружили выстроившихся вдоль дорог африканцев, продающих черепа и прочие кости свинантропов, добытые из ближайших скотомогильников.

Аутентичность давно стала товаром, и даже есть книги, рассказывающие, как ее продавать. Туристы приехали, чтобы посмотреть на подлинных аборигенов. Местные жители разыгрывают перед туристами спектакль. Затем туристы-художники разыгрывают спектакль перед посетителями выставки. Они привезли с собой образцы народного творчества, листики и перышки, колбочки с песком и водой. Все эти сувениры, снабженные ярлычками и скомпонованные в небольшие ассамбляжи расположились, на первом этаже выставки. Напротив них висят картины, написанные краской с добавлением земли Африки, Москвы и Санкт-Петербурга. Последние два, наверное, добавили для сравнения, но я не верю, чтобы свойства грунта влияли бы на фактуру помимо воли художника.

Можно замешать белила с африканской землей, чтобы покрыть этим нижнюю половину холста. Но, если отбросить мистически-почвенические идеи об особой духовности земли как субстанции, о чем мы можем сказать? Прием не нов, но результат приятный: цвет, фактура. Однако если мы отрываем его от нарратива, от истории об африканском путешествии, будет уже не так интересно.

То же происходит со многими другими работами Власова. Иллюстрации к африканскому дневнику, расположенные на втором этаже, очень красивы сами по себе. И в сочетании плоского изображения внутри короба с объемными фигурами, висящими или стоящими перед ним, есть формальный элемент, подчеркивающий плоскостность живописи. Но претензии на аутентичность сбивают меня с толку. С каких пор искусство стало таким документальным?

Мой друг Тоня, с которым мы пришли на выставку, сказал, что вся эта апелляция к религиозному опыту — результат поиска мета-дискурса, то есть, трансцендентного опыта, который был бы выше всего, что известно человеку. Однако я заметил, что это стремление остается подспудным, не отрефлексированным. Василий Власов не скрывает того, что он создает сакральные объекты, взять например «Заповеди арт-пилигрима», помещенные на первом этаже, или скульптурную композицию «Аулия» — на втором. В первом случае арт-туризм приравнивается не просто к религиозному паломничеству, а к полноценной религии, ведь для представления «заповедей» используется отсылка к Скрижалям Завета, которые, согласно местной легенде, хранятся в Эфиопии. Искусственно состаренные листы бумаги лежат на традиционном эфиопском аналое. Во втором — сам художник предстает как мистик, одной только своей творческой волей наделяющий произведение духовным содержанием. Несколько раскрашенных палочек пронизывают поставленные на манер ширмы черные дощечки, в авторской интерпретации, это души африканских святых соединяют континент в единое целое. А все эти колбочки с землей и воздухом Африки напоминают многочисленные «святыньки», привозимые паломниками из Иерусалима.

Несмотря на все выше сказанное, работы Власова очень хороши. Особенно мне понравились те, что экспонируются на втором этаже. (Моему другу Тоне больше понравился первый.) Если для вас, как и для меня, тема духовности и аутентичности является болезненной, постарайтесь абстрагироваться от нее и получить визуальное эстетическое удовольствие от этих работ. Возможно, они вам понравятся сами по себе, возможно — нет, но лучше впасть в субъективизм, чем предаваться, как я, идеологической критике. И приняв такую точку зрения, я вынужден согласиться, что «арт-туризм» — отличная практика. И если вам очень хочется сохранить память о впечатлениях от путешествия, возьмите на вооружение идею ассамбляжей Василия Власова.

Племенная культура или модернизм?

На втором этаже, напротив входа в зал, помещено большая трехчастная картина «Танец». Рассказывая про нее своему другу, я внезапно понял, что все формальное исполнение этой картины находится в русле американского искусства 50-60-х годов. Это и абстрактный экспрессионизм Поллока, с добавлением в краску сыпучих веществ и случайными брызгами, и живопись цветовых полей Ротко и Ньюмана в красно-оранжевом пятнистом фоне. Закорючки, складывающиеся в скоропись на неизвестном языке, от Сая Твомбли. А черные фигуры, тоже очень экспрессивные, напомнили мне о Баскья, который, хотя и пытался возродить племенное искусство, все же был плотью от плоти современного мегаполиса.

Так и во всех картинах Василия Власова, помещенных на втором этаже, я узнаю достижения европейской культуры XX века. Художник говорит об Эфиопии на визуальном языке модернизма.

Где же Гумилев?

Гумилев уехал в Африку, и нет теперь ни Гумилева, ни той Африки, в которую он уехал. Как разительно отличаются документальные фотографии 1914 года от демонстрируемой на выставке современной видеозаписи! Но остались следы: дневники Гумилева, артефакты племенной культуры, например, ритуальные маски, занимающие один из залов выставки. По этим хлебным крошкам искали Гумилева в его Африке бук-артисты во главе с Михаилом Погарским.

Четыре фрагмента альбома помещены в первом зале первого этажа выставки. Вера Актарская в «Возвращении» использует оттиски неполированного дерева для создания фактурного фона. Буквы практически одного тона с окружением, сложенные в неровные строчки они как бы прорастают из поверхности дерева. Художница хочет затруднить, замедлить чтение стихов, чтобы читатель мог прочувствовать долгий и трудный путь лирического героя, чтобы мог насладиться узором дерева, созданным природой и случаем.

Рядом в «Мадагаскаре» Светланы Кочетковой мы узнаем фигуру самого Гумилева. Это он бродит в тоске, плаще и цилиндре по Санкт-Петербургу, ему снится сон о Мадагаскаре. Вокруг фотографической фигуры автора разворачивается разноцветный условный мир южноафриканского острова: гигантские деревья, странные орнаменты, человечки, напоминающие наскальные рисунки и древнеегипетские фрески.

Фрагмент «Сны, которым найти не умеем называнья…» Сергея Смирнова, по-видимому, вдохновлен творчеством Гумилева вообще, а не конкретным произведением. Хотя в стихотворении «Нигер», из которого взята эта строчка, повествует об африканской реке и ландшафту, по которому она течет, художник окончательно уходит в творчество древнего человека. На его офортах мы видим вытянутого быка под солярным символом, гордого оленя и даже мамонта! Художник использует очень оригинальную технику подготовки доски к травлению, благодаря которой ему удается работать не только темным, но и белым пятном на темном фоне. На границе белого и черного при этом возникают яркие затеки.

На втором этаже, напротив триптиха «Танец» нас встречает фрагмент «Разброд планет», выполненный самим Михаилом Погарским. Художник счел, что фамилия поэта сама по себе обладает незаурядными эстетическими качествами, и кроме нее не использовал почти никакого декора. Буквы, составляющие слово «ГУМИЛЁВ» действительно очень красивы, их неровный контур и яркая раскраска обладают какой-то витальной энергией. На буквах как на свитках, также нанесены ряды значков, символы планет и знаков зодиака.

«Капитаны» Сергея Воробьева удивили меня не только техникой множественных травлений, позволяющей сделать тоновой градиент, но и непривычной для меня формой доски и, соответственно, бумаги. Круглую гравюру на круглом листе бумаги ручного литья я вижу впервые.

В центре этой комнаты расположена книга-колесо, которую неудобно читать, если твой рост меньше двух метров, и не разрешается вращать. Размышляя об этой книге, я предположил, что референ вращения содержится в каждом фрагменте поэмы. Оказалось, что я не прав, и такая форма презентации «Разброда планет», которую Михаил Погарский повторяет не в первый раз, обусловлена тем, что перед нами поэма-рондо, состоящая при этом из сонетов. Следовательно, в каждом сонете последняя строчка повторяется как первая для следующего сонета, а последняя строчка последнего сонета становится первой для всей поэмы. Вращая колесо, мы попадаем в бесконечный цикл.

Вот такая насыщенная выставка открыта в Музее современного искусства на Гоголевском. Есть что посмотреть, есть чем восхититься, есть чему удивиться, есть чем полюбоваться. И самое главное, есть о чем поговорить.