Новый 1667 год в зеркальных мастерских на улице Рейи в Париже начался с двух трупов. Сначала от странной лихорадки умер итальянский мастер по шлифовке стекла, за ним в страшных мучениях последовал опытный стеклодув, тоже родом из Венеции.

В смерти сразу же заподозрили «Светлейшую Республику», ведь погибшие были перебежчиками, соблазненными баснословными деньгами французов. В Париже, по инициативе самого Кольбера только-только открывалась «Королевская мануфактура» по производству зеркал и на сманивание итальянцев из Мурано средств не жалели. [1]

Не нефть, не газ, но такой привычный сегодня предмет как зеркало — стал причиной противостояния двух стран. Венеция получала огромные деньги, продавая высококлассные зеркала по всей Европе, и терять эти деньги не желала, в то время как Франция же была заинтереснована в том, чтобы средства оставались в казне и всеми силами развивала собственное зеркальное производство. Подкуп, шпионаж, убийства, дарование и отмена всевозможных привилегий, изменение законодательства и непрерывные химические эксперименты в поисках идеального качества — всем этим изобилует история зеркала, ныне привычного, утилитарного, повседневного предмета быта.

Alltagsgeschichte или история повседневности — направление исторической возникшее сравнительно недавно, и еще несколько десятилетий назад бывшее весьма дискуссионным. Сейчас повседневность «в моде». Ее изучает не только история, это предмет изучения социологии, культурологии, философии и других гуманитарны наук.

Само понятия повседневности вводится через противопоставление. В противоположность повседневному неповседневное существует как непривычное, вне обычного порядка находящееся, далекое [2] Легко привести примеры таких противоположностей — будни и праздники, одежда в стиле casual, предполагающего удобство и ежедневную носку противопоставлена праздничному, церемониальному наряду «для особо случая».

Другим своебразным примером повседневности может служить жж-сообщество "Один мой день". Фотография в постели, снимок завтрака, обязательное фиксирование времени — фотографирование часов — существуют жесткие правила оформления таких отчетов, настолько регламентирующие ритуал проживания каждого дня, что порой даже в совершенно разных «днях» стиль подписей к картинкам кажется однообразным.

«Правосудие, дипломатия, светские разговоры, погода, уголовные дела, рассматриваемые в суде, волнующие перспективы женитьбы, кухня, о которой мы мечтаем, одежда, которую мы носим, все в нашей обыденной жизни связано с тем представлением об отношениях между человеком и миром, которое буржуазия вырабатывает для себя и для нас», — пишет Ролан Барт [3]

Леопольд Блум, этот измельчавший Одиссей, своего рода апостол повседневной жизни, мы следуем за ним в его странствиях от туалета к кладбищу, от издательства к собственному дому.

Жареная баранья почка. Его занимают «делишки», и он не совершает ничего выдающегося, но ведь такова воля самого Джойса. Его интерес к рутинному, зачарованность обыденностью. И словно узор задника исторической сцены, контуры зеркала, висящего в глубине дамского будуара, вдруг проступают ясно и отчетливо.

В чем причина этого? Почему человек «поворачивается спиной» в окну с видом на площадь и внимательно смотрит на свои башмаки у двери? Что ему в этих башмаках?

Повседневность, это, конечно, наш «дом», то пространство типического, «пространство комфорта», которым мы полагаем, что владеем, то что предположительно можем предвидеть.

«Я “знаю”, что завтра будет пятница; что люди в США будут подавать налоговую декларацию о доходах 15 апреля или до этого срока; что каждый год объем розничной торговли в Нью-Йорке в течение декабря будет выше, чем в августе; что в первую неделю ноября 1964 года человек, родившийся в США не позднее 1934 года, вероятнее всего белый мужчина, будет избран президентом США» — когда Альберт Шютц писал [4] эти строки в 1932 году, мог ли он предвидеть какое неординарное будущее ожидает тогдашний мир?

И тем не менее, интерес к обыденности не угасает, нас по прежнему интересует как и чем жили обычные люди. Возможно, когда речь идет о попытке индивидуального или коллективного осознания культуры и истории, такая «смена оптики», построение картины мира не через анализ каких-либо глобальных процессов, а через частные, рутинные и ежедневные явления, понимание политики через фасон ботинок, «нисходящее движение оповседневнивания» — является защитной реакцией, своего рода стратегией выживания нашего сознания?

Ведь недавнее наше прошлое полно такими чудовищными событиями, что единственный способ его осмыслить — это не смотреть прямо, а через отражение в зеркале обыденности?

[1] Сабин Мельшиор-Бонне. История зеркала. Мельшиор-Бонне С. История зеркала. — М.: Новое литературное обозрение, 2006. — ISBN 5-86793-384-9.

[2] Бернхард Вальденфельс. Повседневность как плавильный тигль рациональности. Социо-Логос: Пер. с англ., нем., фр. — М.: Прогресс, 1991, с. 39-50.

[3] Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М., 1994. — С. 72-130

[4] Шютц Альфред. Смысловая структура повседневного мира: очерки по феноменологической социологии / Сост. А.Я. Алхасов; Пер. с англ. А.Я. Алхасова, Н.Я. Мазлумяновой; Научн. ред. перевода Г.С. Батыгин, М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2003, 336 с.