“Фазы луны” Поля Дельво — живописная двойчатка, смена декораций в которой и есть смена эпохи. Вариант 1939 г. представляет персонажей в прохладе лунной ночи, а вариант 1941 г. — в сумраке освещенного керосином старого здания. В обеих композициях главные персонажи стоят на фоне некоего сговора: в первом варианте это шествие беременных женщин, во втором — неясная беседа в углу у глобуса. Протагониста три: молодой мужчина, приподнявший очки в любопытстве, зрелый мужчина, уверенно смотрящий и готовый объяснить сцену, и сидящая обнаженная героиня, как доминанта всей сцены.

В классической европейской живописи был сюжет, где как указал Вазари, женская фигура господствует в нижней части композиции, создавая общий смысл происходящего на уровне глаз, а не выше нашего зрения. Это “Преображение” Рафаэля, над которым живописец работал до самой кончины в 1520 году: образец величайшей незавершенности созерцания. Наш взгляд в нижней части сразу выхватывает сходную сцену: апостолы Филипп и Андрей, взирающую на женщину с классическим профилем. Филипп, всегда изображавшийся молодым, смотрит удивленно, Андрей спокойно смотрит и при этом выставляет ладонь прямо на зрителя.

Женщина, указывающая на бесноватого отрока, которого, как мы помним (Мк. 9, 14 слл.), не смогли исцелить все апостолы вместе, вероятно, просила за него: тогда понятны жесты апостолов: Филипп сопереживает мукам отрока, тогда как Матфей, признавая немощь апостолов (потом Иисус им и сказал, что бесы изгоняются “молитвой и постом”), как бы отстраняет зрителей, веля им подождать совершения таинства. Вероятно, женщина представляет веру, которую и должен был обрести отец отрока: это подтверждается сходной женской фигурой в другом величайшем произведении европейского искусства, “Аркадии” Пуссена, где трое пастухов хотят понять, как возможна смерть в Аркадии, и тоже женщина отвечает на их немощь в понимании смерти своей скорбью.

Исходя из этого, нам становится понятен замысел Дельво. Фазы луны — это, конечно, образ одержимости, беснования, которое и объяснялось изображенным на полотне новолунием. Две картины Дельво — это два эпизода истории с исцелением отрока: исцеление на улице, на удивление всем апостолам, и объяснение этого исцеления уже в доме, наедине с учениками. Поэтому в первом случае мы видим образ человеческой немощи и зависимости, беременных женщин, во втором — интеллектуалов у стола.

И у Рафаэля, и у Дельво происходит одно: признание немощи мужчин перед женщиной, так как мужчины представительствуют за свои дела, а женщина — за свою веру. В обоих случаях мужчины — удивленный молодой, не вошедший еще в полноту своего призвания, и зрелый, видящий свое призвание просто как возможность указать на тайну. И только то, что происходит всё “на уровне глаз”, позволяет понять, как именно возможно исцеление от одержимости: с участием самого зрителя, который готов последовать за событием, а не только оказаться в рамках события.