реквием киргизской литературе
В мире коронавирус, в России Путин, а к нам, как говорит Стрелков, к нам идет Исламское государство. И при чем тут литература? При том! Коронавирус опасный и загадочный зверь, потому что совсем новый. Мировая литература, особенно англоязычная, рубит с первого абзаца: «В темноте появилась рука, а в руке — нож» (Нил Гейман), «Первый шаг к бессмертию — это смерть» (Чак Паланик), «Мы покажем вам восемь способов бесшумно убить человека» (Джо Холдеман). Опять трэш! Неа, только «Бойцовский клуб», «История с кладбищем» — фэнтези для детей, а «Бесконечная война» — пацифистский роман про старичков и вечную жизнь.
В России Путин. А в Бишкеке на октябрь 2019-го 2700 мечетей, вместо 39 в 1991 году. Формально племена на территории современной Киргизии жили под караханидами и более века входили в состав Кокандского ханства, оставаясь тенгрианцами, не отбивали лбы пять раз в день, младшему сыну доставалось все имущество и старые родители, а женщины, как и у
Киргизия… извините, неправильно называю, правильно Кыргызстан, по мне, режет слух, слишком по-кочевому грубо. Так вот, Киргизия маленькое и очень гордое государство. У нас есть все атрибуты государственности и свой личный великий писатель Чингиз Айтматов (коротко Че). А еще самый известный из живущих писателей Иванов и самый титулованный поэт Шаповалов, еле живой переводчик эпоса «Манас».
Преподавание в школах и институтах пока — подчеркиваю дважды, пока — криво-косячно идет на русском. Печальное зрелище, «русские» сорока и младше говорят на русском с акцентом. С киргизским еще печальнее, он существует лишь в циркулярах «100% переход на госязык». Кто не в курсе, письменный киргизский сочинили в Литинстутите году так в 1956–58-м, когда наш великий Че учился на Высших литературных курсах. И с тех пор чуть-чуть литературный недалеко уполз от бытового. Общаться легко, а нетленку родить анриал. Молодой, подающий надежды Эрмек Турдубеков, победитель конкурса «Твоя первая книга», тоже ваяет на русском в Лите по целевой программе нацкадров Россотрудничества для мумба-юмба.
Оазисом демократии Киргизия быть перестала после ошских событий намбэ ту. Форпостом русской культуры в Средней Азии перестает прямо сейчас. Лучший и старейший журнал в Средней Азии «Литературный Кыргызстан» даже не мумия — прелый гербарий. Никакой, скучный Лидский, Ащеулов, скатившийся от почти Хармса к
Хорошее на литфестивале: бесплатное проживание в предгорном отеле, московская поэтесса Женя Коробкова, читавшая стихи Леонида Костюкова про тестя. Плохое: заморозки, семинары, мэтры советовали не лабать под Набокова, а лабать под Бунина, остальные ни фига не секли в процессе. Единственный участник не из Бишкека приехать не смог, т.к. культурные инициаторы сэкономили, никому не сдалось оплатить ему дорогу. А напрасно, его рассказ получил оценку отлично.
В том же году открылся конкурс Open Eurasia, я и в нем поучаствовала — на следующий год, вышла в финал с иллюстрацией к своему роману, тоже сырому, из которого выжил один фрагмент про Славянск.
«Русская премия» скоропостижно скончалась, никто не заметил. Наталья Евгеньевна Горбаневская умерла, председатель жюри большой прозы «Русской премии». Она читала все поданные на конкурс тексты, не надеясь на вкус и компетентность толпы ридеров, абсолютно не заинтересованных в результате. Айтматова выкинули бы на раз с пометкой непрофессионализм. Open Eurasia неизвестно какой херней страдает, качество — от тоски плакать. Иванова переплюнул Ким — главред казахского журнала «Дактиль». Тяпнем по мороженому, отморозимся, говорит мой друг-оптимист Глеб, чем читать ужасных живых, утешимся в «обществе мертвых»:
Кровь соловья
I
В Гефсиманском саду.
Имя мне — Иисус.
Горизонт пошатнулся в луне.
Соловьиная кровь
настоялась на льду,
и горит ее гимн — полонез.
Но за что, но за что этот
страшный искус,
господин мой, мой страшный родитель!
Или в небе тебе
не хватает крестов?
Но зачем же так скоро, Учитель?
В руку, полную звезд,
что там голубь души:
так огонь на себя вызывают.
Все и так,
словно медленно сладостный гвоздь
к этой чести меня прибивает.
Ах, как реки поют!
Всю бы правду испить
в той предутренней, длинной росе!
Соловьиную смерть
дай мне, Боже, избыть —
эту ночь и недолгий рассвет.
II
В Гефсиманском саду
соловьиная ночь,
и земля пошатнулась крича.
Кто ты есть, кто ты есть,
человечья ли дочь, —
лунным слепок очей и плеча!
Дай коснусь твоих рук,
дай возьму твоих глаз,
соловьиного света простуда;
заколдованный круг:
это — свет, это — сад,
я люблю, мое имя — Иуда.
Но за что мне, за что
это — в нежности лба,
это тьмы голубое дыханье,
эта тайна и ночь,
эта смерть и судьба,
это правд и неправд отрицанье!
Разрывается сердце ночное, горя,
горе сладкое пьет
птичью кровь и веселье…
Что-то снова умрет,
если встанет заря
этой грустною ночью весенней.
Как два сердца когтит
соловьиная кровь, —
грудь одна, двуедино — дыханье.
Разверзается звездная
грудь облаков.
Свято Слово. Пресвято — молчанье.
Написал Василий Бетехтин, бич из Канта, городишко в 25 км от Фрунзе. Умер в 80-е, как и сосланный диссидент Бухбиндер. Харьковский мединститут, московские физики и математики, питерские архитекторы, импрессионист Чуйков с дочерью гор благодаря сталинским репрессиям подняли уровень образования и культуры в КиргССР. В 34-м Платонов где-то недалеко проезжал, на местную литературу не повлияло, как, впрочем, и на российскую. Но даже в советское время филфак КГУ считался прибежищем сирых-убогих с интеллектом полено, а филология так осталась в зачаточном состоянии.
Обзор для «Дактиля» — единственно-приличного русскоязычного журнала в Средней Азии http://daktil.kz/6/article/alina-sh/rekviem-po-kirgizskoy-literature-68