Режиссер, креативный продюсер и саунд-художница Лара Саркисян рассказала, почему темы памяти, семейного архива и истории диаспоры играют ключевую роль в ее работе накануне своего выступления 6 июня в рамках 9-й сессии проекта «Опыты нечеловеческого гостеприимства».

Расскажи про твой проект Club Chai. С чего все для тебя началось?

Club Chai — это лейбл, серия вечеринок и кураторский проект, который мы запустили в Оклэнде вместе с 8ULENTINA. Мы также делаем вместе передачу на RadarRadio.com. Нам интересны музыканты и продюсеры, которые занимаются гибридизацией не-западного звука с современной западной культурой. В этом году вышел наш первый релиз Club Chai Vol. 1, это компиляция, вобравшая в себя треки от 21 локальных и международных артистов, с которыми мы уже работали в рамках нашей серии вечеринок или чье видение совпадает с нашим — 8ULENTINA, The Creatrix, DJ Haram, MORO, Turbo Sonidero, Stud1nt, DJ Florentino, Foozool (псевдоним Лары — прим. ред.) и другие. Мы решили расширить проект и дать ему жизнь в разных дисциплинах, в этом году мы выступили кураторами нескольких выставок и воркшопов, посвященных работе со звуком. Наше ежемесячное шоу на радио Radar стало диджитал-платформой для локальных музыкантов, благодаря которой они могут поделиться своей музыкой с большим количеством людей вне Bay Area.

Наша коллабоорация с 8ULENTINA началась с совместной работой над миксами в 2015 году. Мы обе искали пространство, где мы могли бы играть не-западную музыку, как традиционную, так и современную, и миксовать ее с клубными треками. Мы искали физическое пространство для обмена и взаимодействия междисциплинарных артистов, — так и родилась идея создать Club Chai. Для меня лично всегда было важно, какую роль сыграла музыка в процессе формирования локализаций армянской диаспоры и адаптации в новых сообществах вдали от дома в изгнании. Я думаю, она способна дать нам это и сегодня. Club Chai стал таким местом для меня.

Моя работа представлена в рамках выставки LIMB II, которая сейчас проходит в Et al. Gallery в Сан-Франциско, наряду с Tim Zha/Organ Tapes, Sahar Khoury, Sofía Córdova, Esra Canoğulları (8ULENTINA). LIMB II обращается к вопросу перспектив диаспоральных сообществ и осуществления художественных практик как расширения тела. Процесс мысли через такие расширения как через броню, суррогат, протетическое или видоизменяющееся устройство для тела, чьи стабильность и безопасность постоянно находятся в зоне риска. Процессы, в которых художники используют и исследуют идентичности через мутации родовых традиций и историй. Я буду показывать несколько иную версию своего фильма, который представлен в Сан Франциско, в рамках своего выступления на «Опытах нечеловеческого гостеприимства».

Можно сказать, что в выборе артистов вы отдаете предпочтение тем, кто недостаточно представлен в плане этнической или личной идентичности? Какова ваша политика в этом вопросе?

Мы хотели, чтобы Club Chai стал платформой, предоставляющей больше возможностей и пространства (диджитал и физического) для женщин, femme, non-binary, POC. Вокруг нас везде много талантов и много голосов, и мы хотели это подчеркнуть особенно в нашем округе. Мне кажется, люди в сфере кураторства/менеджмента должны прикладывать больше усилий, чтобы прекратить сдерживание ресурсов в сфере искусства и музыки. Маргиналы стояли у основания танцевальной музыки в том виде, в каком мы ее знаем сейчас, и были пионерами в стольких формах искусств. Для нас крайне важно признать их вклад и поделиться инструментами с сообществами, которые были обделены возможностями.

В своих академических исследованиях ты анализируешь идентичность армянской диаспоры, используя цитаты из фильмов. Можешь рассказать об этом? Насколько интегрированной в диаспору ты чувствуешь себя?

Когда я изучала кино в университете, мне довелось встретиться с канадско-армянским режиссером Гарин Торосян, которая стала для меня большим вдохновением. Ее «Девушка из Муша» (1993) — поэтический короткометражный фильм, собравший потрясающие виды и звуки Армении. Важно отметить, что Торосян не была сама в Армении, и она намеренно манипулирует физическим измерением пленки (она режет, царапает и искажает изображения фильма), чтобы сделать его неясным и сложным для различения так же, как Армения остается для нее. «Девушка из Муша» быстро разливается сквозь слайды поцарапанной и обесцвеченной пленки вместе с приглушенным звуком — создавая пространство воображения для зрителя, о том, как еще можно чувствовать «родину». Фильм овивает кусочки коллективной памяти и истории армянской культуры, с ее узнаваемыми изображениями знаковых церквей, поэтов, художников, алфавита, горы Арарат. Полуразрушенная (намеренно) пленка неразрывно связана с тяжелой историей страны, которая на протяжении десятилетий переносила массовые убийства и ссылки людей. Это приближает человека к культуре в транс-сенсорном ключе, но приносит ностальгию и тоску по стране, которую еще предстоит понять. Использование Торосян ручной обработки пленки связано с давними традициями создания текстиля и вязания в Армении. Таким образом, она пытается телесно прикоснуться к богатой культурной традиции и приблизиться к туманной стране, встречи с которой она жаждет.

А кого из армянских музыкантов ты любишь? Я слушала микс, который ты записала, опираясь на семейные архивы. Какова ваша семейная история?

Я — большая фанатка Ары Геворгьяна и его метода — как он собирает целый оркестр для живых выступлений и вообще всегда работает с целой командой музыкантов. Он берет традиционные песни, фольклорные инструменты, и в его руках рождаются современные, футуристичные, кинематографичные произведения. Я особенно восхищаюсь, когда старшему поколению, для которого эти звуки более знакомы в их традиционной форме, нравится, что у него получается в результате. Мне кажется, мы должны быть более открыты к тому, как эти звуки могут быть использованы и изменены сегодня.

Микс, о котором ты говоришь, был записан благодаря моей маме и ее коллекции армянского и иранского винила, которую она привезла с собой в США во время иммиграции. Моя семья этнически армяне, но несколько поколений прожили в Иране после бегства от армянского геноцида. У мамы скопилась знатная музыкальная коллекция, и я очень люблю слушать ее CD и винил.

Каковы твои принципы работы с личной и коллективной памятью?

Я использую различные экспериментальные способы архивирования семейной и родовой истории в саунд-дизайне и написании музыки, а также создаю свой собственный архив. Сэмплы музыки или фильмов, полевые записи, поэзия, семейные интервью — все идет в ход. Иногда я сэмплирую духовые, струнные и перкуссионные инструменты, найденные в армянском фольклоре, и соединяю их с электронными кусочками. Многие армянские традиционные песни, в которых используется дудук или канун, звучат крайне эмоционально, так как они отражают трагическую историю и напоминают о времени, когда эти песни были написаны. Истории, эмоции и голоса Армении запечатлены в этой музыке — не важно фолк это, или классика, или религиозные произведения, или чистая революция. Мне интересно работать с этими звуками и элементами в плане архивирования и привнесения новых нарративов в настоящее.

После того, как армянская история, язык, искусство и история пережили период насильственного стирания, геноцида и нестабильности на протяжении декад, важна способность продолжить создание наших собственных личных нарративов и взять собственную репрезентацию в свои руки. Отчуждение и проблемы в армянской истории — это часть «коллективной памяти», это не только проблема прошлого. Это происходит и сейчас. Воссоздание пространства из общих воспоминаний, освоение новых территориях важны для выживания. В особенности в ситуации, когда внешние силы, определяющие законодательство, систематически отрицают геноцид, армянский народ, в диаспоре ли или на родине, должен начать создавать ответные контр-нарративы, рассказывать свою историю и делиться своей «коллективной памятью». Музыка — мощный инструмент и медиа для этого, делающий это возможным в креативном ключе.

Как часто ты используешь полевые записи?

Раньше у меня была привычка записывать звуки каждый раз, когда я оказываюсь на улице, делая хотя бы одну такую запись в день и потом отслушивая все, что можно использовать в треках. Во время моей последней поездки в Армению и Арцах я собрала огромное количество записей, некоторые из них можно услышать в треках Azat и Geghard (в основном хоровые партии) и в еще не выпущенном материале. Полевые записи привносят кинематографичную атмосферу и дают слушателю ощущение места или воспоминания.

Что ты приготовила для своего перформанса в Москве?

Я буду впервые играть свою программу вместе с лайв-видео, которые я сняла в Арцахе и Армении в 2013/2016 и кое-что тут в Сан-Франциско. Мне самой очень интересно узнать, какие формы примет звук в такой связке с фильмом. Я снимала монастыри в Армении, руины в Шуши, Арцах (Нагорный Карабах). Я много думала о связи между этими руинами и концепциями, к которым обращаются «Опыты нечеловеческого гостеприимства». Здания, которые были когда-то чьим-то домом, церкви, школы были разрушены вовремя погромов армянских кварталов в Шуши несколько раз в 1990-е. Были еще разрушение, которые достались городу еще раз во время войны с 1980-х до начала 1990-х. Сегодня руины все еще заметны: здания обрамляют как рамки растения, растущие в трещинах и пулевых отверстиях в стенах; дети играют с ними по пути в школу. Сопоставление между руинами и материальным объектом, оставленным позади, и жизнь, которая продолжается вокруг него.