Любовь, с одной стороны, — что-то немыслимое, невозможное, нереальное, от этого смешное. С другой же стороны, она есть невозможная возможность, разрыв в опыте и короткое замыкание в сознании.

Об этих двух крайностях одного и пойдёт речь далее.

Любовь сегодня невозможна. Об этом не стыдно утверждать, напротив, любовь рассматривается как средство манипуляции в патриархальном дискурсе. О её невозможности говорят и другие факторы: страх, отчуждение, недоверие, иллюзии самодостаточности. Причина их одна — собственное эго, нарциссическая личность, возведённая на пьедестал. Одинокий волк в городских джунглях думает только о выживании. Любовь — повод для мелодрамы и подростковых страстей, не более. Люди ищут адекватного партнера, соответствующего своим узким представлениям, вытесняя любой возможный опыт иного. Такие отношения похожи на зависимость, тяжелый, обременительный побег от реальности. В таких отношениях, в общем-то, плевать, что за человек рядом с тобой: со-жительство, со-зависимость, но не со-общение. На такие случаи уже сегодня можно приобрести себе секс-робота со множеством дополнительных функций. Как же замечательно!

Деньги важнее любви, деньги важнее всего, и деньги — это далеко не только цветные бумажки. Деньги — это время, это запах, это власть, это чистота и гладкость интерфейса жизни. Поэтому ты и позволяешь своей подружке работать вебкам моделью. Поэтому твоему парню нужно отдыхать “как следует” и ходить с пацанами в сауну. Эти правила произрастают из шизоидного устройства капиталистического производства, подменившего на сегодняшний день как религию, так и культуру. Повсеместное желание богатства и славы делает человека функцией и средством, заставляя его действовать и мыслить лишь в узком направлении. Сделать каждого отдельной ячейкой, потребителем, юзером — выгодно для системы. Там мы и думаем о друг друге. В таких условиях общения люди колеблются между пустотой светских бесед и избыточностью скандала. О боже, мы говорим о проблемах глобализации? Какая пошлость!

Перейдем к пошлости, к возможному невозможному. Что-то нас всё же в нашей жизни отвращает и поражает, судя по количеству и качеству собственных суждений о происходящем. Вонючий бомж, зашедший в вагон метро, террористы в торговых центрах, похищения людей. Что-то нечеловеческое являет нам свое лицо через невинных жертв и новинки техники. Шок и сенсации выстраивают пределы контроля и порядока. Власть пугает смертью, поддерживая имитацию жизни. То же самое происходит с проблемой любви: она хорошо продаётся в формах интриг, измен, страстей, масштабных свадеб и громких разводов. Настоящая же скандальность любви находится совсем в иной плоскости — в простой истине того, что между двумя людьми действительно может происходить совпадение. Дело, конечно, распространяется далеко за рамки двух любящих субъектов. Любовь требует выхода из себя, она требует маленькой смерти, именно поэтому её так часто вписывают в жизненный жанр трагедии. Важен сам аффект и его глубина, поражающая психику. Так мы открываем у Другого телесные изъяны, внутренних демонов, запахи секреций. Ты можешь обожать человеческую маску, но вдруг ощущаешь смотрящее из–под неё лицо. Любовь — это решительное действие, это путь к осознанности, это бесконечный праздник, уносящий от мирских забот.

Предвестники любви обращаются предвестниками катастрофы. Однажды днем, я собиралась посетить лекции по оккультизму, но перед тем как выйти из дома, я случайно обнаружила на кухне самовоспламенившуюся зажигалку. Пламя захватывало поверхность стола, и я сразу считала этот знак. Этим же вечером пламя разгорелось уже между мной и одним странным субъектом, которого я встретила на лекции. Вспышка, мелкое безумие: от воровства до поедания галлюциногенных грибов, после которых мы, однако, больше никогда и не позвонили друг другу. Мы не всегда готовы такое вынести, от чего бессознательно выстраиваем границы и рамки, спасая себя от желания.

Заметим, что намечается два будто бы враждующих лагеря: общество предприимчивых индивидуалистов и сообщество любовников. Их противостояние выражается в их же внутренних принципах, где общество индивидуалистов живёт лишь в законе языка и власти, а сообщество любовников суть совместное молчание смертных существ. Тот, кто причастен к сообществу, имеет трещину в самом себе, которая требует сообщения. Со-общение внутренних бездн. Выйти из себя, нарушить заточение единичного существования в потоке природной ярости. Это событие, которое всегда избыточно, будь это любовная встреча глаза в глаза или хаос революционных действий. Общество — это мнимое объединение разрозненных субъектов, оно построено на власти и иерархии. Сообщество любовников суверенно и существует в лакунах социума.

“Всякое сообщество любовников, хотят ли они этого или нет, рады этому или не рады, связаны ли между собой игрой случая, «безумной любовью» или «смертельной страстью», имеет главной целью только одно разрушение общества. Там, где складывается эпизодическое сообщество двух существ, созданных или не созданных друг для друга, образуется некая военная машина или, правильней говоря, создается возможность угрозы, которую она в себе несет, какой бы минимальной эта угроза ни была, — угрозы вселенского разрушения”

Целуя своего возлюбленного в полной темноте, я вдруг обретаю иное ощущение бытия, проклиная наивность и глупость всего, что не исходит из этого чувства. Когда мы вместе — мы против всех, мы автохтонное существо, желающее сожрать каждого, кто лжет. Мы террористы, мы преступники, мы обманываем время, разыгрывая варианты апокалипсиса.

Сообщество любовников и сообщество террористов, не имеют ли они общие корни? И те, и другие в порыве своих страстей ставят себя на кон своих убеждений, отбирают у власти право на собственную смерть, превращая её в своё оружие. Любовь и террор — возможное невозможное сегодняшнего дня. Протест против обезличивания глобализации и борьба за самость. Когда ты один, ты неполноценен, ты захлёбываешься в цикличном вихре мыслей, ты не можешь выдержать зияющую в тебе пустоту. Все завербованные террористы, не разочарованные ли они одиночки, на которых всегда косо смотрят? В обществе принято играть по правилам, прогибаться, хорошо продавать и дорого продаваться — террористы отвечают на это отказом. Я рассматриваю террор как явление большее, чем ИГИЛ и похожие на них организации: это и школьник, принёсший оружие в класс, и бездомный, от отчаяния напавший на толпу прохожих с бензопилой. Это субъекты, находящиеся на периферии общества, — всадники весёлого заката цивилизации. Терроризм — это детище самой системы, стремящейся к собственному распаду. События 11 сентября — красочный пример того, как голливудские фантазмы об апокалипсисе вдруг прорвались в реальность. С этого момента виртуальное и реальное слилось в единую машину аффекта, где ошибки системы способны на миг разорвать ткань гладких фикций. Монстры нашего разума вышли на поверхность, чтобы терроризировать наши представления о себе и мире вокруг нас. Мы сами являемся этими монстрами.

«Какой еще путь, кроме террористического, можно избрать для изменения положения вещей в ситуации полной монополизации глобальной власти, в ситуации столь чудовищной концентрации всех функций в технократической машинерии при полном единомыслии и полном отсутствии инакомыслия? Это сама система создала объективные условия для столь жестокого возмездия. Прибрав все карты для себя, она вынудила Другого менять правила игры. И новые правила будут жестокие, потому что ставка жестока. Системе, переизбыток могущества которой сам по себе представляет невозможность вызова, террористы ответили категоричным действием, в котором заключена также невозможность обмена. Терроризм — акт восстановления непокорной единичности в самом сердце системы обобщённого обмена»

Бодрийяр Ж. «Дух терроризма»

Я объявляю террор всему, что любит и ценит наше общество: красоте, богатству, идеалам, хорошему вкусу, самовлюблённости, гнилому языку. Я — вне себя, я чувствую постоянную агонию жизни. Террор — мой метод выражения, совершающий перестановку в иерархиях публичного, словно раскатистый глитч. Глобализация заставляет действовать по правилам, скрывая свои мотивы. Метод террора разрушает правила, являясь новой модуляцией материи и языковой техникой.

Нэсти Щит