У современного искусства нет проблем: автор не понимает, что такое хорошо; зритель не понимает, что такое плохо.

Сергей Веденьё

На днях сходил в ГИТИС на 3 третий этаж, где происходил лабораторный показ-исследование «Центр изучения действительности» Олега Глушкова. Я не люблю такие спектакли, но разговор не о том, что я люблю, а о том к чему был именно этот бред. Бред, и я как любитель классического театра не могу не радоваться реакции протеста и гнева некотоых независимых зрителей этого спектакля, которых я наблюдал в зале, но дело в том, что сам спектакль, имхо, был протест против не-классического театра. И в этом его странность и прелесть для меня. Старые банальные идеи феменологов и постструктуралистов скрыты в происходящем на сцене, в то же время, я за свой короткий жизненный опыт не встречал протест против (чего -либо) театра авангарда, жестокости, сюрреализма и абсурда методами самих этих подходов. И этот момент настолько тонок и запрятан в ткане спектакля, что я уверен мало кто это сможет кодифицировать (простите за резкие слова). Я понимаю, что задача без решения, и для меня остается загадной замысел режиссера и мнения зрителей (все–таки по лицам содержательно не поймешь отношение), и отсюда по-видимому стоит начать нарратив по ходу пьесы.

Непонятные события будто происходят в лаборатории по изучению действительности, где есть подопотные , сами зрители, актеры в роде эксперементаторов и ведущий, организатор всех этих опытов над зрителями. Ведущий начинает со слов обращения к зрителям о том, что такое «красиво» и приводит цитату из Платона. И этот немой вопрос постояно преследует на протяжении всей пьесы, однако сам ведущий напротив уводит от античности к авангарду, театру жестокости, абсурду и сюрреализму, пытаясь доказать зрителям, что вот это и есть подлинное искусство, а не ТО и одновременно показывает иллюзорность , как он сам думает, каннотаций действий. "Вот смотри, вам достаточно речи, или музыки, или просто смотреть на то, что вы и так знаете из действительной жизни, но это вам не нужно, только форма действия без смысла формирует дейсвие ради действия, вырывает из тоталитарной дейсвительности мысль обретает в воображении , свою подлинную… " Подлинную что? Природу? Сущность? Содержание? Смысл? Бытийность? Мысль себя не выразившая в действии не существует, и зачем ей гасить себя? Разве не в этом был всегда смысл театра, что смотрящий подражает кому-то большему, безличному участнику, и дает этот смысл повествованию как целому и завершеному? А если я теряю эту способность и мир теряет красоту своей гармонии и целесообразности своей сути (возвращаясь к началу пьесы), тайного превращения одного из другого под моим чутким вниманием и поглощением, потому что только через взаимоучастие мы становимся сопричастны действию через мысль и мысли через действие.

Но вот в середине пьесы случается необычная (да тут она может тоже возникнуть) сцена. Я говорю себе :«эта сцена единственная, которая меня цепляет и я не могу понять чем» чем же, просто что-то происходит и вроде все просто понятно, я даже знаю, что произошло и понимаю героя. Мне приятно и я ловлю себя на мысли :«это красиво».

Вдруг выбегает ведущий и извиняется : " этой сцены не должно быть… Актеры бунтуют, но мы их уже побили палками…".

Не будь монологов ведущего, я бы понял эту фразу более широко в контексте Камю, но актеры хотят наполнить, заполнить ту пустоту, пустота имеет важное отличее от ничто — пустота подразумевает потенциальную необходимость наполнения, которую нарочно выкачили. И они это делают, если сам создатель пьесы не дает этот смысл, мы его придумаем сами. И это будет красиво. Но, может и вправду и эта не музыка? А нас заставили ее слушать и называть музыкой? А разве мы не живем в мире наполненном сознательно людьми подобным бредом? Мы его хвалим и возносим, мы говорим, что это правильно и захватывающе, но сколько раз мы восхищались красотой действия? Её же там нет. А разве смотреть просто на движение жизни и восхищаться от увиденного, не несёт в себе красоту неподвластную кодификации и тайны смысла, которого мы не знаем, но создаем как данность, потому что так устроены? Да, женщина красива, лошадь красива, небо голубое и звездное красивы, а когда в горах туман, а под ногами море стирает берег — разве это не прекрасно… Черт побери меня, но я не знаю почему так, однако оно так и мне всё равно, потому что я готов смотреть на это вечно… Это красиво.

Кто же убедил нас в обратном? Почему молодые люди выходившие из зала говорили, что пьеса им понравилась, но сказать чем не могли? И если там не играли бы их друзья, коллеги и знакомые пришли бы они туда и что сказали бы?