Интервью Саши Шестаковой с Анной Энгельхардт о ее проекте «Состязательная инфраструктура», дипфейках, ограничениях методологии Forensic Architecture, производстве истины и критике власти голосом Путина.

Презентация проекта пройдет 12 января в 19:00 в галерее ISSMAG.

Cаша: Название «Состязательная инфраструктура» состоит из терминов из двух областей знания: слово «состязательная» происходит из машинного обучения, в то время как «инфраструктура» — понятие исследований логистики. Как ты определяешь точки соприкосновения между этими системами знания? Учитывая тот факт, что машинное обучение часто фетишизируется в художественных практиках.

Анна: Состязательная нейросеть — алгоритм, построенный на комбинации из двух нейросетей, которые учатся, соревнуясь друг с другом. Противоположные функции, включенные в замкнутый цикл, делают нейросеть как целое сильнее. То же свойство характерно для состязательной инфраструктуры. Объединение в одной архитектуре противоположных функций не разрушает ее бесконечными техническими проблемами, а делает ее сильнее как целое, усиливая ее способность причинять ущерб. Такая гетерогенность функций также позволяет скрывать одну за другой, когда это необходимо. Это любимая военная тактика Российской Федерации, которая характеризуется полным отрицанием любого военного присутствия — чтобы скрыть военную инфраструктуру, необходимо назвать ее гражданской, скрыть одни ее функции за другими. Для моего исследования примером такой инфраструктуры является Крымский мост, но это не уникальное явление — можно вспомнить «Дороги в никуда» в США.

Точкой соприкосновения с глубинным обучением для меня стало производство дипфейка — видео, измененного с помощью нейросетей. В дипфейке, как правило, представлено видео человека, который говорит сообщение, отличное от того, что было в оригинале. Для меня было важно в качестве результата расследования инфраструктуры, являющейся в первую очередь пропагандой, попытаться сформулировать ответ в том же поле, в котором она оперирует — в поле пропаганды. Так родилась идея сделать дипфейк репортажа Russia Today, который бы работал одновременно как введение и заключение расследования. В процессе работы с разными способами производства дипфейка (СNN, GAN, Re-Cycle GAN, …) мне показалось интересным, как популярные статьи описывают генеративно-состязательные сети. Та жесткая дихотомия, в которой дискурсивно существует их архитектура, показалась похожей на дихотомию, с которой я столкнулась в своем расследовании: если в GAN речь идет о генераторе и дискриминаторе, то в исследованиях логистики это были мосты и стены.

Для меня, разумеется, есть ограничения в использовании метафор из разных областей знания. «Состязательный» в этом контексте довольно буквально показывает схожесть архитектур и принципов их функционирования, но не ставит знак равенства между ними. Фетишизация глубинного обучения в художественных практиках, а именно генеративно-состязательных нейросетей, была одним из поводов для использования термина «состязательный». Это в некотором роде шутка в адрес бесконечного потока продуктов, в котором сам факт использования нейросети считается достаточным, словно он гарантирует качество произведенной работы. Мне кажется важным отметить, что фетишизация происходит далеко не только в искусстве, глубинное обучение считается модным и в критической теории и в стартап-культуре Кремниевой долины — это революционная технология, лишь недавно вошедшая в оборот. Такой тренд заметен особенно, если посмотреть на контраст между количеством хайпа вокруг машинного обучения в целом и глубинного обучения как его конкретного вида — всем интересно именно глубинное обучение. Это не плохо само по себе, но в разговоре об алгоритмах важно не терять из вида их архитектуру и иметь представление о том, как она работает.

Саша: Ты используешь в расследовании методологию Forensic Architecture. Мне кажется с этой методологией есть набор проблем: там есть определенная фетишизация научного метода. Осмысляла ли ты как-то те эпистемологические проблемы, которые от этого возникают?

Анна: Важно описать что именно мы понимаем под методологией Forensic Architecture — это довольно креативный способ перепроизводства правды, стоит отдать ему должное. Он построен на идее о том, что государство уже использует разнообразные методы криминалистики для расследований. FA предлагает апроприировать эти методы и использовать против государства, расследуя случаи насилия, которое оно совершает. Эта рамка имеет ряд эпистемологических ограничений. Наиболее понятно их можно объяснить на примере программ, которые наиболее часто используются в расследованиях. Стандартное расследование FA — 3D-модель, сделанная на основе собранных данных, которая позволяет воссоздать место преступления и расследовать его заново. Программы 3D-моделирования (Blender и Cinema4D, например) обладают бесконечным разрешением — вы не ограничены в том, как близко вы рассматриваете представленные детали. Это создает иллюзию того, что мы можем найти в процессе расследования объективную реальность, которая бы максимально полно отражала происходящее. Такая иллюзия объективности имеет смысл в западной системе, ставящей во главу угла демократическое судопроизводство — ты предоставляешь доказательства, по которым затем выносится вердикт. Но что будет с такой системой в России, в которой судебная система — абсурд от начала до конца, международное право ни во что не ставится, а «эпоха пост-правды», которой сейчас обеспокоены на Западе, началась далеко не пару лет назад. Мне кажется контр-продуктивным слепой перенос такой методологии.

Саша: У тебя в проекте довольно активная образность, которая довольно сильно отличается от того, как обычно выглядят расследования FA. Для чего была нужна такая образность?

Анна: То, что я называю бесконечным разрешением, определяет эстетику FA как часть их эпистемологического аппарата. Расширяя эпистемологию, было необходимо расширить и эстетический аппарат — мне казалось важным попробовать продолжить мое концептуальное решение визуально, деконструировать визуальный материал, с которым работает FA. Один из примеров такой работы — фотограмметрия моста, сделанная из кадров репортажа Russia Today со строительства. Фотограмметрия для меня работает в том же регистре — позволяет проанализировать явление в его пространственной материализации, но для меня пространственная материализация работает концептуально. Я не стремлюсь создать его точную копию, мне было важно произвести визуальную альтернативу его захватывающе гладкой белой структуре. Крымский мост — поэтическая инфраструктура, имеющая символическое значение, не уступающее по значимости практическому, говоря в терминах Брайана Ларкина. Производство фотограмметрии требовало не подробного анализа практических функций на полученной 3D-модели, а подробной деконструкции ее символического значения.

Саша: Другой интересный момент, связанный с расследованиями FA, состоит в том, что они обращаются к вещам, которые уже случились. Мне это напоминает модель производства рациональности, которую описывает Грюнбаум: у него доступ к рациональности возникает только через рассмотрение ее следов в прошлом. Важное отличие твоего проекта состоит в том, что на момент начала расследования мост был достроен лишь частично, поэтому ты по факту наблюдала за процессом производства рациональности через строительство инфраструктуры. Как это воздействовало на твой метод?

Анна: Да, для меня важна темпоральность моего расследования — оно функционирует в будущем, а не в прошлом. Наблюдение за процессом производства рациональности оставляет как бы открытую концовку — само расследование является только началом процесса. Это связано не только с расширением метода FA, но и с вопросом о производстве научного знания. Что дает моему исследованию производство дипфейка, если его увидят только после завершения диплома? Понятно, что сам процесс производства дипфейка дал много интересных точек входа — момент, когда я услышала голос Путина, говорящий слово «колониальность», сильно расширил мое понимание политического. Но для меня было важно, что я расследую не событие, произошедшее в прошлом, а обеспеченное хайперстишном продолжение события в будущем. Хайперстишн — это нарратив, влияющий на свою реальность через петли обратной связи. В данном случае это фейк, который становится частью реальности и влияет на нее. Такой хайперстишн я создаю сама в рамках своего исследования, пытаясь произвести медиа-доппельгангер Крымского моста. Доппельгангер обеспечивается сменой метода бесконечного разрешения на метод бесконечного репродуцирования. В рамках проекта я пытаюсь сделать технологию дипфейка доступной и надеюсь вскоре завершить этот процесс. Мне кажется более важным лишить государство монополии на производство правды, дав возможность каждому загрузить фейковый спич Путина онлайн, чем пытаться бороться с этой машиной на ее же поле, объясняя с помощью современных технологий, где именно она не права. В этом плане я мечтаю о некой демократической субверсии — если мы не можем выбирать президента, то мы можем сами выбирать, что он говорит. Если говорить в России может только Путин, я буду критиковать власть его голосом.

Саша: Существовала ли для тебя категория «истины» в проекте. И если да, то как она проявлялась?

Анна: Да, для меня попытка поиска этой категории была частью расследования. Одним из наиболее трудоемких аспектов расследования был фактчекинг: Крымский мост в этом плане находится в реальной зоне «чрезвычайного положения» (state of exception). Доступ к этой области есть только у российских ученых, большая часть которых занимается неприкрытой пропагандой, достаточно посмотреть названия и библиографий статей на РИНЦ. Более того, настолько нагруженный политический проект создает целое облако дезинформации со всех сторон: украинские, западные и российские оппозиционные журналисты, к сожалению, далеко не всегда проверяют поступающую к ним информацию и активно плодят мифы. Мне приходилось переизобретать понятие истины в процессе работы, устанавливая разумные рамки для фактчекинга — сколько источников и какого качества должно быть достаточно, чтобы взять определенную информацию в оборот. Навигацию этого процесса значительно облегчали пост- и деколониальная теории. Когда ты знаешь, что колониальность как правило функционирует таким-то образом, то ты знаешь, на что стоит обратить внимание, какие временные рамки задать и какие источники представляют большую ценность. Истина, таким образом, определяется исходя из оценки дисбаланса колониальных отношений и не берется как данность.

***

Презентация веб-платформы «Состязательная инфраструктура» предоставит возможность ознакомиться с сайтом и архивами расследования. Отправной точкой становится применение методологии Forensic Architecture к атаке в Керченском проливе 25 ноября 2018 года. Платформа показывает расширенный контекст и историю российской атаки на украинские корабли, акцентируя внимание на ключевой локации этой военной конфронтации — Крымском мосту. Он фигурировал в качестве прикрытия атаки в Керченском проливе и не был проанализирован подробно.

Крымский мост — уникальный инфраструктурный мега-проект, который был закончен в конце 2019-го года. Он представляет уникальный артефакт для контр-криминалистического (counter-forensic) расследования как объект, отражающий наиболее полно колониальную логику современной России. Как возможно провести расследование насилия, исходящего от инфраструктуры, которая активно оперирует на множестве пространственных уровней? Инфраструктуры, границы которой проходят не по линиям забитых свай, а по линиям распространенной пропаганды?

Расследование предоставлено Анной Энгельхардт. «Состязательная инфраструктура» — выпускной проект, защищенный Анной в Goldsmiths по направлению Forensic Architecture в 2019-м году. Среди проектов Анны — «Интермодальный терминал», “Lines of Inquiry”, «Украшение».