В «Издательстве Ивана Лимбаха» выходит книга историка Патрика Барбье, посвященная будням и праздникам музыкальной жизни Неаполя в век короля Карла Бурбона.

Этот фрагмент — не плод вымысла, он рассказывают о будничной жизни маленького кастрата, одного из реальных учеников Пьета деи Туркини. Его имя, как и заявление на поступление, взяты из сохранившегося в архивах журнала. Все заметки о жизни в стенах консерватории так или иначе соответствуют регламенту и статуту этого учебного заведения на 1746 и 1759 гг. и подтверждаются другими архивными документами эпохи Карла Бурбона.

После зимнего подъема в 6.30 и летнего в 4.45 Джованни спрыгивает с кровати; дослушав соседей, вся спальня затягивает Laudate Pueri Dominum («Хвалите Господа во святых Его»); за это время он должен аккуратно одеться, умыть лицо и руки. Потом, выстроившись парами, все идут в церковь на утреннюю молитву и следующую за ней обязательную мессу, которые можно пропустить только по болезни. Далее следует скудный завтрак и начинается первый двухчасовой урок латинской грамматики, а за ним — музыка. Все книги выдаются на руки администрацией, так как детям их просто не на что купить. Для лучшей организации занятий ученики делятся на подгруппы, таким образом, когда одна идет на занятия грамматикой, вторая занимается музыкой; на занятиях по латыни класс делится на три группы в зависимости от уровня подготовки. Грамматика чередуется порой с географией и естественными науками. После небольшого перерыва группы меняются местами (грамматика или музыка) и продолжают занятия.

Наступает время обеда. Каждая группа строится и организованно идет в трапезную: первыми туда входят младшие, за ними кастраты, потом уже средние и старшие. Скрестив руки, все замирают в ожидании сигнала ректора. Затем в полной тишине принимаются за еду под чтение вслух из жития святых или Священного Писания. И вот — блаженная минута, Джованни может на полчаса расслабиться, поболтать и порезвиться с товарищами по спальне, контакты с детьми из других спален запрещены; потом общая сиеста; в жаркие месяцы она обязательна для всех, а зимой может быть более короткой и по желанию: зимой Джованни и другим маленьким евнухам на время сиесты позволено занимать самую теплую спальню младших учеников. Но вот благодатная пауза позади, смотритель подает сигнал, и все строем отправляются на послеобеденные занятия по чтению, письму, основам веры, а следом еще на один урок музыки; он может проходить в форме групповых занятий, где ученики готовят концертные программы, вокальные или инструментальные номера. Если из–за отсутствия преподавателя занятие отменяется, то положено вернуться в спальню и молча заниматься самостоятельно.

Главное в Пьета, конечно, музыка, позволяющая ученикам лучше узнать друг друга, дважды или трижды в неделю эти занятия проводит сам капельмейстер. Еще три преподавателя занимаются с учениками пением, игрой на струнных и духовых инструментах. В первые годы основная часть времени отводится на сольфеджио с бесконечным повторением одних и тех же упражнений. На занятиях с юными кастратами особое внимание уделяется мастерству дыхания: опираясь на возможности более развитой грудной клетки, их терпеливо обучают глубине вдоха и максимально растянутому выдоху, используя для этого специальные упражнения и корректируя исполнение. Цель — приблизиться к уровню выдающихся мастеров того времени: Фаринелли способен на одном вдохе пропеть 250 нот или несколько десятков секунд держать чистый звук… что для слушателя кажется вечностью! Два года сольфеджио позади, и теперь занятия становятся куда более разнообразными: сольное или групповое пение с музыкальным сопровождением или без него; углубленные занятия инструментом либо вокалом под руководством мастера или mastricello (младшего преподавателя). Вскоре после поступления Джованни уже знал, что первые mastricello появились в Санта Мария ди Лорето и лишь потом этот опыт был взят на вооружение в других консерваториях. Капельмейстеру не хватает времени на каждодневные занятия, поэтому он проводит их лишь со старшими и наиболее одаренными учениками, поручая им самостоятельно повторить свой урок для остальных. Если в число таких ассистентов попадают учащиеся за плату, то для них отменяют (либо значительно снижают) сумму взносов. Такого рода поэтапное обучние стало одной из сильных сторон неаполитанских консерваторий, способствуя взаимопониманию новичков со старшими учениками. Преподавателям случается обмениваться подопечными, чтобы маленький певец мог, к примеру, поработать со струнной группой, а флейтист — подыграть кастрату. По окончании занятий наступает время обязательной самоподготовки: два часа летом и три зимой. В этот момент особенно остро ощущается недостаток помещений. В консерватории обучается от 80 до 150 воспитанников, поэтому там физически невозможно уединиться. По правилам эти занятия разрешены даже в спальнях, однако царящая там какофония вынуждает учеников искать какой-нибудь уголок, закуток, лестничную площадку или даже несколько ступенек на лестнице, лишь бы хоть как-то скрыться от других и услышать себя, что, впрочем, практически невозможно. По мнению некоторых очевидцев, подобная разноголосица противоречит самому понятию музыки, другие же, напротив, утверждают, что вынужденная сосредоточенность на собственном голосе или звуке своего инструмента в общем хаосе прекрасно оттачивает слух.

Ужин мало чем отличается от обеда. Вне зависимости от меню порция Джованни всегда невелика, ибо изо дня в день ему внушают, что есть надо для «здоровья тела», а не на «радость ненасытной утробе». Он привык к завистливым взглядам соседей в свою тарелку, так как маленьких кастратов кормят чуть лучше остальных: хрупкое здоровье вкупе с возлагаемыми на их голоса надеждами вынуждают учреждение проявлять к ним повышенную заботу, поэтому время от времени им перепадают то лишнее яйцо, то кусок курицы или рыбы, а то и легкий супчик. А еще «платники» с недоступным для остальных дополнительным куском хлеба и графином столового вина на столе! Чтобы вытерпеть шутки и издевки «нормальных» сверстников, Джованни нужна железная выдержка, хотя те лишь вторят администрации, разделяющей учеников на integri и non integri, то есть «целых» и нет. С первого же дня в любом журнале, в любом списке присутствующих рядом с его именем обязательно стоит пометка eunuco (евнух) или scogliato (скопец, «без я…»). Весь распорядок дня от спальни до столовой лишь подчеркивает эту разницу…

Незыблемость и однообразие установленного распорядка могут быть нарушены лишь санкционированными выходами в город, во время которых figliolo Джованни будет работать во славу консерватории. Вместе с друзьями они то и дело подбегают к доске объявлений в надежде увидеть свои имена в списке участников того или иного мероприятия. Каждое из них с указанием вида, места проведения и сумм, уплаченных заказчиками, заносится в специальную книгу. Джованни знает, что переодетых ангелами кастратов и малышей больше всего заказывают на ненавистные ему ночные бдения подле покойника, где ему приходится бывать чаще других: у прихожан, знатных семейств и устроителей массовых торжеств на сопранистов и контральтистов особый спрос из–за их чистого, нежного голоса, неподвластного времени. Самое заветное желание детей — сыграть или спеть на карнавале, стоя на одной из колесниц, медленно плывущих по виа Толедо к королевскому дворцу. А вот в последние дни карнавала, славящиеся, как поговаривали, особым бесстыдством, выходы в город категорически запрещены. Он знает, что, когда подрастет, его могут позвать в Сан Карло спеть в хоре или в оперной массовке, потому что у консерватории давние связи с лучшим в Неаполе театром. А пока ему нравится петь у ног статуи Девы Марии в составе пышной процессии, а еще лучше — на закрытом концерте где-нибудь в дворцовой зале на побережье.

Любая дозволенная отлучка куда лучше жесткого рабочего распорядка. К выходу готовятся заранее, в музыкальном классе maestro собирает всю группу на генеральную репетицию, где каждый работает над своей партией. Одиночные выходы строго запрещены. Figliolo имеет право выйти за ворота только в паре с незнакомым ему учеником; в случае если один вздумает сбежать или нарушить правила, второй должен остановить его или немедленно известить руководство. Иногда поступает заявка на paranza, тогда собирают, как правило, целую дюжину учащихся: органиста, четырех вокалистов, четырех скрипачей, виолончелиста, трубача и гобоиста. По просьбе общины численность группы может достигать двадцати пяти человек. До места эта многочисленная оживленная процессия добирается самостоятельно под снисходительным присмотром старшего — шестнадцатилетнего ученика, которого всем предписано слушаться. Добравшись до нужной церкви или монастыря и наскоро помолившись, дети поступают в распоряжение заказчика; кто-то начинает настраивать скрипку, кто-то расчехляет флейту, кто-то пробует голос; командует всеми местный капеллан или музыкальный руководитель: дурачиться и покидать здание без его разрешения запрещено. Если событие проходит за пределами Неаполя, то консерватория обязана доставить детей на место или снабдить их деньгами на дорогу. Подобные выходы больше всего любят из–за подарков и подношений после выступления. За хорошую работу община или члены семьи нередко одаривают детей сладостями или деньгами. Как правило, все делится по-братски, на всех, за исключением подарков, врученных кому-то из участников лично за яркое инструментальное или вокальное соло. Каждый такой выход — это особый момент, позволяющий ощутить биение сердца Неаполя, поближе узнать товарищей и, что ни говори, на время улизнуть от консерваторской муштры. А еще это возможность встретиться, а порой и слегка потолкаться с figlioli из других консерваторий, также идущих по заданию и которых легко распознать по цвету одежды: красная сутана и синий стихарь у Повери ди Джезу Кристо, белая сутана и бежевый стихарь у мальчиков из Сант’ Онофрио; а если вдалеке мелькнуло белое пятно, то это точно кто-то из Лорето! Внутренний регламент строго-настрого запрещает вступать в разговоры с figlioli из других учебных заведений, однако разве можно удержаться и не отпустить в их адрес пару lazzi (шуток) или весело позубоскалить. Чем строже регламент, тем слаще его нарушить!

Перевод с французского Сергея Райского и Ирины Морозовой.