Сопротивление неолиберализму: 6 фильмов, критикующих новую рациональность
К окончанию второго сезона курса Вадима Квачёва о неолиберализме делимся с вами подборкой фильмов с критикой этого явления. За подборку и пояснения хотим поблагодарить историка Дарью Петушкову из лаборатории «Identités, cultures, territoires» Университета Париж VII.
---
По выражению Венди Браун, американского профессора политических наук, неолиберализм давно преодолел узкие рамки экономической политики, превратившись в «господствующую рациональность» и новую форму управления индивидами. Под ней она подразумевает систему, в которой все основополагающие элементы общественной жизни рассматриваются исключительно в терминах рынка — люди, ценности и институты оцениваются в зависимости от их потенциальной или реальной рыночной стоимости, тем самым радикально меняя принципы организации таких нерыночных сфер, как культурная, социальная, личная или политическая. Эта логика демонстрирует пренебрежение любыми видами благ, не относящихся напрямую к получению прибыли, а господствующим типом субъекта становится homo economicus, озабоченный постоянным повышением стоимости своего «человеческого капитала».
Подобные изменения общественной жизни чутко улавливаются современным социальным кинематографом, как лакмусовая бумажка проявляющим все изъяны нового мирового порядка. На протяжении XX века критика капитализма, вдохновленная марксистским анализом, занимала немаловажное место в киноискусстве. Сегодня европейские и американские режиссёры все чаще обращаются к дискредитированным, как казалось ещё тридцать лет назад, понятиям, вроде «отчуждения» или «классовой борьбы», вскрывая логику неолиберальной «правительственности» (gouvernementalité в терминах Мишеля Фуко).
В предложенной подборке режиссёры, каждый в своей манере, поднимают проблемы взаимоотношений человека, власти и капитала, а также анализируют дискурсы и практики сопротивления состоянию неолиберализма. В подборку намеренно не включены нашумевшие и заслуженно признанные наградами «Джокер» Тодда Филлипса и «Паразиты» Пона Джун-хо, вышедшие в 2019 году. Соответствие подобранных фильмов указанной тематике остается, как и должно, на совести автора, и является актом чистого волюнтаризма.
Отверженные (Les Misérables, Ladj Ly, 2019)
«Друзья мои, не забывайте одного: нет ни дурных трав, ни дурных людей. Есть только плохие полеводы и воспитатели» (Виктор Гюго)
Этот фильм — чистое политическое высказывание; степень его ангажированности нетрудно измерить уже даже по одной отсылке к роману Гюго. Только теперь «отверженными» в парижском пригороде-дыре Монфермей становятся не гавроши, а дети эмигрантов в третьем поколении.
Здесь стоит позволить себе пару слов в сторону. Сторонники «экономики просачивания» еще с 1970-х годов учат свои правительства, что вложение ресурсов в социальную сферу бесперспективно. Эта теория предполагает, что если продолжать накачивать деньгами крупные бизнес и малочисленную элиту, то увеличение прибыли первых и уровня потребления последней неизбежно «просочатся» тонкой струйкой и на нижние слои общественной структуры. В лучших традициях социал-дарвинизма, подобная политика предлагает бедным конкурировать на «свободном» рынке, представляя его как пространство «возможностей», а не борьбы за выживание, чем он на самом деле является.
Как итог: политики развитых европейских стран (не говоря уже о России) не первое десятилетие последовательно разрушают основы социального государства, всё сильнее урезая расходы на образование, медицину и развитие инфраструктуры бедных районов. В Париже социальная сегрегация проходит по линии «центр-периферия»: работающее большинство живет в пригородах (banlieux), значительная часть которых отличается крайней бедностью. В одном из таких пригородов и развивается конфликт между местной полицией и «неблагополучной» молодежью, вскрывая не только нарывы классовой и расовой дискриминации, но и внутреннюю логику воспроизводства социального неравенства. В этом конфликте нет хороших и плохих героев, зато в нем многое сказано о насилии, жестокости, порождающей ещё большую жестокость, и об отсутствии государства как силы, призванной положить конец «войне всех против всех».
Простите за беспокойство (Sorry to bother you, Boots Riley, 2018)
«Это — телемаркетинг. Придерживайся сценария»
Выражение «пахать как лошадь» в этой сюрреалистической треш-комедии засверкало новым обаянием. Кешес Грин (Cassius Green — читать как cash is green), чёрный парень из
На нижних этажах унылого опен-спейса обычные работяги днём и ночью обзванивают клиентов, предлагая им всевозможные товары и услуги, и у Кешеса поначалу дела идут не очень. Пока старший товарищ не подсказывает ему, что секрет успеха холодных звонков — это «белый голос» (white voice), излучающий спокойствие и уверенность человека, у которого никогда не было проблем с полицией и задолженностей по кредитке. Магия обаяния white privilege срабатывает безупречно — Кешес входит во вкус и начинает приносить фирме огромную прибыль, и ему открывается доступ «наверх», туда, куда боги телемаркетинга каждое утро поднимаются на золотом лифте и продают товары совсем другого калибра. Пока его товарищи на нижнем ярусе создают профсоюз и устраивают забастовку, требуя улучшения условий труда, сильно напоминающих добровольное рабство, Кешес мучается моральной дилеммой: на что ещё он готов пойти ради денег, уже потеряв себя как личность?
На первый взгляд может показаться, что извращенная модель человеческих отношений при капитализме здесь доведена до тотального абсурда: топ-менеджеры, торгующие рабской силой, в прямом смысле слова превращают людей в животных, повышая их продуктивность и выносливость, на что с огромным энтузиазмом откликаются политики всех мастей. Но все это отчаянно напоминает устройство таких гигантов, как Amazon, где сотрудники вкалывают по 12 часов с минимальными перерывами и буквально умирают от усталости на рабочем месте, в то время как их собратья читают книгу рецептов успеха от Джефа Безоса, пытаясь найти в ней способы выбраться из нищеты. При этом типичная история классовой борьбы превращается режиссером-социалистом в откровенный фарс, где американская мечта пахнет конским потом, а одного мордобоя, бесконечно транслируемого по телевидению, становится недостаточно, чтобы сдерживать недовольство масс и дать выход их пассивной агрессии.
Извините, мы вас не застали (Sorry, We Missed You, Kean Loach, 2019)
Что мы знаем о работниках доставки, когда ждём в уютных офисах и квартирах очередную посылку, раздраженно глядя на часы при малейшем их опоздании? Победившая уберизация экономики стала для крупных компаний золотой жилой, позволив существенно сократить расходы, обеспечить для клиентов новое качество комфортного потребления, тогда как работников сферы услуг она превратила в тотальный прекариат. После обвала финансовых рынков в 2008 году и последовавшим за ним мировым экономическим кризисом миллионы людей потеряли работу и вынуждены были искать новые способы заработка.
Именно так семья Тернеров оказалась в долговой яме — двое детей, ипотека, из ценного имущества только старенькая машина. И ту приходится продать, чтобы купить грузовик: отец семейства, Рик, устраивается подрядчиком в кампанию доставки посылок, где ему торжественно сообщают, что теперь он — независимый предприниматель, а не наёмный работник. Но «свобода» подобного предпринимательства оборачивается жесточайшей системой контроля, где любое нарушение правил или опоздание приводит к гигантским штрафам, а работать приходится по двадцать часов в сутки. Жена Рика, Эбби, устраивается сиделкой для пожилых людей, и оба проводят свои дни в бесконечных попытках свести концы с концами. Их дети, проходящие через сложный этап подросткового протеста, страдают от постоянного отсутствия родительской заботы, заполняя пустоту мелкими кражами и создавая родным проблемы.
Реалистичная драма, повествующая о нечеловеческих условиях жизни обычной британской семьи, показывает оборотную сторону столь ценимой многими экономики доступа. Работники в этой системе оказываются лишены самых базовых прав и льгот, таких как трудовой договор, минимальная оплата труда, доступ к медицинским услугам или нормированный рабочий день. Прекаризация труда заставляет людей находиться в постоянном поиске дохода и полагаться исключительно на себя, не имея возможности отстаивать свои права при отсутствии профсоюзов. Кен Лоуч, мастер социального кино, снова поднимает тему неравенства и борьбы за достойную жизнь в условиях капиталистической эксплуатации — на этот раз цифровой.
Тони Эрдманн (Toni Erdmann, Maren Ade, 2016)
«– Я нанял приходящую дочь вместо тебя.
— Отлично, значит мне не надо будет звонить и поздравлять тебя с днём рождения!»
У Инес, успешной деловой женщины из Германии, типичная по европейским меркам жизнь представительницы высшего среднего класса. Она консультирует крупнейшие международные корпорации в Бухаресте, в основном помогая им грамотно осваивать человеческие и природные ресурсы на дешёвых рынках Восточной Европы. По классическим канонам корпоративной культуры она не выпускает из рук телефона, бесконечно ведёт переговоры с партнерами, а в перерывах нюхает кокаин в ночных клубах с коллегами, от которых её тошнит. Но ни откровенный сексизм, которым проникнута рабочая атмосфера, ни отсутствие эмоциональной привязанности и удовлетворения в отношениях не смущают её так, как поведение отца, Винфреда. Одинокий учитель музыки в провинциальном Аахене, устав от вечного ожидания встречи с дочерью, он отправляется в Бухарест, чтобы сделать ей сюрприз. Как большой мастер розыгрышей, успевший изрядно помучить соседей, он представляется Тони Эрдманном — выдуманным консультантом в нелепом парике с чудовищной вставной челюстью, — чтобы следовать за дочерью по пятам.
Трагикомичная и тонкая интеллектуальная драма, высоко оценённая мировой критикой, поднимает не только вечный вопрос о разрыве поколений отцов и детей. Бесконечно ставя дочь в неловкое, как ей кажется, положение, Винфред последовательно нарушает границы привычного ей мира — корпоративной ловушки, менеджериального ада, где принципы продуктивности и эффективности давно стали единственной формой рационального, а отношения между людьми — сугубо инструментальными. Это к тому же и мир современной Европы, где западная её часть откровенно колонизирует восточную, а состоявшаяся в карьере Инес высокомерно понукает свою румынскую подчиненную. Но магия шутовства в конце концов сработает — маски будут сброшены (как и платья), офисные клерки останутся голыми, а любовь отца спасет Инес от неё самой. Жаль лишь, что новый европейский порядок одним Тони Эрдманном не поменять.
Всё, что осталось от революции (Tout ce qu’il me reste de la révolution, Judith Davis, 2019)
«- Почему мы живём так, как живём? Почему выбираем то, что выбираем?
— Почему, почему, почему. Вырасти уже наконец, Анжель.
— Обалдеть, нам теперь нельзя уже задаваться вопросом «почему»?
— Нет, нельзя!
— И почему?»
О майских событиях 1968 года в кинематографе, казалось бы, всё давно уже сказано — многочисленные ленты великих режиссеров, вроде Годара и Бертолуччи, оставили нам картину героической борьбы радикальной молодости против буржуазных предрассудков старости, и образ мечты о свободе, символом которой стал выдранный из брусчатки булыжник. Но полвека спустя парижские мостовые заполнились бесконечными офисами банков и цифровой рекламой, а дух 68-го выветрился из или превратился в культурный артефакт.
Анжель, молодая урбанистка из Парижа, всерьёз намерена изменить мир, в котором исчезло место для политического действия и высказывания, а левая идея погребена под обломками Берлинской стены. Она мечтает построить улицу между Парижем и пригородом (banlieu), чтобы преодолеть «кольцо неравенства» и соединить столицу с менее благополучными и богатыми районами. Но когда в рамках политики «оптимизации» её увольняют из архитектурного бюро, она отправляется к отцу, бывшему маоисту, где и пытается разобраться, как жить в мире после утопии, в которую так сильно верили её родители.
Бунтуя против агрессивной социальной действительности, Анжель борется с лицемерием системы. То в лице начальства — бывших радикалов «шестьдесят восьмого», удачно встроившихся в новую логику рынка, то в лице мужа сестры, агрессивно проповедующим неолиберальную идеологию, то с самой сестрой, которая предпочла семейным традициям политического активизма прелести «мелкобуржуазной» жизни. Протест героини от имени «поколения Prozac», зависшем между депрессией и Instagram, звучит и наивно, и чертовски смело, в характерном стиле французских левых, умеющих метко оплевывать противника. Но если мир вокруг и не охотно поддается её критическому запалу, всегда можно нарисовать fuck на витрине очередного Banque Postale или организовать гражданскую ассоциацию, где вместе с учителями средней школы и бойкими пенсионерами устроить свою маленькую революцию — пусть даже и без булыжников.
Капитан Фантастик (Captain Fantastic, Matt Ross, 2016)
«- Я просто хочу пойти в колледж.
— Ты знаешь шесть языков, высшую математику, теоретическую физику. Чему ещё, черт побери, эти люди собираются тебя учить?»
Балансируя на грани лёгкой комедии и семейной драмы, «Капитан Фантастик», как и предыдущий фильм, построен на споре с поколением 1968 года, только теперь уже в его американском варианте. Бен и его жена, наследники радикальной левой традиции и вечные хиппи, воспитывают шестерых детей вдали от цивилизации, в лесной чаще Тихоокеанского Северо-запада, воплощая руссоистскую мечту о благородных дикарях. Под присмотром отца дети постигают основы выживания, добывая себе еду и охотясь на диких животных, читают мировую классику (Достоевский, Набоков), левую теорию, изучают точные науки и празднуют День Ноама Хомского вместо Рождества.
Идиллию прерывает внезапное самоубийство матери, незадолго до того отправившейся в больницу с острым приступом биполярного расстройства. Родственники, в душе презирающие сумасбродство левацкого семейства, намерены похоронить её по христианским обычаям, вопреки воле покойной быть кремированной и смытой в унитаз. И вот Бен, три его дочери, три сына и старый жёлтый автобус впервые покидают родную чащу и отправляются в большой мир, испорченный капитализмом, от которого отец так стремился уберечь своих детей.
Обучая детей независимости от авторитетов и коррумпирующих идеологий внешнего мира (религии, консюмеризма, цифровой зависимости), пытаясь оградить их от прогнившей политической системы и её дисциплинарных институтов (больница — место, в котором умирают здоровые люди, государство — репрессивная машина), Бен пытается воплотить мечту об обретении аутентичности и культурной автономии в реальности, из которой проще сбежать, чем изменить её. Но идеал семьи-коммуны, в которой дети спорят о диалектическом материализме и классовой борьбе, не спасает их от необходимости взаимодействовать с внешним миром, к жизни в котором они совершенно не подготовлены. Чтение Хомского в лесу — безусловно, крайне приятное занятие, но экстремальный дауншифтинг оказывается нежизнеспособной альтернативой. Сопротивление остается, и для него, очевидно, необходимы Другие.
