В прошлом году экспозицию «Политеха» пополнили три инсталляции, созданные художественно–научной лабораторией Savelab (Юлия Боровая и Эдуард Рахманов) в сотрудничестве с Дмитрием :vtol: Морозовым и Евгением Ващенко — SPHERULITE, SOLARMAN, SOLARIS. О том как эти проекты рождались, о непослушной природе, взаимодействии и новых мирах в интервью с Юлией Боровой — художественной и концептуальной силой Savelab.

АК: C какого момента началась работа над проектами?

ЮБ: Где-то 2,5 года назад. Даже помню тот день, когда мы встретились с Димой (:vtol:) на выставке, в которой он участвовал, я показываю эскиз SOLARIS, он — «классно, надо искать деньги». Естественно, финансирование нашлось не сразу. Был период переписки с зарубежными кураторами, но уезжать не хотелось. В итоге я подала заявку на конкурс фонда «Династия», они выбрали три проекта, которые сейчас и стали частью постоянной экспозиции Политехнического музея. Для работы над проектами мы организовали себе пространство Savelab в МГУ и начали действовать.

АК: Когда ты подавала заявку, в тот моменты вы уже работали как команда?

ЮБ: Не совсем, тогда мы работали только с Эдиком (Эдуард Рахманов) в МГУ на Химическом факультете. Первый проект, который мы с Эдиком сделали был прототип SPHERULITE — прототип был, конечно, сделан «от души», огромный растущий в реальном времени кристалл. Мы его создали для выставки научного искусства в ЦДХ. Он всего сутки проработал, потому что потреблял невероятное количество энергии и объект просто вырубили из розетки. Но нам не только масштаб объекта был интересен. Мы пытались создать биоробота, в основе которого циркулирующий химический процесс, процесс этот мы можем анализировать в реальном времени и преобразовывать в цифровые модели. Важными элементами проекта были графическая и аудио часть — параметрическое преобразование процесса кристаллизации в реальном времени. За эту часть отвечал Евгений Ващенко. Женя — мастер изящного кристаллического звука и графических алгоритмов. Он удаленно из Киева помогал собирать нашу цифровую алхимию.

АК: Потом SPHERULITE вошел в проекты, отобранные для «Политеха»?

ЮБ: Да, но в задуманном виде нам его реализовать так и не удалось. Нам этот кристалл буквально «сносил крышу» — жидкости расслаивались, когда в теории это не должно было произойти, колбы взрывались от избыточного давления, даже проектор, подключенный к кристаллу сломался на площадке. Мы пытались добиться от него определенного действия, но природа этому давлению не подчиняется. Природа не любит, когда ты ей ставишь условия, она все равно действует по-своему. В итоге для постоянной экспозиции мы отказались от идеи объемного кристалла и сделали объект с двухмерной кристаллизацией — это кристаллические узоры на поверхностях стеклянных сфер (проект еще в стадии монтажа).

АК: В проекте SOLARIS вы тоже работали с принципом преобразования параметров жизнедеятельности некоего объекта, как получилось, что этим объектом стал человеческий мозг?

ЮБ: Мы нашли некий прототип химического процесса, в нем были такие пульсирующие извилины, похожие на мозговые. И я тогда была под впечатлением от книги Лема «Солярис», в ней большая часть отведена описанию поведения мыслящего океана. Мне показалось интересным связать это все. Но в проекте SOLARIS не было задумки сделать прямую визуализацию мозговых процессов. В том-то и дело, чтобы разгадать эту штуку, построить отношения с ней. Уже потом, после тестов на людях, я заметила некоторые закономерности, например, что поведение шара связано с темпераментом человека, если он импульсивный, то шар начинает вести себя похожим образом.

АК: Я наблюдала такие моменты, когда во время взаимодействия с SOLARIS люди очень ждали обратной связи, пытались найти способ заставить магнит двигаться определенным образом, вы закладывали такую возможность?

ЮБ: Проект запрограммирован на смену состояний. Объект дисциплинирует беспорядочный поток мыслей и эмоций, например тебе нужно быть полностью спокойным, чтобы шар ушел под зеленый раствор. Но на самом деле нужно немало времени, чтобы научиться быть полностью спокойным (смеется).

АК: Для тебя этот проект мог бы работать с каким-то другим импульсом, кроме активности мозговых процессов?

ЮБ: Думаю да, с биополем человека, допустим. Ведь интересно же создать некий артефакт и ментально его соединить с собой, установить связь с ним, отношения, дружить или сориться.

АК: За счет чего возникает неопределенность во взаимодействии с SOLARIS? Вы же создали некий алгоритм, вы должны знать как он действует.

ЮБ: Я думаю, на этот вопрос лучше ответит Дима (смеется). Не могу сказать, не я это программировала. На этот вопрос можно только вместе отвечать, это такой мутант нас всех троих. Эдик — это механика, Дима — программирование. А я — визуальная часть и сбор всего и всех вместе.

АК: После того как объект начинает жить, возникает, как будто, второе произведение — все эти реакции, истории разных участников. Вы их как-то документируете?

ЮБ: Да, мы ведем дневник необычных историй. Я вообще считаю, что проект состоит из трех частей. Идеальная — рождение идеи, неожиданная — это результат, мифическая — это когда проект начинает жить своей жизнью.

АК: Расскажи про SOLARMAN?

ЮБ: Это самая магическая работа. Это был эксперимент, впрочем как и каждый проект до этого. Сами параметры солнечной активности мы получаем от лаборатории ТЕСИС (TESIS — комплекс космических телескопов для исследования Солнца), они выглядят просто как текстовые документы, данные в них меняются каждую минуту. Мы пытались установить иную связь с Солнцем, хотелось чтобы человек буквально вылетел из «Политеха» (смеется). Это не интерактивная инсталляция, тут нет возможности поговорить с Солнцем, есть возможность только послушать, ощутить его дыхание. В этом проекте мы как художники просто задаем ситуацию, а дальше идет работа зрителя внутри себя. Художник приглашает тебя в историю, которую ты сам себе расскажешь. Солнце — это гигантский ядерный реактор, один из самых загадочных космических объектов, в нем огромная энергия. Такой контакт с ним выбивает тебя из личных, привычных систем координат.

АК: Есть ли что-то в ваших работах, что может питать работу ученого? Некая обратная связь от мира искусства к миру науки.

ЮБ: В идеале да, когда художник внедряется в поле науки, он мыслит по другому и могут возникать новые идеи, которые и ученых на что-то толкают. Нейрофизиологи о SOLARIS сказали, что это «классная штука, мы бы использовать ее как терапевтический объект».

АК: Но это такое прикладное видение. Получается, что науке интересны какие-то более однозначные решения?

ЮБ: В каком-то смысле да, для нас — это эксперимент на площадке с людьми, а ученым интересно увидеть в этом инструмент.

АК: Что-то изменилось в тебе за время работы над этими проектами?

ЮБ: Я стала более многомерной, как будто мне стало свободнее вращаться вокруг своей оси. Художник сегодня может создать любой проект на базе коллаборации. Если попытаться сказать что-то конкретное, то SPHERULITE научил меня восточному смирению. Все, что природа тебе предлагает, принимай. Расслоился раствор, хорошо, как я могу работать с этим расслоением. Тает кристалл, хорошо, это тоже процесс, этап его жизни.

АК: Как ты вообще увлеклась наукой?

ЮБ: Сначала наука была для меня тайной, хотелось осмыслить ее через художественную практику. А сейчас я вижу науку во всем, она неотделима. Например, пошел в аквапарк — вот тебе физические силы воды, экспериментируй с ними, построй взаимоотношения. Вообще, проекты, которые я создаю, на основе химических процессов — это баланс между живописью и дизайном интерьера, сфер в которых я получила образование. Их синтез превратился для меня в научное искусство. Живопись — это воля, природа — это и есть чистая воля, химия — это практически живопись, только твои кисти и краски — текучие химические процессы и реакции. Опыт Архитектурного института помог организовать пространство из этого всего.

АК: Живопись — это тактильный процесс, в котором ты, как художник принимаешь живое участие. Насколько это важно для тебя?

ЮБ: Да, для меня это важно. Правда, в проектных работах я это качество теряю. Чисто физически хочется поработать, ощутить вновь телесный опыт, который дает живописный процесс, в нем ты участвуешь всем существом. Проектная работа, которой я занимаюсь последние пару лет, это скорее согласование потоков разных людей. Это круто, что собирая команду, ты можешь делать сложные штуки, которые один никогда не сделаешь. Но ты рискуешь тем, что произведение не получится достаточно гармоничным и индивидуальным, потому что потоков уже много. Рождается биологическая среда, которую можно убить излишним контролем. Остается наблюдать за ней.

АК: Планируешь ли ты в дальнейшем делать командные проекты?

ЮБ: В следующий раз я постараюсь действовать от внутреннего импульса, от неизбежного обмена. Важно, чтобы импульс к работе шел не только от идеи, а от твоего отношения к человеку, когда вам жизненно необходимо обменяться какими-то качествами в процессе сотрудничества — это уже некое полотно для работы. Даже с работником ЖКХ можно создать произведение искусства, если ты чувствуешь, что обмен получится интересным.

АК: Зачем ты все это делаешь?

ЮБ: Интересно сочетать несочетаемое и впутываться в то, во что ты здравым умом никогда не впутаешься. Мне интересно себя на это провоцировать. Пятнадцать лет ты писала картины, а сегодня ты с Солнцем общаешься, а завтра ты научишься мысли передавать на километры. Это как создавать новые миры, пространства. Из этих синтезов рождается новый мир и ты ощущаешь это рождение внутри себя. Очень желательно, чтобы созданный мир включал в себя новую технологию, это такой свежий ветерок, который художник ощущает сейчас, а в будущем он окутает каждого.

АК: Все эти созданные миры, они остаются с тобой?

ЮБ: Безусловно остаются, ты становишься большим таким, многомерным, спектральным. Миры рождаются внутри всех участников наших мистерий, но они не всегда это осознают.