Есть песни, которые говорят о том, что тебе плохо, есть песни, которые говорят о том, почему тебе плохо. И есть песни — и они самые лучшие, которые говорят, как все это изменить

Пит Сигер

Революционная песня известна с самых ранних времен нашей истории. Казаки, гайдуки, восставшие крестьяне распевали то задорные, то печальные песни, которые помогали им скрасить тяготы походной жизни. Гуситы поддерживали свой боевой дух гимнами на родном языке. Век спустя, восставшие в Германии крестьяне шли в бой под протестанские хоралы, например „Ein feste Burg ist unser Gott” (Господь — наш оплот), который якобы сочинил сам Лютер. Во время Английской Революции у диггеров и левеллеров (самого радикального крыла этой революции) была своя песня, сочиненная Джерардом Уистенли, идеологом и одним из лидеров движения диггеров. Ещё сто лет спустя, по ту сторону Атлантики континентальная армия давала прикурить красным мундирам под «Yankee Doodle».

Что интересно, сама песня появилась гораздо раньше в Англии. Широко известна стала благодаря уже упомянутой Английской Революции. Её распевали роялисты, дразня своих врагов — пуритан. В песне описывался глупый и нелепо одетый увалень Янки Дудл, наивный простолюдин, который пытается казаться благородным господином.

Янки наш хотя простак —
Джентльмен он вроде,
И воткнул перо в колпак
По последней моде.
Янки-Дудль, поскачи,
Янки-Дудль — денди!
Да смотри не оттопчи
Все ноги нашей Сэнди!

В преддверии революции в Новом свете эта песня ещё верно служила англичанам. Они пели её, издеваясь над колонистами, которых солдаты и чиновники из метрополии представляли неотесанной деревенщиной. Но деревенщина через противостояние центру уже обретала черты нации. Американцы готовились сбросить ненавистное ярмо Британии. В 1775 году фермер Томас Дитсон был пойман на попытке купить мушкет у британского солдата. Несчастный был вывалян в смоле с перьями и торжественно проведен по улицам Бостона под тот самый «Yankee Doodle». Но через месяц колонисты подняли восстание, а эту издевательскую песню приняли на свой счет с гордостью. Жизнерадостный, никогда не унывающий персонаж стал символом новой нации. Вскоре песня стала неофициальным гимном американцев.

«Янки» — песня хороша,
Музыка играет.
Только спой её врагам —
Сразу удирают!

«Я надеюсь, что никогда больше не услышу эту мелодию» — негодовал английский генерал Кейдж, когда его доблестные войска драпали от неотёсанной деревенщины. Мы ещё увидим в истории немало таких удивительных трансформаций. Но вернемся в Старый Свет. Там грянула Великая Французская Революция. И именно с этого момента можно говорить о революционной песне, как непрерывной традиции. Именно Французская Революция поставила эти песни на поток, придала масштаб их распространению не только в пределах Франции, но и всего мира. Можно сказать, что с этого времени революционные песни стали по-настоящему массовыми. И их было действительно много. По примерным подсчетам за период с 1789 по 1815 было написано 2000 песен. Но самых известных, любимых и значимых до сих пор, три. Это «Çа ira», Карманьола и Марсельеза.

Первой в этой триаде родилась «Çа ira» (Дело пойдет на лад). Произошло это год спустя после взятия Бастилии. Для масштабных празднеств по этому поводу народ вышел на общественную работу по расчистке Марсова поля. Общий труд с древних времен сопровождался теми или иными коллективными песнопениями, что скрашивало монотонность производимых действий и помогало синхронизировать усилия. Так произошло и в этот раз. На музыку популярного в то время контрданса «Национальный перезвон» неизвестные авторы наложили простые и запоминающиеся куплеты. «Дело пойдет на лад» — пели санкюлоты, дружно расчищая Марсово поле. Чтобы оно действительно пошло на лад, авторы песни предлагали повесить аристократов на фонарях. Эта простая, веселая и при этом серьезная песня быстро завоевала симпатии революционеров по всей Франции. До появления пару лет спустя Марсельезы именно эта песня была главным гимном Великой Революции.

A, ca ira, ca ira, ca ira!
На фонари аристократов!
A, ca ira, ca ira, ca ira!
Их перевешать всех пора!
Мир деспотизма умирай.
A, ca ira, ca ira, ca ira!
Не нужно нам дворян с попами.
A, ca ira, ca ira, ca ira!
И равенства наступит рай.

Не менее веселой и задорной была и Карманьола. Родилась она в 1792 году на очередном этапе революции — окончательном низвержении монархии,известном как «Восстание 10 августа». Национальная гвардия и санкюлоты тогда взяли штурмом дворец Тюильри, арестовали королевскую чету, которая долгое время пыталась вернуть себе власть, вонзить нож в спину революции. Этому событию и была посвящена Карманьола. На мотив плясового хоровода, популярного во французских деревнях. Мелодия была занесена скорее всего марсельскими федератами, теми самыми, что принесли в Париж Марсельезу. Текст песни, как и в случае «Çа ira» представлял собой набор куплетов, где с бесхитростным юмором высмеивались враги повстанцев — Луи XVI с Марией-Антуанеттой, именуемые в песне «пузаном Луи» и «мадам Вето» (в смысле запрет), аристократы и швейцарские гвардейцы, защищавшие королевский дворец. Сочетание песни и танца обеспечило широкое распространение этой песни.

Мадам Вето грозилась, вишь,
Что передушит весь Париж.
Но, черт её дери, -
Не дремлют пушкари!
Эй, спляшем Карманьолу!
И пушек гром, и пушек гром!
Эй, спляшем Карманьолу!
Раздастся пусть кругом!

Она была «Яблочком» французской революции. Кстати, эта песня тоже была весьма любима анархистами. Бонапарт, придя к власти запретил Карманьолу. Бесшабашное веселье и мощный протестный потенциал пугали узурпаторов всех мастей. Но наступить на горло песне очень сложно. 1830-й, 1848-й, 1871-й… Во все эти знаковые для Франции годы эта песня пелась и танцевалась на революционных баррикадах, обновлялась новыми, более актуальными куплетами. От санкюлотов Карманьола перешла по наследству к пролетариям. Вплоть до появления Интернационала, Карманьола была одной из самых любимых песен рабочих. Вместе с переводами она кочевала из страны в страну, в начале XX века добралась она и до России. Но и ей было далеко по масштабу до песни, которую мы указали третьей в нашем списке великих песен Французской Революции…

«Станцуем карманьолу, да здравствует гром пушек» — пелось в припеве Карманьолы. А гром пушек стоял в то время оглушительный. Соседние с Францией монархии сплотились, чтобы утопить революцию в крови. В Страсбурге, откуда отправлялась на войну революционная армия, оказался композитор и военный инженер, человек большого таланта Руже Де Лиль. 25 апреля 1792 года, по просьбе главы городского управления и под сильнейшим влиянием прошедшего парада, знаменитого воззвания «К оружию, граждане» и общего патриотического подъема, Де Лиль садится писать боевую походную песню.

Он написал её в течение одной ночи, вложив в неё весь свой талант и пламенный революционный порыв. Из–под его пера вышла величественная, торжественная маршевая музыка и такие же возвышенные слова. Он назвал свое детище «Боевая песня Рейнской армии». Но это было только начало. Летом, в Париж со всей Франции стекались добровольцы для защиты революции (это в конечном счете и привело к штурму Тюильри). В отряде добровольцев из Марселя был уроженец Прованса, молодой студент-медик Франсуа Мирер, который на мелодию Де Лиля сочинил свой вариант текста, более простой и близкий народу. Песня очень полюбилась марсельцам и они принесли её в Париж. В столице же, где собрались добровольцы со всей Франции, эта песня быстро завоевала сердца людей. Её назвали Марсельеза, в честь уже упомянутых ранее марсельцев. Что интересно, сам Де Лиль узнал об этом случайно, услышав песню от горца. Автор революционной песни скрывался в горах, испугавшись революции. Но, как и любая великая песня, Марсельеза уже зажила собственной жизнью. Её пели, когда штурмовали королевский дворец, под пулями швейцарской гвардии. Её пели, сражаясь с интервентами. Важно, что она распространялась не только устно, но и письменно. Типографии печатали тысячи экземпляров Марсельезы. С фронта требовали: «Пришлите тысячу человек подкрепления или тысячу экземпляров “Марсельезы”». После очередной победы, командующие докладывали: «Мы боролись один против десяти, но «Марсельеза» сражалась на нашей стороне». Но она помогала не только в победе, но и поражении. Её пели солдаты после капитуляции в Майнце, приводя победителей в трепет.

Когда революция отступила, сменилась термидором, Марсельезу пытались изжить. Напрямую запретить боязно, враги действовали исподтишка. «Золотая молодежь» пыталась заменить Марсельезу своим гимном «Пробуждение народа», Бонапарт тоже неоднократно пытался заменить эту песню чем-то иным. Но все было напрасно. В период Реставрации Марсельезу запретили. Но как это происходило и с другими революционными песнями, она возвращалась неоднократно, как только в Париже начинали строить баррикады и развеваться революционные флаги. Но дело тут не ограничивалось Парижем. В 1848 году, когда очередная революция во Франции вылилась в Великую Европейскую Революцию, её запели и в остальных столицах Европы. А потом и всего мира. Марсельеза была переведена на множество языков. И каждый раз, на ином языке, она звучала как-то иначе. На русский язык Марсельеза переводилась неоднократно, но самый удачный перевод был сделан в конце XIX века революционером-народником Петром Лавровым. Её назвали «Рабочая Марсельеза».

Отречемся от старого мира!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог!
Мы пойдем в ряды страждущих братий,
Мы к голодному люду пойдем;
С ним пошлем мы злодеям проклятья,
На борьбу мы его позовем:
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врагов, брат голодный!
Раздайся крик мести народной!
Вперед!

Эта версия Марсельезы пелась революционерами потом на протяжении всех трех русских революций. Её пели, выходя на стачки и демонстрации, сражаясь с полицией и казаками. Есть свидетельства, что её пели революционерки во время расстрела. Как известно, Марсельеза в конечном счете стала гимном Франции. Но мало кто знает, что «Рабочая Марсельеза» была утверждена Керенским в качестве гимна России. Сила этой песни чувствуется до сих пор, в отличие от песен упомянутых здесь ранее, её потенциал ещё далеко не исчерпан. Благодаря универсальности текста и его простоте, эта великая песня наряду с «Интернационалом» ещё послужит нашему общему революционному делу.

В 1844 году, в Силезии, во время восстания ткачей, у повстанцев была своя «Марсельеза». Она так и называлась «Песня ткачей». Основной гнев восставших был направлен против фабриканта Цванцингера, потому он и стал главным антигероем песни.

Над нами учиняют тут
Безбожную расправу:
Священной фены тайный суд
Был менее кровавый.
Тут, как в застенке мрачном, нас
Пытают неустанно.
Взывают реки слез из глаз
О муке окаянной.
А палачи тут — из господ.
Им Цванцигеры имя.
И каждый шкуру с нас дерет
С подручными своими.
Чтоб заклеймить тебя, нет слов.
Исчадье злое ада!
Вы обобрали бедняков.
Проклятье вам награда.

Приведенный текст накануне восстания прикрепили к дверям дома ненавистного эксплуататора. На следующий день, когда начался бунт, эти слова уже распевали, как песню. Восстание было жестоко подавлено, песня так и осталась висеть Дамокловым мечом над тиранами и кровопийцами.

В 1848 году, во время Великой Европейской Революции, свои песни запела вся Европа. Восставшие венгры шли в бой под «Rákóczi-induló» (Марш Ракоци), названный так в честь легендарного предводителя антиавстрийского восстания — Ференца Ракоци. В Валахии революционеры пели гимн Deşteaptă-te, române! («Пробудись, румын!»). В Италии звучали гимны авторства поэтов-революционеров Поэрио и Мамелли. Национально-освободительный подъем заставлял революционеров присмотреться к народу, черпать вдохновение из его творчества. Этим же путем пошли и русские революционеры XIX века.

Из ранних песен можно отметить песни «Семёновцы в крепости» и «Ну, ребята, чур, дружнее». Они являются откликом на одно и то же событие — восстание гвардейцев Семёновского полка против аракчеевского произвола в 1820 году. Первая представляет собой народную песню в духе древнерусских былин. Текст второй вполне литературен, однако автор слов так и остался неизвестным. Скорее всего, он был членом одного из тайных сообществ того времени, будущим декабристом. Декабристы тоже сложили немало песен, но они не получили широкого распространения.

Ну, ребята, чур, дружнее
За товарищей стоять,
С злым начальством жить тошнее,
От него чем погибать.
Полно, полно уж доселе
Нам на сих тварей смотреть.
Лучше быть солдатом в поле,
Чем их глупости терпеть.
Нам к терпенью ль приучаться,
Стужу, голод преносить,
Но с друзьями лишь расстаться,
Ах! что ж делать, как же быть?

По-настоящему известные песни возникли ближе к середине века, когда выросло поколение народников. Именно в эту эпоху впервые можно встретить ряд любопытных песен, которые относятся к жанру тюремной лирики. Благодаря тому, что этот культурный пласт в России очень внушителен, многие из этих песен имеют хождение до сих пор. «Не слышно шуму городского», «Замучен тяжелой неволей», «Арестант» зачастую можно услышать и в современном исполнении. Но народники сочиняли и массовые песни.

Поэт Василий Богданов в 1865 году публикует в «Будильнике» стихотворение «Дубинушка», где использует известный народный напев. Массовую известность песня приобретает 20 лет спустя, переделанная адвокатом и революционером Александром Ольхиным. Песня начала активно распространяться через подпольную печать. За публичное исполнение Дубинушки можно было запросто попасть под арест. Но это только добавляло ей популярности. И чем сильнее приближалась революция, тем чаще её пели, и тем больше в бессильной злобе бесновались полицейские и чиновники. Пик её популярности — 1905 год, когда в преддверии Первой революции её стал исполнять Шаляпин, за что попал в опалу. Изначально крестьянская песня стала настоящим гимном протеста в устах горожан: студентов, революционеров и даже простых обывателей.

Но настанет пора, и проснется народ,
Разогнет он могучую спину,
И на бар и царя, на попов и господ
Он отыщет покрепче дубину.

Её простые слова выражали то, что думали, что чувствовали лишние люди Российской империи. И их становилось все больше и больше. С ростом количества потенциальных и реальных революционеров, появлялось все больше новых версий этой песни. Были такие варианты, как «Студенческая Дубинушка», «Красная винтовка» Демьяна Бедного и «Машинушка», авторство которой приписывают Льву Троцкому. Что интересно, «Машинушка» в рабочей среде превзошла Дубинушку и имела огромную популярность в годы Первой Русской Революции.

В эпоху народничества родилась ещё одна важнейшая революционная песня «Вы жертвою пали». Интересной особенностью этой песни было то, что она была траурным маршем. А подобные марши совершенно необходимы любому революционному движению, ведь как показывает практика, революционеры терпят больше поражений, нежели одерживают побед. Это связано с тем, что революция — постепенный процесс и, подобно многим лекарствам, производит накопительный эффект. Потому самоотверженность, готовность в любой момент погибнуть во имя будущего необходимы любому революционеру. И потому совершенно необходимы песни, печальные и торжественные, описывающие смерть, как последний подвиг. Такой песней и стала «Вы жертвою пали». Изначально ещё в 70-х годах появились два стихотворения “Идет он усталый, и цепи звенят…” и “Мы жертвою пали борьбы роковой…” за авторством Аркадия Архангельского (псевдоним революционера Антона Амосова). Позднее стихотворения объединили. История мелодии ещё более интересна. Изначально это была мелодия популярной песни «Не бил барабан перед смутным полком». Песня эта восходит к английскому стихотворению, посвященной гибели генерала Джона Мура во время Наполеоновских войн. В 1826 году стихотворение было переведено на русский и превратилось в романс, затем похоронную песню казаков во время Кавказской войны. В 70-80-х годах XIX века мелодия, объединившись со словами Амосова-Архангельского, превратилась в известную нам песню.

«Вы жертвою пали» часто пели перед смертью или воздавая дань погибшим. По свидетельствам, её пел Ленин, узнав о расстреле рабочей демонстрации в «Кровавое воскресенье». После революции 1917 года она стала официальным похоронным маршем. Под неё почтили отдавших жизнь в ходе Февральской Революции, под неё хоронили погибших в Гражданской войне, под неё проводили в последний путь Ильича. С 1918 по 1932 мелодию песни ночью играли куранты Спасской башни Кремля.

Свой неоценимый вклад в фонд великих революционных песен сделали и поляки, которые на протяжении всего XIX века яростно сражались за свою независимость с тремя крупнейшими империями Восточной Европы — Австрией, Пруссией и Россией. В 1830-м году, когда французы окончательно сбросили со своей шеи династию Бурбонов, вновь пошло брожение по всей Европе. В Царстве Польском, формально независимом, но крепко опутанном щупальцами из Петербурга, это привело к своей национальной революции. Люди вышли на улицы, брат царя, князь Константин бежал из Варшавы, русские гарнизоны попали в окружение. Столица Польши ликовала. Столица Франции тоже.

Известный драматург и поэт Казимир Делавинь написал стихотворение «Варшавянка» (такое название было выбрано по аналогии с Марсельезой). Что интересно, Делавинь является автором песни «La Parisienne» (Парижанка, опять все та же аналогия), песни, родившейся на баррикадах, которая после победы революции вплоть до 1848 года была гимном Франции. Стихотворение Делавиня вскоре было переведено на польский и положено на музыку. Вплоть до обретения Польшей независимости, эта песня стала одним из главных гимнов национального движения. Она была с жителями Варшавы и столетие спустя, во время знаменитого восстания против фашистов в 1944 году.

Но кроме национальной Варшавянки была ещё Варшавянка пролетарская. Именно она имеет большую известность в мире. Песня эта имеет не только другие слова, но и другую музыку. К вышеупомянутой Варшавянке она не имеет ни какого отношения. Чтобы различать эти песни их называют Варшавянка 1830 года и Варшавянка 1905 года. Родилась вторая песня из второго польского восстания, которое произошло в 1863 году. Повстанцы тогда сформировали отряды «Зуавов смерти», которые шли бесстрашно в бой под градом пуль, никогда не отступали и не сдавались. Для них поэт Влодзимеж Вольский написал текст, которая была положена на бравурную маршевую музыку, автор которой неизвестен. В 1879 году социалист Вацлав Свеницкий, сидя в тюрьме, пишет стихотворение Варшавянка. В нем он призывает жителям Варшавы поднять знамя и смело идти в бой с врагом. Эти стихи были положены на марш зуавов. Русскую версию текста написал большевик Кржижановский, кстати, тоже сидя в тюрьме, только не в Варшавской цитадели, а в Бутырке. Впоследствии он вспоминал:

«Настал день нашей отправки в Сибирь. Мы поставили к двери камеры Абрамовича, обладавшего необычайной физической силой, стали в круг и запели: «Вихри враждебные веют над нами…» Звуки могучей песни огласили здание Бутырской тюрьмы. Надзиратели бросились к нашей камере, пытаясь открыть дверь, не не смогли сломить железную силу нашего стража… Так совершилось боевое крещение русской «Варшавянки».

Маршевая музыка, слова, полные ненависти к классовому врагу, унаследованная от марша зуавов бескомпромиссная кровожадность, а также заразительная уверенность в победе сделали эту песню одной из самых любимых среди революционеров. Под неё сражались и умирали в 1905 году, под неё переживали эпоху реакции, под неё вновь вышли на улицы в 1917 году. По некоторым свидетельствам под «Варшавянку» и «Беснуйтесь, тираны» шли в бой с чекистами восставшие в Соловецком лагере меньшевики и эсеры. Потом она стала жертвой советского официоза, однако в 30-е годы в неё новую жизнь вдохнула Испанская революция. Новые слова для неё написал анархо-синдикалист Валериано Орбон Фернандес. Он назвал свою версию «Marcha Triunfal» (Триумфальный марш).

Но название не прижилось, марш стал знаменит под именем «A las Barricadas» (На баррикады). К тексту Фернандеса каталонский музыкант Анжел Мирет написал более задорную и динамичную аранжировку. Песня стала гимном НКТ (Национальной Конфедерации Труда, конфедерации анархо-синдикалистских профсоюзов). Испанские анархисты подарили ей не только новые слова, но и вторую молодость. Сейчас эта песня весьма популярна среди различных левых музыкальных коллективов. Успела «Варшавянка» побывать и на акциях протеста «Окуппируй Уолл-стрит».

К слову, Глеб Кржижановский перевел не только «Варшавянку», ещё его перу принадлежат русские версии песни «Czerwony sztandar» (Красное знамя) и «Беснуйтесь, тираны». Первую песню он перевёл в той же Бутырке, а вторую в Минусинской ссылке. Первая была изначально песней швейцарских анархистов, затем польских пролетариев. Вторая была изначально написана на западно-украинском языке студентом Александром Колесса на музыку «Хора варягов» из оперы Ярополк. Польскую версию сочинил социалист Петкевич. Все лучшие люди в то время часто пересекались в тюрьме. Так произошло и в случае Петкевича и Кржижановского. Именно в Бутырке Петкевич поделился текстом песни, которую Кржижановский перевел на русский язык. Песня была очень популярна в ссылке, её часто исполняли члены «Союза борьбы», в том числе и Ленин. Песня так понравилась ссыльным, что они отправили её на волю в письме рабочему Путиловского завода Белоусову. Оттуда она быстро распространилась в рядах революционеров.

Но вернемся в бурные 60-е. По ту сторону Атлантики, в США, полыхала гражданская война. И она была не только противостоянием аболиционистов и рабовладельцев, президентов Линкольна и Дэвиса, генералов Гранта и Ли. Эта война ещё была противостоянием двух песен: «The Battle Hymn of the Republic» (Боевой гимн Республики) и «Dixie’s Land» (Земля Дикси). Первый примечателен тем, что произошел от религиозного гимна. На эту же мелодию была изначально сочинена песня «John Brown’s Body» (Тело Джона Брауна). Это знаменитый гимн аболиционистов — борцов против рабства. Песня была посвящена Джону Брауну — легендарному революционеру, которого казнили за попытку поднять восстание рабов на Юге. Песня южан, «Dixie’s Land», не уступала в популярности. С ней в бой шли не только южане, её любил Линкольн. Она даже была исполнена на его инаугурации. Так уж вышло, что южане проиграли войну, а их гимн продолжает и в наши дни соревноваться в популярности с Боевым гимном республики. До сих пор исполнение Дикси может спровоцировать как минимум дискуссию на повышенных тонах или судебный иск. А значит. в каком-то смысле гражданская война в США ещё продолжается.

Гражданская война породила немало песен, например первую американскую антивоенную песню «Джонни едет домой». Так же, в это время были популярно множество песен, сочиненных афроамериканцами, так называемые спиричуэлы (Духовные песни). Наиболее важными являются «Swing Low, Sweet Charriot» («Спустись, желанная колесница»). По форме это молитва раба богу, в которой первый просит забрать его с этой проклятой земли на небо с помощью небесной колесницы. Перед Гражданской войной, когда между северными и южными штатами ходил нелегальный поезд, вывозящий рабов на свободный Север, песня приобрела несколько иной смысл. Похожий смысл был у песни «Прямо на звездный ковш», в которой беглым рабам предлагалось для побега на север ориентироваться на созвездие Большой Медведицы. В это же время появилась знаменитая «Go down Moses» (Сойди, Моисей), где известный библейский сюжет звучал с неожиданной актуальностью.

И Бог сказал: Иди, Моисей,
Вниз, к земле Египетской.
И скажи старому фараону:
“Отпусти Мой народ!”

В евреях, которые попали в рабство к египтянам, афроамериканцы узнавали себя и молились, чтобы бог прислал им пророка, который выведет их на свободу. Всемирную популярность этой песне уже в XX веке принесла её джазовая версия, которую пели Пол Робсон, Луи Армстронг и много кто ещё.

Африканское происхождение имеет аргентинский танец танго. Казалось бы, при чем здесь протест? Но изначально танго было танцем и песней протеста. У типичного танго второй половины XIX века были примерно такие слова:

Стачка объявлена, голод
Царит в домах,
Тяжел труд
И низка зарплата.
При столкновении
С кровавым исходом
Человеку мстит
Закон капитала.

Со временем танго стало более фривольным и легкомысленным, именно в таком виде оно попало в Европу и Северную Америку. Но даже в таком виде оно было вполне революционно, правда речь шла о сексуальной революции. Танец этот ханжи всех мастей клеймили развратным и непристойным. Уже в XX веке, в Никарагуа диктатор Сомоса запретил танго, узнав, что это «танец пролетариев Буэнос-Айреса». Было велено всем жителям страны сдать пластинки с записью этого опасного и коммунистического танца. Говорят, сдающим эти пластинки разбивали об голову.

Танцем протеста был и знаменитый канкан. И он тоже имел африканское происхождение, его, скорее всего, привезли во Францию колониальные солдаты. И он тоже был максимально непристоен. В ранних версиях его танцевали в трущобных и рабочих кварталах городов прямо на улицах и танцующие женщины зачастую были без нижнего белья. Танцевали его и мужчины. Это был неистовый бунт против загнивающего болота Второй Империи.

Все это происходило накануне больших потрясений, в великую эпоху, когда была написана известнейшая из революционных песен. Речь конечно об Интернационале. Эта песня вобрала в себя все надежды и чаяния миллионов людей, она вобрала в себя весь прошлый опыт сложения песен. Интернационал стал квинтэссенцией революционных песен, написанных ранее.

И неудивительно, что автором текста стал Эжен Потье. Можно сказать, его жизнь была воплощением революционной борьбы XIX века. Причем, он был не брутальным воином, а добрым толстяком «с тихим и кротким голосом и черными выразительными глазами», как отмечали современники. Свою первую песню Потье сочинил в 14 лет. И произошло это на баррикадах революции 1830 года. По словам самого Потье, он её спел «под аккомпанемент последних выстрелов». В зрелом возрасте Потье принимает участие в революции 1848 года. Этому событию он посвящает песню «Peuple» (Народ). Потье яростно сражается во время Июльского восстания, после его кровавого подавления, он понимает, что демократия лишь ширма для неограниченной власти буржуазии. Он посвящает немало гневных песен новым хозяевам Франции, называя их кровопийцами и безумцами.

Потье постепенно уходит от идей Бабёфа и Бланки и сближается с прудонистами. Он организует синдикат разрисовщиков ткани, в 1870 году вступает в Первый Интернационал. Все это время он не оставляет творчества, пишет стихи и песни. Но душа его неспокойна. Он ждет, ждет революцию, будто свою возлюбленную. Именно этому посвящена одна из песен того времени. «Когда ж она придет?» с тоской вопрошает Потье. И вот его надежды сбылись. Луи Бонапарт, жалкий наследник Наполеона, после ряда авантюр ввязался в войну с Пруссией. Не прошло и года, как пруссаки уже стояли под Парижем, а сам Бонапарт потерпел позорное поражение под Седаном и попал в плен. Франция снова восстала. В Париже, окруженном прусской армией, люди вышли на улицы, провозглашая: «Vive la Commune».

Среди них был и Потье. И как всегда, не как посторонний, а как активный участник. Он избирается в президиум Коммуны, под огнем противника обследует укрепленные пункты на предмет их обороноспособности. Парижане избирают его в руководство Национальной гвардией и мэром Второго округа Парижа. Когда версальцы пошли на штурм города, Потье защищает Коммуну до конца. Но силы неравны. Революция расстреляна из тяжелых орудий. Немногие уцелевшие коммунары вынуждены перейти на нелегальное положение. Среди них чудом выживший Потье. Именно тогда, когда ещё не отпускает его горечь очередного поражения и не оставляет надежда на светлое будущее, рождаются бессмертные строки «Интернационала». Только такой человек, как Эжен Потье, мог быть автором этих строк. Чтобы написать это, нужно было это прочувствовать, нужно было это прожить. И он это сделал. Его жизнь и была одним из величайших гимнов Революции. Но, как это бывало не раз, великая песня не сразу обретает любовь и популярность в массах. Сам Потье живет в эмиграции, во Францию возвращается в 1880, после объявления амнистии всем участникам Парижской коммуны. На родину он возвращается нищим и больным стариком. В 1887 году он издает сборник своих песен, где впервые опубликован и «Интернационал» и вскоре умирает. На его похоронах, дочь Маркса, Лаура Лафарг, дает обет, что будет распространять его детище, «Интернационал» по всему миру.

Потье не дожил всего год до появления музыки на его слова. В 1888 году её сочиняет пролетарий Пьер Дегейтер. С этого момента Интернационал постепенно начинает распространяться по всему миру. Этому способствует не только запоминающаяся мелодия, величественные слова, но сама его суть, само его название. По словам Ленина, каждый рабочий «вдали от родины, может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву „Интернационала“». Песня становится как бы опознавательным знаком революционера в любой точке мира. Так же совместные спевки давали чувство единения всех революционеров, всех пролетариев на Земле. Зачастую можно встретить описание того, как люди поют его на разных языках, сливаясь в едином хоре. Интернационал объединял не только по национальному признаку, он был любимой песней для разных политических течений. Его пели и коммунисты, и социал-демократы, и анархисты. Кстати, Эжен Потье по своим взглядам был сторонником Прудона, анархо-синдикалистом.

В России Интернационал поначалу не был особо популярен, несмотря на то, что первый стихотворный перевод появился ещё в начале XX века. Он был анонимно напечатан в английском журнале, много лет спустя, в 30-е годы в его авторстве признался поэт-революционер Аркадий Коц. В 1905 году Интернационал значительно уступал в известности другим революционным песням. В 1917 году Ленин обратил внимание, что многие большевики нетвёрдо знают музыку и слова песни. С его подачи началось активное распространение гимна среди большевиков, рабочих, а также среди солдат на фронте. «На фронте, в окопах и везде, где русские войска соприкасаются с неприятелем, должно быть поднято красное знамя. Такое же значение, как красное знамя, имеет и песня “Интернационал” — писала газета «Правда». Звездным часом Интернационала» стала Октябрьская революция. Именно его пели в Смольном после известия о взятии Зимнего дворца. Вот как это описывал свидетель событий, журналист Джон Рид:

“Неожиданный и стихийный порыв поднял нас всех на ноги, и наше единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании “Интернационала”. Какой-то старый, седеющий солдат плакал, как ребенок… Могучий гимн заполнял зал, вырывался сквозь окна и двери и уносился в притихшее небо. “Конец войне! Конец войне!” — радостно улыбаясь, говорил мой сосед, молодой рабочий”.

И таких описаний немало. Совместное исполнение Интернационала давало миллионам людей чувство величия их цели, чувства причастности к миру. После победы Русской Революции, «Интернационал» уже хорошо известный в Европе, стал распространяться по всему миру. Его перевели на множество азиатских и африканских языков. Его пели во время всех значимых революций XX века: и в Китае, и в Испании, и на Кубе. Сложно назвать ещё какую-то песню, которая так распространилась в мире.И, как и в случае с Марсельезой, мы можем смело утверждать, что он ещё актуален, ещё не раз поддержит революционеров будущего в их борьбе.

Мы не раз уже упоминали Первую русскую революцию. Тогда много было спето немало песен. И были такие, которые появились именно в эту эпоху. Довольно интересная судьба у песни «Смело товарищи в ногу». Эта песня за свою долгую жизнь побывать песней у революционеров и реакционеров, коммунистов и фашистов, красных и белых, студентов и диссидентов. Но обо все по порядку. Эта песня изначально была прусским студенческим маршем и написана ещё в начале XIX века. Она была посвящена борьбе с оккупацией Наполеоном Пруссии. На русский язык песня была переведена в 1857 году народником Иваном Никитиным. Слова песни были близки к немецкому оригиналу, и называлась «Медленно движется время». Она ещё не была песней протеста, но была некой диссидентской фигой в кармане, эдаким намеком на то, что поющие её не вполне разделяют генеральную линию.

Текст же «Смело товарищи в ногу» написал в 1898 году революционер Леонид Радин, кстати тоже сидя в тюрьме. Впрочем, это неудивительно: на воле не было места для сочинения песен, все время занимала борьба. В тюрьме или на каторге свободного времени оставалось больше. Премьера песни состоялась в этом же году в колонне пересыльных, среди которых был Радин. Вскоре Радин вышел на свободу, где умер от туберкулеза. Песня же начала активно распространяться, сначала по тюрьмам, потом и на воле. Её пели в 1905 году, пели в 1917-м, под названием «Воля свершилась народная». Её популярность была так велика, что её взяли на вооружение и белые в ходе Гражданской войны. «Смело корниловцы в ногу» — пели корниловцы на марше, «Дружно товарищи в ногу» — пели красноармейцы. Меж тем, песня развивалась и в Германии. Ещё в 30-е годы XIX века её приспособили под военный марш. В начале XX века «Смело товарищи в ногу» перевели на немецкий и запели местные социалисты под именем «Bruder, zur Sonne, zur Freiheit” (Братья, к солнцу, к свободе!). Штурмовики НДСАП немного переделали слова и в итоге появилась песня “Bruder in Zechen und Gruben”, которая в последствии стала одним из официальных нацистских маршей. Ныне нацистская версия запрещена, впрочем, как и коммунистическая.

Немало песен родилось непосредственно в 1905-1906 годах. После событий Кровавого Воскресенья появилась песня «Вот Петербург забастовался», в которой нашлось место и иронии в адрес Гапона и прочих «друзей народа», и реалистичному описанию тех страшных событий, и ненависти к тиранам и угнетателям. Как и со многими другими песнями, упомянутыми здесь, музыка была заимствована. В случае «Петербурга» из песни «Не слышно шуму городского». Автор текста долгое время оставался неизвестным, лишь спустя много лет выяснилось, что это был грузчик Путиловского завода А. Горыня, погибший в годы Гражданской войны.

На баррикадах Пресни родилась песня «Мы — кузнецы». Сочинил её революционер-пролетарий Филипп Шкулёв.

Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Свободный путь для всех куем,
И за желанную свободу
Мы все боролись и умрем, умрем, умрем!

Позже выяснилось, что эта песня является переделкой песни «Мы — мертвецы», которую на рубеже веков сочинили последователи философа — космиста Николая Федорова.

Мы — мертвецы, но дух наш молод,
Ключи от Ада мы куем.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
И в небеса сильней стучи, стучи, стучи!
Мы светлый путь куем народу,
Свободный путь для всех куем,
И за желанную свободу
Мы все боролись и убьем, убьем, убьем!

«По России слух пошел, Николай с ума сошел» — задорно распевали студенты и пролетарии. «Hey, hey, daloy politsei, daloy samederzhaevets v’rasey » (Долой полицию, долой самодержавие в России) — пели еврейские революционеры, сражаясь с жандармами и казаками. И та, и другая были частушками, высмеивающими царя. «От Алтая до Дуная нет глупее Николая» — утверждали в первой песне. В еврейской песне его вовсе называли Nikolaykelen (Николайчик). Это говорило о окончательной десакрализации фигуры монарха. Люди стали видеть в царе маленького глупого человечка, неспособного править огромной страной, да и не нужного вовсе.

Первая революция была делом не только рабочих с крестьянами. Беспредел и бесправие царили в вооруженных силах. Первыми не выдержали флотские. Летом 1905 года произошло восстание на броненосце «Потемкин». Матросы во время восстания пели песню «Варяг». Что интересно, они не меняли оригинальных слов песни, однако сами обстоятельства, в которых пелась эта изначально патриотически-военная песня, кардинально меняла её смысл. Врагами были уже не японцы, а собственные офицеры, жандармы и правители. К восставшим черноморским матросам присоединились их северные товарищи: в ночь с 17 на 18 июля началось восстание в крепости Свеаборг. Спустя два дня — Кронштадт, над фортом Константин было поднято красное знамя с надписью «Земля и воля». Спустя ещё день восстание было подавлено, участники отправлены на каторгу, зачинщикам присудили расстрел. Услышав свой приговор, революционеры запели «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

По легенде, во время расстрела семерых солдат-минеров, генерал Адлерберг заставил копать себе могилы. Издеваясь, он говорил повстанцам: «Копайте, ребята, копайте! Вы хотели земли, так вот вам земля, а волю найдете на небесах!». Бунтовщиков убили и закопали, по их могиле победители прошли торжественным парадом. Но революцию нельзя просто взять и закопать в землю. Она неминуемо прорастает, приносит новые плоды. Из этого события родилась песня «Мы сами копали могилу свою» на стихи революционера и ученого Тан-Богораза.

Мы сами копали могилу свою.
Готова глубокая яма;
Пред нею мы встали на самом краю,
Стреляйте же верно и прямо!
Пусть в сердце вонзится жестокий свинец,
Горячею кровью напьется,
И сердце не дрогнет и примет конец, -
Оно лишь для родины бьется.
В ответ усмехнулся палач-генерал:
«Спасибо на вашей работе.
Земли вы хотели — я землю вам дал,
А волю на небе найдете!»
Не смейся, коварный, жестокий старик!
Нам выпала страшная доля;
Но выстрелам вашим ответит наш крик:
«Земля и народная воля!»
Мы начали рано, мы шли умирать,
Но скоро по нашему следу
Проложит дорогу товарищей рать, -
Они у вас вырвут победу!

Побежденные в этой песне представали величественными эпическими героями. Они побеждали смерть, предрекали поражение своим врагам в ближайшем будущем. Копая себе могилу, они копали могилу всему старому порядку, всему старому миру. Слова песни, звенящие и хлёсткие полюбились революционерам. Песню эту исполняли в Гражданскую войну, под именем «Расстрел коммунаров» или «Под частым разрывом гремучих гранат». Сюжет песни был немного изменен, речь шла уже не о повстанцах, а о красном отряде попавшему в плен к врагу.

Мы уже неоднократно наблюдали как та или иная песня кардинально меняла смысл, превращалась из патриотической в революционную, дробилась на множество вариантов и смыслов, потом вновь из революционной превращалась в патриотическую или реакционную. Но песня «Смело мы в бой пойдем» интересна тем, что изначально она была слезливо-сентиментальным романсом «Белой акации гроздья душистые». Появилась эта песня в 1902 году, но 12 лет спустя, во время Первой Мировой, она неожиданно из романса превратилась в патриотический солдатский гимн «Слыхали деды, война началася». Что забавно, музыка «Белой акации» была трехдольной, вальсовой. Но это не помешало трансформации песни в боевую. С началом Гражданской войны у гимна появилось множество вариантов. Красные предлагали смело идти в бой за власть советов, белые за святую Русь, украинские националисты — за рiдну землю. В кровопролитной войне правок одержала победу версия красных, но ныне у немалого числа современных исполнителей можно встретить версии белых или времен Первой Мировой.

Похожая судьба у одной из самых знаменитых песен Гражданской войны «По долинам и по взгорьям». Родившись, как «Марш сибирских стрелков» в Первую мировую, она продолжила жизнь в Гражданскую как «Марш дроздовцев» в Добровольческой армии и «По долинам и загорьям» у красных партизан на Дальнем Востоке. Автором всем известного текста был коммунист Пётр Парфенов, участник знаменитого Волочаевского боя недалеко от Хабаровска, важного сражения Гражданской войны. В 1919 году, ещё сражаясь с Колчаком, молодой партизан сочинил песню «Наше знамя». Год спустя Парфенов отправился на Дальний Восток, чтобы присоединиться к местным партизанам. Там он начал переделывать свою прежнюю песню под местные реалии, но так и не успел её опубликовать. Впрочем, он её часто пел, потому песня стала популярна среди местных бойцов. Как это водится, распространяясь, она обрастала новыми вариантами.

После войны Парфенов попытался её опубликовать в «Молодой гвардии», но получил отказ. Тогда как раз боролись с «партизанщиной» и подобные песни были не нужны бюрократам, что своей паучьей сетью оплетали страну. Но песня жила, она проделала большой путь от Дальнего Востока до Украины, где и была записана в 1929 году Александровым. Именно тогда во имя благозвучности её переименовали в «По долинам и по взгорьям», убрав местное слово «загорья». Вскоре она была опубликована, в качестве авторов были указаны Александров и поэт Алымов, который обработал текст. Но после публикации, участники войны написали гневное письмо в редакцию, указывая на авторство Парфенова. Но сам же Парфенов, как и большинство старых большевиков, которые не поняли и не приняли сталинского термидора, был арестован и расстрелян в пресловутом 37-м году. Имя его было вычеркнуто и забыто, а песня его жила, пелась, путешествовала по миру. Только в 60-е о Парфенове вспомнили и признали автором его детища. «По долинам и по взгорьям» была переведена на множество языков. А в 40-е стала интернациональным гимном антифашистского сопротивления. Её пели на сербском, немецком, испанском, французском и многих других языках. Что интересно, в 60-е музыкант Этьен Рода-Жиль сочинил на мелодию «По долинам» песню «Махновщина» (с ударением на «и»).

Махновщина, махновщина,
ветер флаги твои вил,
почерневшие с кручины,
покрасневшие с крови.
По холмам и по равнинам
в дождь и ветер и туман
через степи Украины
шли отряды партизан.
В Брест-Литовске Украину
Ленин немцам уступил –
за полгода махновщина
их развеяла как пыль.
Шли деникинцы лавиной,
собирались аж в Москву –
все их войско махновщина
покосила как траву.
Но удар народу в спину
нанесли большевики,
и погибла махновщина
от предательской руки.
Ты погибла, махновщина,
но дала завет бойцам.
Мы в суровую годину
сберегли тебя в сердцах.

В 90-е, эта песня, попала в Россию и Польшу, где обрела популярность среди анархистов. Творение Рода-Жиля оказалось столь аутентичным, что до сих пор некоторые товарищи анархи уверены, что существует оригинальная песня на украинском языке времен Гуляй-поля.

Кстати, сам Нестор Махно сочинял стихи, и на них было сложено несколько песен, которые пользовались и продолжают пользоваться популярностью у анархистов. Одна из наиболее известных "Кони версты рвут наметом", она же "Анархия мама".

Самыми популярными песнями времен Гражданской войны были «Красная армия всех сильней» и «Яблочко». Мы уже рассказывали от трех наиболее значимых песнях Французской революции. И если «Çа ira» довольно близка русской «Дубинушке», «Яблочко» — «Карманьоле», то «Красная армия всех сильней» является несомненной «Марсельезой». Но в отличие от последней, «Красная армия» появилась уже на исходе войны, в 1920 году, когда новая власть готовилась уничтожить последний очаг белого сопротивления — армию Врангеля в Крыму.

Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней.

Как это бывает зачастую с народными песнями, авторство долгое время было неизвестно, и лишь в 50-е было установлено, что музыку написал Самуил Покрасс, а стихи — Павел Горинштейн. Есть подозрение, что музыка написана под влиянием популярной еврейской песни “Dus Zekele mit Koilen” (“Маленький

мешочек с углем”). От неё же предположительно произошла итальянская партизанская песня Bella ciao, но об этом чуть позже. Песня быстро полюбилась бойцам, вскоре она стала официальным маршем Красной армии. Крупская упоминала, что две самых любимых песни её с Лениным, это «Интернационал» и «Красная армия». В середине 20-х песня вышла за границы России, её перевели на немецкий язык под именем „Wiener Arbeiterlied” (Венский рабочий марш). Новая песня стала гимном Шуцбунда, боевого крыла социал-демократической партии Австрии. Впервые она стала известна в 1927 году, во время Июльского восстания, стала популярна в 1934 году, когда шуцбундовцы подняли антифашисткий мятеж в Вене и Линце. После подавления восстания, „Wiener Arbeiterlied” стала гимном антифашистского сопротивления. В это же время в Испании, в интербригаде «Батальон имени Чапаева» был сочинен свой вариант песни, которая так и называлась «Марш батальона имени Чапаева». В Польше песню посвятили погибшему коммунисту и назвали «Товарищ Гарнам». В Венгрии «Красная армия» превратилась в «Марш красного резерва». Эта песня одна из немногих, которая пользуется популярностью по сей день. В начале 2000-х анархисты сочинили свои варианты, такие «Мама Анархия» и «Марш антиглобалистов». В своем творчестве её используют различные музыкальные коллективы, например турецкая группа Bandista. Так же песня популярна среди фанатов команды ЦСКА.

Но истинно народной песней времен Гражданской войны стала песня-танец «Яблочко». Изначально она была матросским танцем, некоторые исследователи возводят его к шотландскому матросскому танцу хорнпайп, кто-то утверждает, что прообразом «Яблочка» стала молдавская плясовая песня «Калач», кто-то видит в нем элементы русского танца «Барыня». Сходятся все пишущие по теме в том, что зарождение песни произошло в Черноморском флоте, на рубеже XIX и XX века. Эта песня-танец долгое время была развлечением моряков. Особенности танца позволяли показать свое мастерство в условиях ограниченного пространства на корабле. Танец видимо сопровождался исполнением куплетов-частушек с традиционным украинским припевом: «Эх, яблочко, куда ты котишься, попадешь в рот, не воротишься». Куплеты частушки удобны тем, что их можно сочинять бесконечное количество и менять слова по своему усмотрению. Именно это обстоятельство обеспечило такую популярность танца, как во флоте, так и далеко за его пределами. По сути, крестьяне принесли «Яблочко» во флот, а потом наоборот, моряки вернули сложившийся танец крестьянам, обогатив его танцевальными элементами из стран, где побывали русские корабли. А крестьяне, как известно, составляли большинство в Российском империи и в годы Гражданской войны воевали и за красных, и за белых, и за черных, и за зеленых. Но если танец особенно не менялся, то слова могли изменяться чуть ли не при каждом новом исполнении. Подобная легкость импровизации обеспечила «Яблочку» любовь и популярность на всех фронтах революционной войны. Как потом написал Гайдар в повести «РВС»: «„Яблочко“ — его, конечно, на обе стороны петь можно, слова только переставлять надо». Это чем-то напоминает нынешние шаблоны в Интернете, которые используются для создания своих комиксов или текстов, так называемых копипаст. В отличие от других песен, «Яблочко» так и не признали как песню на официальном уровне, потому каноническоготекста просто не существует. Впрочем, это пошло этой песне только на пользу. Она не забронзовела, не дала убить себя официозу, в отличие от её ипостаси, как танца. Танец стал вполне академическим и стандартизированным.

Но пока в России бушевали революции и войны, песни протеста появлялись и в других точках земного шара. В Италии местные коммунисты выходили на демонстрации под песню «Bandera Rossa» (Красный флаг). Кто написал музыку неизвестно, но согласно итальянским источникам, песня восходит ещё к XIX веку, когда происходила борьба за объединение Италии. Слова написал в 1908 году Карло Туцци. Пик её популярности пришелся на «Красное двухлетие» в Италии в 1919-1920-х годах. В наступившее следом «Черное двухлетие», её распевали сквадристы, издеваясь над своими врагами, заменив слова «Bandera rossa, bandera rossa» на «Dei comunisti vogliam le ossa» (Нам нужны кости коммунистов). После прихода Муссолини к власти, песня становится гимном антифашистского сопротивления, в 30-е, в разгар гражданской войны, эта песня приходит в Испанию. В это же время она попадает в СССР, где становится одной из основных песен в репертуаре комсомола и пионерии.

Следом за Россией восстала Германия. Кайзер бежал в Голландию, люди стали искать свой путь, петь свои песни. Мы рассмотрели к этому моменту немало песен, иногда подробно, иногда вскользь упомянули их авторов. Но уникальность Германии 20 — начала 30-х состоит в том, что все наиболее значимые песни там связаны с тремя людьми. Это композитор Ханс Эйслер, драматург и поэт БертольдБрехт, а также певец и актер Эрнст Буш. Этот триумвират сделал очень важную вещь. Благодаря им появился новый песенный жанр — «Kampflieder» (Песни борьбы). Отличительной чертой этого жанра являются минимализм звучания, маршевый ритм и хлесткий бескомпромиссный текст, обличающий мещан и прогнивший старый мир. Конечно, под эти критерии подходит немало песен, о которых мы уже успели рассказать выше. Но они возникали зачастую стихийно, были гениальными, но зачастую случайными находками, собирались из подручных материалов. В случае же с «Kampflieder» мы имеем дело с цельной традицией, системным подходом. Песни, написанные в этом жанре стали определенной вехой в развитии революционных песен, они оказали огромное влияние на творчество современников и потомков. Их отрывистые ритмы, переходы от песенной к речевой интонации, театральная патетика часто заимствовались и продолжают заимствоваться другими авторами. Как потом напишет Болеслав Ростоцкий:

Колоссальную популярность в Германии и далеко за ее пределами завоевали лучшие песни Ганса Эйслера, ставшие общепринятой классикой социалистического искусства. Именно в них была, наконец, достигнута та степень революционной новизны, которой не смогли достичь многие безымянные авторы народных песен 1918-1923 гг. Произведения Эйслера — при всей их внешней простоте и доступности — заключают в себе такой гигантский заряд энергии, волевой устремленности, какой не было и не могло быть в пролетарской песне предыдущих эпох. Едва ли не впервые в истории создателем массовой песни оказался выдающийся профессиональный композитор, обладающий ярким талантом и зрелым мастерством.

Судьба самого триумвирата неразрывно связана с революционной борьбой. Как и в случае с Потье, Кржижановским, Коцем и многими другими, очень сложно провести грань между творчеством и борьбой. Все трое активно участвовали в политической жизни Веймарской республики, были членами левых организаций, Эйслер и Буш воевали в составе интербригад в Испании, там Эйслер написал несколько песен, которые были очень популярны среди республиканцев. Буш в Барселоне, прямо во время бомбардировок записал четыре пластинки с песнями, которые пели бойцы-антифашисты. На одной из них слушателям приносятся извинения за посторонние шумы, которые являются звуками разрывов авиабомб. Позднее Буш попал в концлагерь, бежал оттуда, вновь был задержан и отправлен в фашистскую тюрьму Моабит, где едва не погиб.

Эйслер и Брехт долго скитались по свету, по мере распространения влияния фашизма их высылали то из одной, то из другой страны. Эйслер в конце концов оказался в казалось бы демократических Соединенных Штатах, но и там его начали преследовать, как коммуниста. Дело дошло даже до заключения в тюрьму. Недруги называли его «Карлом Марксом в музыке» и обвиняли «в распространении коммунизма при помощи песен». После вмешательства Чарли Чаплина, Пикассо и многих других Эйслера освободили и выслали в Европу.

Брехт тоже был вынужден уехать из США в связи с подозрениями в «антиамериканской деятельности». Все трое оказались в ГДР, и все трое не поняли и не приняли дальнейшую политику руководства государства. Власти Восточной Германии напрямую не преследовали наших героев, но их деятельности был объявлен бойкот. После победы революции, революционеры становятся не нужны. Ведь такие люди всегда помнят, что любая власть не вечна, имеют опыт её свержения, потому всегда опасны. Их песни, даже выхолощенные официозом, все равно оставались мощным оружием, способных объединить людей в общем порыве протеста.

А песен наши герои написали немало. Наиболее важными для нас являются «Linker Marsch» (Левый марш), «Der Heimliche Aufmarsch» (Тревожный марш), «Solidaritätslied» (Песня солидарности) , «Einheitsfrontlied» (Песня Единого фронта), и конечно же «Kominternlied» (Песня Коминтерна).

Тревожный марш появился на рубеже 30-х годов. В конце 20-х появилось стихотворение Эриха Вайнерта, посвященное заговору капиталистов против СССР. Эйслер написал музыку. Песня стала широко известна после того, как прозвучала в антивоенном фильме «Ничейная земля». Марш стал своего рода откровением, новаторством. Детище триумвирата, «эпический театр», выходил за пределы сцены, выходил на улицы. Все участники становились актерами величественного спектакля. Как писал Шнеерсон, в книге «Эрнст Буш и его время»:

Буш исполнял эту песню в очень своеобразной манере: драматически напряженный запев, в котором звучит грозное предостережение о готовящемся тайном походе, он не поет, но произносит, выкрикивает с взволнованной ораторской интонацией на фоне музыки. Припев песни: “Рабочий, крестьянин, вырвем оружие…” — он поет с огромным подъемом и энергией боевого призыва, втягивая в пение аудиторию.

«Песня солидарности» тоже написана специально для фильма. Речь идет о культовой картине «Куле Вампе, или кому принадлежит мир?». Действие фильма происходило в палаточном лагере Куле Вампе, где жили люди, которые не могли позволить себе снимать квартиру. Население лагеря составляли мелкие буржуа, разорившиеся из–за Великой Депрессии. Как потом утверждал журналист Зигфрид Кракауэр «Это был первый и последний немецкий фильм, который наиболее откровенно выражал коммунистическую точку зрения». Речь идет конечно, о периоде до появления ГДР. Фильм был снят по сценарию Брехта и являлся переработкой нескольких его пьес, запрещенных цензурой. «Куле Вампе» взял лучшее из уникальной брехтовской драматургии и советских наработок в сфере кинематографа. И сквозной темой фильма была «Песня солидарности». Слова её написал Брехт. Что интересно, музыку тоже создал Брехт, Эйслер лишь слегка её обработал. Как и в случае с «Тревожным маршем», песня вышла за пределы фильма, стала народной и любимой. В связи с этим, Брехт в 40-е переписал текст, сделав его более универсальным.

Так же почти случайно родился и Гимн Коминтерна. Мы, пожалуй, снова дадим слово Болеславу Ростоцкому:

Песня «Коминтерн» была сочинена Эйслером для очередной программы «Красного рупора», посвященной 10-летию Коммунистического Интернационала. Текст принадлежал участнику ансамбля Францу Янке и режиссеру Максиму Валлентину. В марте 1929 г. состоялось первое исполнение песни в одном из залов Берлина. Содержание стихов захватывает властной повелительностью приказа, обращенного к миллионам рабочих: «Бросайте свои станки, выходите на улицы штурмовать старый мир!» Текст песни напоминает о недавних классовых битвах, о тюрьмах и белом терроре, о гибели товарищей, отдавших жизнь за свободу. Их взоры обращены к Советской России, первой стране победившего социализма: «На штурм, солдаты революции, наш пароль — Советский Союз!» Драматизм стихов определил и впечатляющую эмоциональность музыки, звучащей как набат, как взволнованная речь оратора. Здесь все необычайно лапидарно, до осязаемости выпукло, сведено к ясным плакатным линиям. Это касается прежде всего инструментального вступления — громогласного, яростно тревожного; перекличка чистых трезвучий и резко акцентированных басовых октав звучит подобно мерным ударам колокола.

Великолепна и основная мелодия песни — с постепенным упорным восхождением затактовых интонаций, с энергичными, словно обрубленными хореическими концовками фраз, с мощными повторениями ритмически острых пунктирных оборотов (в припеве); темная до диез минорная окраска и жесткая, тяжело отстукиваемая мерность остинатных басов усиливают драматический характер напева.

Новый гимн точнее воспроизводил дух времени, он был более динамичным и агрессивным. Собственно, это справедливо для самого Третьего Интернационала или Коминтерна, который был более динамичен, агрессивен и бескомпромиссен по сравнению со Вторым. Потому гимн этой организации должен был ей соответствовать. Песня вскоре была переведена на русский Яном Френкелем под именем «Заводы вставайте». В 30-е годы эта песня стала одной из самых популярных песен в СССР. Ещё она превратилась в мощное оружие экспансии. Группа советских рабочих-ударников, совершая кругосветный круиз, исполняла эту песню в различных портах мира. Гимн был переведен на испанский, английский и множество других языков.

Но идея Интернационала постепенно вырождалась. СССР все больше отказывался от идей Мировой Революции, Коминтерн все больше превращался из мирового правительства в спецслужбу Сталина. В пресловутом 37 году в СССР было уничтожено множество иностранных коммунистов, видных деятелей Интернационала. Некоторые ячейки были вычищены полностью. Окончательно он был распущен в 1943 году, в период конфетно-букетных отношений Сталина с Рузвельтом и Черчиллем. Эти изменения коснулись и песни: оттуда убрали упоминания Коминтерна. После войны в ГДР, текст был существенно переделан, новая песня стала называться «Песней трудящихся».

Но вернемся в конец 20-х. В 1928 году, когда был написан «Гимн Коминтерна» Германия бурлила. Все ходили с маршами и флагами, скандировали лозунги. Коммунисты, социал-демократы, монархисты, коричневорубашечники… У каждого свои знамена и своя музыка. Они будто торговцы предлагали себя в качестве правителей растерянным мещанам. Когда Великая Депрессия окончательно добила Веймарскую республику, мещане отдали свои предпочтения фашистам. В 1933 году к власти приходит Гитлер. Но коммунисты не опускают руки, они пытаются организовать единый фронт против фашизма — союз всех демократических сил. В 1934 году, Эйслер и Брехт пишут «Песню Единого фронта» по просьбе Эрвина Пискатора для Первой Международной Музыкальной Олимпиады. Премьера её состоялась на открытии Олимпиады в Страсбурге, её исполнял хор из 3000 пролетариев. Изначально песня имела черты марша, но Эйслер старался уйти от этого, в 48 году он пишет симфоническую версию, которая стала более напевной и искренней. Как он писал в письме товарищу: "Эта песня должна исполняться легко. Нет крикунам, нет ложному воинствующему шуму!!! Не слишком быстро! Не слишком медленно!“. Эйслер и Буш привезли с собой эту песню в Испанию, где единый демократический фронт сражался с фашистами. В Барселоне, когда Буш записывает песни интербригад, в сборник входит и Песня Единого фронта, как одна из самых любимых песен антифашистов. Единый фронт в Германии не смог стал единым и потерпел поражение. Та же, упомянутая Музыкальная Олимпиада сопровождалась неоднократными драками между социал-демократами и коммунистами. То же самое произошло и в Испании, только дело доходило до открытых военных столкновений между разными республиканскими партиями. Но песня осталась, она стала одним из главных символов антифашистского сопротивления, одной из самых узнаваемых песен немецкого рабочего движения. Она благополучно дожила до наших дней, современные музыканты неоднократно обращаются к ней в своем творчестве. В частности популярная песня «Links» группы Rammstein является отсылкой к «Песне Единого фронта».

Жанр “Kampflieder” часто называют «песней-плакатом». И это неудивительно, ведь созданы они были в эпоху авангарда, под влиянием Русской революции, её духа и её эстетики. И конечно, под влиянием плакатов и стихотворений Маяковского. Собственно, «Linker Marsch», это немецкий перевод его знаменитого стихотворения «Ваше слово, товарищ Маузер». Маяковский сочинил это стихотворение в 1918 году на встрече с матросами. Причем, это была практически импровизация. Как вспоминал потом сам автор: «Мне позвонили из бывшего Гвардейского экипажа и потребовали, чтобы я приехал читать стихотворения, и вот я на извозчике написал «Левый марш». Конечно, я раньше заготовил отдельные строфы…». В 1929 году Маяковский побывал в Германии. Он произвел неизгладимое впечатление на местную публику, а стихотворение «Левый марш» в его экспрессивном исполнении заставило зрителей встать. Чуть позже «Левый марш» был переведен на немецкий язык. Но музыку на слова Эйслер написал уже в 1957 году, по просьбе Эрнста Буша, для пьесы «Шторм». Это была своего рода дань памяти тому бурному времени, дань молодости, борьбе, великой мечте о новом прекрасном мире. Эта тема является сквозной для творчества нашего триумвирата, и «Левый марш», позднее произведение, созданное далеко не в революционную эпоху, является как бы квинтэссенцией, яркой точкой их творчества. В конце упомянутой пьесы, главный герой, председатель укома гибнет от вражеской пули, но из множества рупоров продолжали звучать его песни. Это произошло и с нашими героями и их песнями.

Прежде чем идти дальше, необходимо упомянуть ещё несколько важных немецких песен, которые родились в 30-е. Летом 1936 года генерал Франко поднимает мятеж против Второй Испанской Республики. Его поддерживают Италия и Германия. Многие левые принимают начавшуюся войну как личный вызов, как ключевое столкновение между революцией и реакцией, между мировым коммунизмом и фашизмом.В Испанию со всего мира едут добровольцы, среди них немалую часть составляют немцы, недавно вынужденные покинуть свою родину после прихода к власти Гитлера. Для них эта борьба становится личным делом. Если уж они допустили у себя дома к власти фашиста Гитлера, то теперь ни в коем случае не должны Испанию оставить в беде, дать захватить её палачу Франко. Они и создали боевое подразделение, известное как Центурия Тельмана. По мере увеличения числа добровольцев, центурия превратилась в батальон. Именно этому подразделению была посвящена песня «Die Thaelmann-Kolonne» (Колонна Тельмана) или «Небо Испании». Написана она в 1936 году композитором Паулем Дессау и его женой Гудрун Кабиш.

Песня быстро обретает популярность среди бойцов интербригад, но всемирно известной её делает Эрнст Буш, который включает песню в свой репертуар, записывает её на пластинки. Как писал Эгон Эрвин Кирш: «Когда Пол Робсон, чернокожий американский певец, и Эрнст Буш, его белый брат, пели эту песню на фронте или в больнице, из каждого горла и на всех языках она звучала рефреном». Впрочем у песни были и критики, которые называли её излишне милитаристской и даже фашисткой. Как мы уже отметили, рассказывая о «Песне Единого Фронта», маршевые агрессивные песни стали ассоциироваться с фашизмом. Левые, чтобы дистанцироваться, стали сочинять более мелодичные и менее агрессивные песни.

В едином испанском фронте не было единства, каждый тянул одеяло на себя. Масла в огонь подливали сталинисты, которые уничтожали неугодных политиков и военных. Ситуация была на похожа на Гражданскую войну в России с точностью до наоборот: красные были раздроблены и находились в состоянии перманентной войны друг с другом, белые были едины. Это и определило победу последних. Вдобавок, государства, поддерживающие республиканцев, начали трусливо умывать руки. В 1938 году Интербригады были распущены, вскоре пал Мадрид…

Но песня «Небо Испании» никуда не исчезла, более того: с подачи Буша она начала распространяться по миру. Сам же Буш, как мы уже рассказывали, попал в концлагерь и до 1945 года считался погибшим. После разгрома Гитлера, уже в ГДР немцы-участники интербригад пользовались большим почетом и уважением. Песня «Колонна Тельмана» зазвучала здесь с новой силой. Эту песню исполняли чаще официального гимна ГДР (кстати тоже написанного Эйслером).

Есть интересная закономерность: самой популярной песней Буша в СССР была «Песня Единого Фронта», в ГДР — «Колонна Тельмана», в Англии и США — это песня “Die Moorsoldaten” (Болотные солдаты). И эта песня является своего рода переходом от одной важной темы к другой. Если до этого мы говорили о немецких песнях протеста, то дальше начнем разговор о песнях, которые были сочинены в концлагерях. И «Болотные солдаты» отвечает обоим критериям: это немецкая песня и она была написана в концлагере. Изначально она называлась «Песня лагеря Бёргемор» по имени того страшного места, где встретились её авторы — поэт-пролетарий Иоганосс Эссер, актер и режиссер Вольфганг Лангхофф и клерк Руди Гогуэль. Первые двое сочинили текст, последний музыку. История создания песни поражает воображение. Впрочем, мы не будем соревноваться в пересказе с доцентом Гвидо Фалкером:

В своих воспоминаниях Лангхофф утверждал, что именно он является автором оригинальной идеи песни. Он описывает, как однажды подошел к Эссеру со словами: Можете ли вы написать слова песни, которую заключенные смогут петь все вместе? Понимаете, эту песню не должны запретить эсэсовцы. Она должна быть о нашем лагере и о наших семьях, оставшихся дома. Знаете, как песня из дома, но не слишком примитивно, вроде “Я бы хотел вернуться домой”. “Хорошо, я попытаюсь написать что-то подходящее”, — осторожно ответил мне товарищ. “Я возьмусь за это и принесу стихи вам в барак через неделю”.

После того, как Лангхофф отредактировал слова песни, он озадачил написанием подходящей мелодии Гогуэля, имевшего небольшой музыкальный опыт. Гогуэль и Лангофф были знакомы еще до лагеря, в 1930 году именно Лангхофф убедил приятеля вступить в коммунистическую партию. В своей работе с революционным коммунистическим союзом, Гогуэль руководствовался примером Лангхоффа. Сказавшись больным, Гогуэль приступил к сочинению музыки. Благодаря выдуманной “болезни” у него появилось свободное от лагерной суеты время. По воспоминаниям музыканта, он писал песню “в строжайшей тайне” во время “трехдневного пребывания в больнице для заключенных”. Всего за две ночи, на контрабандной бумаге, Гогуэль написал песню для мужского хора в маршевом ритме четыре четверти. Мелодию он подбирал с помощью гитары, которую один из заключенных тайком пронес в больницу. В туалете восьмого лагерного блока заключенные тайно репетировали новую песню. Они пели вполголоса, в то время как их товарищи караулили на улице и предупреждали о приближении охранников СС. Песня была простой по форме и на первый взгляд по тексту. В ней просто описывался быт заключенных, которые с помощью лопат осушали болота. Но были в ней и величие подвига и надежда на будущее,скрытая ненависть к фашистам. Песня была гимном свободного человеческого духа, который невозможно сломить никакими лишениями и невзгодами.

Премьера состоялась на цирковом представлении для заключенных лагеря. По воспоминаниям Лангхоффа, со второго куплета песню подхватили все присутствующие заключенные, а в конце им подпевали даже эсэсовцы. Впрочем, комендант лагеря быстро осознал протестный потенциал песни и запретил её исполнение. Но песня продолжала жить, записывалась, передавалась из уст в уста, из лагеря в лагерь. Как написал потом бывший заключенный Карл Шаброд: “Мы записывали ее много раз. В столярной мастерской мы отрезали куски дерева и записывали текст песни на них, на этих кусках дерева”.

Песня распространилась сначала в лагерях Германии, потом, следуя за экспансией Третьего Рейха попала в Польшу и Францию, где была переведена на местные языки. Песня, авторами которой были немецкие коммунисты, полюбилась представителям всего политического спектра, которые попали в неволю. В распространении песни участвовали не только узники лагерей, но и охранники. В частности, к Эйслеру и Бушу эта песня попала в 1935 году от полицейского осведомителя. Эйслер записал по его напеву свою версию мелодии, которая впоследствии стала каноничной, а Буш, как это было с иными описанными здесь песнями, сделал её знаменитой на весь мир. Впрочем, автор оригинальной музыки, Руди Гогуэль, подверг критике мелодию Эйслера. По мнению Гогуэля, музыка Эйслера больше не передавала первоначальных идей песни. Как бы то ни было, песня начала своё мировое турне. Её пели в Советском Союзе, республиканской Испании, Франции, США. И если в Старом Свете она была наиболее известна благодаря исполнению Буша, то в Новом Свете благодаря его товарищу — Полу Робсону. После войны она была несколько подзабыта на Западе, в ГДР же стала частью местного официоза. Новую жизнь в песню вдохнул Пит Сигер уже в 70-е годы. Именно с этого времени «Болотные солдаты» обретают популярность в англоязычных странах, о которой мы упоминали ранее.

Но «Болотные солдаты» была далеко не единственной песней, сочиненной в концлагерях. Их было написано немало, и большинство из них почти забыты. Сколько отчаяния было в них вложено, чего только стоят названия: «Песня из глубин ада», «Колыбельная для сыночка из крематория», «Живые камни», «Еврейская песня смерти». Последняя была переделкой известной песни на идише о десяти братьях, в каждом куплете умирало по брату. Немного измененная версия этой песни, известна нам как «Десять негритят». Лагерная версия была сочинена Мартином Розенбергом, когда он узнал о массовой отправке заключенных в лагеря смерти. Эта участь не миновала и самого автора, вскоре он был отправлен в Освенцим.

Когда узников отправляли на смерть, они зачастую пели «Marsz o wolnosci» (Марш свободы) или как его часто называли «Прощальный марш». Сочинила его Кристина Жувильская на мелодию известной советской песни «Москва майская». Эта песня повествовала о последнем пути заключенного. Но в ней не было отчаяния, в ней была надежда, в ней была насмешка над смертью и палачами. Жувильской повезло, она выжила и написала книгу «Я пережила Освенцим».

Бывало так, что песни в лагере сочинялись с подачи его руководства. Так было например с «Песней Бухенвальда». Но исполняя даже эту официозную песню, заключенные вкладывали в неё всю свою ненависть к тюремщикам. “Когда поступал приказ петь, мы глазами искали крематорий, из труб которого пламя поднималось до самого неба. Мы вкладывали в пение всю нашу ненависть. Мы выкрикивали в припеве слово “свобода” так, будто нас обжигали горячие угли и лес наполнялся этими звуками” — вспоминали потом узники лагеря.

Эти песни помогали сохранить себя, свою личность в самых бесчеловечных условиях. «Будь мужчиной, товарищ, оставайся человеком, товарищ» — призывала одна из самых известных песен концлагерей -«Dachau-Lied» (Песня Дахау). Написали её два талантливых человека — Герберт Циппер и Юра Зойфер. Как потом вспоминал Циппер, идея песни пришла таким образом:

В августе 1938 года в концентрационном лагере Дахау: Юра Зойфер и я должны были в течение целой недели нагружать телегу мешками с цементом, которые были сложены вне лагеря. Затем мы должны были тянуть эту телегу в лагерь и там разгружать. Поэтому мы ежедневно по 30 раз проходили через входные ворота лагеря. Однажды — это было, я полагаю, на третий или четвертый день — я сказал Юре, который двигался у той же жерди, что и я: “Ты знаешь, эта надпись на воротах “Arbeit macht frei” (“работа делает свободными”) — действительно издевка. Мы обязательно должны написать песню сопротивления, которая бы придавала некоторое мужество нашим товарищам.Юра ответил: “Да, я думаю, я работал даже уже над этим.

Примерно через 3 дня — мы должны были работать тогда в гравийном карьере, где мы были по пояс в воде — там Юра подошел ко мне и сказал, что он уже готов и продиктовал мне текст, так как, естественно, его нельзя было записывать. Если бы нашли такой текст, то за это убили бы или очень, очень сильно обработали бы. Таким образом, я выучил текст наизусть.

Как и в случае с многими другими лагерными песнями, репетиции с музыкантами проходили при соблюдении строгой конспирации. «Dachau-Lied» быстро распространилась по всему лагерю. Зойфера же вскоре отправили в Бухенвальд. Там, в возрасте 26 лет он умер от тифа.

Но вечно терпеть лишения, безропотно идти на смерть нельзя. В 1943 году восстали жители Варшавского гетто. Как писал Лев Гинзбург:

В феврале 1943 года варшавское гетто восстало. Пятьдесят шесть дней люди, вооруженные самодельными револьверами, кольями и ножами, вели отчаянный бой с солдатами всемогущего вермахта. Фашистское командование бросило против гетто дальнобойную артиллерию, авиацию, танки, отрезало источники водоснабжения. И все же гетто не сдалось на милость врага, продолжало сражаться до тех пор, пока в строй мертвецов не встал последний его защитник.

Наиболее популярными песнями этой битвы были «Es brent» (Горит) и «Zog nit keynmol» («Никогда неговори»).

Первая была написана в 1938 году, ещё до вторжения Гитлера в Польшу. Она была откликом на еврейский погром в городе Пшитык. Её автор был человек примечательный. Впрочем, таково большинство революционеров. Его звали Мордехай Гебиртиг. Он был социалист, столяр и очень плодовитый поэт. За свою жизнь он написал около 600 песен. Он играл в театре, состоял в Польской Социалистической Партии и Бунде. Он не только сочинял, но и часто пел свои песни. Пел он и перед смертью. В 1942 году во время облавы в Краковском гетто Гебиртиг запел, чтобы приободрить своих товарищей, и был застрелен шуцманом. А его одну из самых известных песен «Горит» или «Наше местечко горит» менее года спустя уже пели в Варшаве, во время восстания. Песня эта с одной стороны вполне традиционная, клезмерская, с другой несет в себе экзистенциальный смысл. «Наше местечко горит, братья, горит, а вы стоите сложа руки» — упрекает автор песни всех растерявшихся и равнодушных. «Только вы можете его спасти, потушите его, потушите своей кровью» — говорит Гебиртиг, и его призыву следуют еврейские партизаны, погибшие в неравном бою с коричневой чумой.

Вторую песню написал не менее замечательный человек Гирш Глик, поэт и партизан. Песня «Zog nit keynmol» была сочинена им в Виленском гетто. Она была написана как гимн местной партизанской организации, активным участником которой был Глик. Сам он попал в концлагерь и погиб при вооруженном побеге оттуда. Его песня быстро расползлась по многочисленным гетто, стала одной из самых любимых песен еврейских антифашистов. И это не зря. Песня давала надежду на победу, призывала бороться до конца. «Не считай свой путь последним никогда, вспыхнет в небе и победная звезда» — с такими словами, как с бескозыркой из песни Жака с Верховским и смерть не берет.

Так мы постепенно перешли от темы пассивного сопротивления активному. С фашистами сражались по всей Европе миллионы людей. И у них тоже были свои песни. Первый крупный бой произошел в Испании, которую мы здесь уже неоднократно упоминали. И песен здесь было сочинено очень много. Одни только Буш с Эйслером написали их тогда несколько десятков. По своего рода ленд-лизу присылались в Испанию и советские песни. Вот как это описывает Шнеерсон:

«Из Испании Буш прислал поэтам Болотину и Сикорской много песен Интернациональной бригады. Песни шли из СССР в Испанию и из Испании к нам. Наиболее интересна в этом смысле история песни «Враг не пройдет», написанной Т. Сикорской и композитором В. Кочетовым в подарок испанскомународному фронту. Эта песня была переведена на испанский язык и издана в Барселоне. Затем поэт Эрих Вайнерт перевел ее на немецкий язык, и она сделалась гимном Интернациональной бригады. В этом измененном виде песня снова была прислана в СССР, где Сикорская перевела ее на русский язык –круг замкнулся».

Писались в СССР и песни солидарности с испанским народом. Самая известная песня этого типа «Испания будет свободной». Пафосная, гневно-обличительная эта песня объединяла в общей ненависти советских и испанских граждан против фашизма. Новый смысл и актуальность неожиданно обрела песня Светлова «Гренада», написанная ещё в 1926 году, как песня-воспоминание о Гражданской войне.

У каждой интербригады были свои собственные песни, где упоминались их победы и поражения. Например у американцев из Батальона Линкольна была песня о бое в долине Харама, похожие песни были у других подразделений. Как мы уже говорили, у батальона Чапаева, или «Батальоне двадцати одной национальности» была своя задорная песня на мелодию «Красная Армия всех сильней». В их случае словами не пересказать, мы пожалуй приведем отрывок.

Все планы Франко
Мы в прах разрушим,
Наш вождь — Чапаев-партизан.
Несём свободу
На дулах ружей.
Но пасаран, но пасаран!

Неудивительно, что с батальон с такой боевой песней считался одним из самых отважных и дерзких. Кстати, о «¡No pasarán!» (они не пройдут). Этот лозунг упоминается в припеве огромного количества самых разных песен. Есть песня посвященная битве при Эбро, есть на музыку Эйслера, есть знаменитая песня никарагуанских сандинистов, сочиненная Карлосом Мехия Годоем уже в 70-е. Как известно, лозунг этот стал популярен, когда мятежники впервые подступили к Мадриду. Но защитники города стали нерушимой стеной и сказали, что «они не пройдут», и фашизм действительно не прошел. Тогда, радуясь, республиканцы придумали лозунг «¡Pasaremos!” (Мы пройдём!).». Он тоже упоминается в нескольких песнях, в том числе в «Песне 11 Бригады». Иначе говоря, «¡No pasarán!» это своеобразная песня Шредингера. Она есть, и её нет. Песен с таким припевом великое множество и нельзя говорить о какой-то конкретной.

Одной из самых популярных песен республиканцев была песня «Ay, Carmela» (Ай, Кармела!). Мелодия её появилась ещё в начале XIX века и была песней испанских партизан, которые сражались с армией Наполеона. Как это бывало со всеми песнями народного происхождения, у «Кармелы» было множество вариантов. Наиболее популярными были «El Paso del Ebro», которая была посвящена битве на Эбро и «Песня XV Бригады» , которая была посвящена той самой Бригаде Линкольна, и битве в долине Харама. Война шла три года с переменным успехом, но победа осталась за франкистами. Генерал Франко все–таки захватил Мадрид и сказал: «Hemos pasado» («Мы прошли»). Казалось бы, фашизм одержал окончательную победу. Но в 1939 году, как мы теперь знаем, все только начиналось. Вторжение Гитлера в Польшу спровоцировало Мировую войну. А в тылу у фашистов начали действовать отряды партизан, у которых были свои боевые песни.

Одна из самых известных — «Le Chant des partisans » (Песня партизан) — гимн Французского Сопротивления. Изначально песня была сочинена на русском языке эмигранткой Анной Марли, певицей, поэтессой, активной участницей партизанского движения Франции.

“На русском фронте идут бои, горят села, храбрецы уходят в леса, к партизанам. В мыслях я с Россией. Как никогда прежде, чувствую себя русской. Мне близка судьба моей далекой Родины. Одним порывом, как крик сердца, рождается мой “Марш партизан”. Насвистываю мотив, пою… Перед мысленным взором — все, кто борется за свободу: русские, французы, итальянцы” — вспоминала она потом.

Премьера песни состоялась на радио BBC. На французский язык песню перевели писатели Жозеф Кессель и Морис Дрюон (тот самый, что написал потом Проклятых королей»). Песня очень полюбилась партизанам, вскоре она стала их гимном. Также её мелодия использовалась в качестве позывных подпольного радио. Другой важной песней была песня «Катюша». Появилась она ещё в 1938 году, и была вполне мирной эстрадной песней. Но её высокая популярность буквально через несколько лет превратили её в боевую песню советских солдат на фронте, а так же песню греческих и итальянских партизан. У греков песня стала гимном ЭАМ (местного народного фронта, сражавшегося с фашистами). У итальянцев «Катюша» превратилась в «Fischia il vento» (Свистит ветер) или по строчке из куплета — «Rossa primavera» (Красная весна). Слова написал Феличе Кашоне, коммунист и партизан, погибший в бою в 1944 году. Она по достоинству считалась полноценным оружием против фашистов наряду с ружьями и пулеметами. Впрочем, «Катюшу» любили и по ту сторону фронта, ряд источников утверждает, что у «Голубой дивизии» (Подразделение испанцев-франкистов на Восточном фронте) была своя версия, которая называлась “Primavera”.

Другой знаменитой песней партизанского движения была итальянская «Bella Ciao» (Прощай, красавица). Песня очевидно имеет народные корни, но какие именно исследователи сойтись не могут. Кто-то возводит её к временам Гарибальди, кто-то видит корни в уже упомянутой клезмерской песне «Dus Zekele Koilen», кто-то от песни «Сонное зелье», кто-то к песням крестьян на рисовых плантациях.

Так и не установлен автор собственно песни 40-х. Все что известно, это то, что песня появилась в одном из партизанских отрядов, автор музыки и слов один и тот же человек. Все что о нем известно, это то, что он был фельдшером. В наше время «Белла Чао» считается одной из важнейших и популярнейших песен итальянского народного фронта. Но в 40-е годы это была песня, имеющая хождение на севере Италии, в Моденских горах. Общеизвестной в то время была уже упомянутая песня «Свистит ветер». Как известно, в партизанском движении Италии ведущую роль играла местная компартия. Но после войны, она увязнув в политических играх, становилась все менее радикальной и все менее левой. Возможно, это повлияло на то, что «Свистит ветер», которая призывала к революции утрачивала популярность, а «Белла Чао», которая имела более нейтральный текст, наоборот становилась все более известной. На мировой уровень песня вышла в 1947 году на Международном фестивале молодежи и студентов в Праге. Там её впервые услышали не только иностранцы, но и многие представители итальянской делегации. Официальным гимном партизанского движения «Белла» стала в 60-е, когда самого движения уже не существовало. Благодаря различным певцам, она завоевала мир, как эстрадная песня. Казалось бы, эту песню должна постигнуть участь «Кукарачи», но нет. Революционное содержание в неё вдохнули кубинские барбудос, которые немного переделали её под свои нужды. Была она популярна и в дни Красного Мая 1968 года. Популярной она остается и сейчас, в двух ипостасях, и как эстрадная, и как революционная песня.

Были свои песни и у югославских партизан. Самая известная «Што то хучи Сутјеска» была посвящена битве на Сутьеске и гибели в ней легендарного командира — Савы Ковалевича. Мелодия была позаимствована из «Песни о Щорсе». Слова были изменены, но суть их осталась та же. Новая песня-баллада тоже повествовала о знаменитом красном командире. Слова сочинил боевой товарищ Ковалевича — Пуниша Перович. Песня быстро разошлась среди партизан и стала народной. В это же время их македонские товарищи сражались с фашистами, четниками, усташами и монархистами под песню «Ако умрам ил загинам» (Если умру или погибну). В Польше гимном Армии Людовой стала песня «Rozszumiały się wierzby placzące» (Расшумелись плакучие ивы). Первоначальный вариант текста был сочинен ещё в 1937 году учителем музыки Романом Шлензаком на музыку Агапкина к «Прощанию славянки». Называлась песня «Расшумелись березы плакучи». Когда Польшу захватили фашисты, Шлензак, который входил в Тайную организацию учителей, распространил эту песню в местном подполье. В 40-х годах кто-то изменил изначальный текст Шлензака, заменив березы на ивы (что логичнее) и снабдив более актуальными словами. В таком виде песня стала популярной среди польских партизан и вскоре стала их гимном.

Были свои песни и у советских партизан. Но сложность тут в том, что зачастую невозможно отделить фронтовые песни от партизанских. Советские партизаны, хоть зачастую и были оторваны от Красной Армии и действовали на территории, оккупированной врагом, не были оторваны от советской культуры своего времени. Потому не породили чего-то своего, специфического, как это было в государствах, полностью захваченных противником. Партизаны пели, так же как и остальные советские люди “Катюшу”, “Синий платочек”, “В лесу прифронтовом”, “Три танкиста” и многие другие песни.

Как известно, победу СССР одержал во многом благодаря своему промышленному потенциалу, сотням заводам, которые круглосуточно выпускали оружие и военную технику. Это же справедливо и для песенного творчества того времени, оно было буквально поставлено на поток. В рамках реализации лозунга “Песни для фронта” было написано огромное количество самых разнообразных песен на любуюсвязанную с войной тематику. Не обошли авторы вниманием и партизан. Была довольно популярна шуточная песня из репертуара Утёсова “Партизанская борода”. Была и серьезно-пафосная песня “Шумел сурово брянский лес”. Один из её авторов, композитор Сигизмунд Кац потом вспоминал:

“В конце лета 1942 года в Москву приехал работник Политуправления Брянского фронта Серафим Китаев. Он предложил мне написать песни для новой программы фронтового ансамбля: близилась знаменательная дата -25-летие Октября. Особенно нам нужна песня для партизанских отрядов, — сказал он, — и мы хотим перебросить её через линию фронта. Брянский фронт вдоволь снабжает партизан боеприпасами и продовольствием. А из леса всё время радируют: «Патроны и оружие мы сами отберём у врага, а вот песню как трофей не возьмёшь. Пришлите песню, если хорошая, петь будем».

Мы с поэтом Анатолием Софроновым начали думать-гадать, какой должна быть партизанская песня? Приходили на ум песни величальные, заздравные, застольные, протяжные — все эти варианты один за другим отбрасывались. И вдруг нам вспомнилась почти забытая песня об Отечественной войне 1812 года — «Шумел-горел пожар московский», которую Софронов почему-то запел на мотив украинской песни «Реве та стогне Днiпр широкий». И неожиданно нам представились заснеженные леса, землянки, партизаны, сидящие с трофейными автоматами у огня перед выходом на опасное боевое задание. Так родились название и первые строки (а может быть, и первые такты) будущей песни брянских партизан”.

После того, как песня была готова, автора текста — военкора Софронова посадили в самолет и вместе с боеприпасами и медикаментами сбросили за линию фронта, к брянским партизанам, где он впервые исполнил свое творение. По его словам, это происходило так:

"Я спел один раз, меня попросили спеть еще, потом в третий раз. И вдруг кто-то вспомнил, что имеется свой гармонист, что у него хороший слух. На другое утро привели слепого гармониста. Мы посидели около часа, я напевал ему мелодию, а к концу этого часа он пел вместе со мной. Вокруг нас, среди сгоревшей деревни, собрались люди и тоже вместе с нами пели песню «Шумел сурово брянский лес».

Песня, специально созданная для исполнения вполголоса у костра, медленная и величественная, полюбилась не только брянским партизанам. После войны, песню включили в официальный пантеон военных песен, так же она используется в качестве гимна Брянской области.

Как мы уже говорили, советских песен было написано великое множество, но мы бы хотели особо отметить одну из них, написанную буквально в первые дни Отечественной войны. Речь конечно о песне «Священная война». Эта песня наверно не имеет аналогов в мире. Этот медленный торжественный гимн содержит такое количество сконцентрированной ненависти, что если её высвободить, то наверняка произойдёт ядерный взрыв. Каждое слово, словно пуля в голову врага, каждая строчка, будто гвоздь в гроб фашизму. Поэт Лебедев-Кумач написал стихотворение 24 июня 1941 года, в первый день войны. В этот же день оно было опубликовано в «Известиях», где его увидел композитор и руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски Красной Армии Александров. Он вскоре написал музыку и начал разучивать песню со своим оркестром. Поскольку, времени отпечатать ноты, не было, композитор просто написал их на доске мелом, а музыканты переписали их себе. Следующим вечером новую песню оркестр уже играл на Белорусском вокзале, откуда бойцы отправлялись на фронт. Песня так понравилась солдатам, что её пришлось исполнить пять раз подряд. Александров осознавал мощь созданного им оружия и писал впоследствии: «Я не был никогда военным специалистом, но у меня все же оказалось могучее оружие в руках — песня. Песня так же может разить врага, как и любое оружие!».

Его сын, Борис Александров, от себя потом дополнил:

“А у нас, мальчишек, слушавших ее по радио по многу раз в день, мурашки пробегали по коже от сурового пафоса, вобравшего в себя и горечь, и боль, и гнев людей, переплавленные в неукротимую силу отпора — в то, что поэт так точно назвал «яростью благородной»”.

Песня вскоре стала одной из самых популярных на фронте, она помогала обороняться, смело идти в бой, не боясь ничего. Ведь, что такое смерть по сравнению с высокой миссией, так величественно описанной в этой песне. Ведь речь шла не просто о противостоянии жестокому врагу, речь шла о конфликте Добра и Зла, практически библейском Армагеддоне.

Были свои песни протеста и на другой стороне фронта. Любимой песней партизан из УПА была «Лента за лентою» или «Вже вечір вечоріє». Песня сочинена в 1946 году украинскими повстанцами Миколой Сорокалитой и Василем Заставним после боя с отрядом НКВД. Песня сохранилась, передаваясь изустно даже после победы правительства над партизанами. В 80-е, когда националисты вновь подняли голову, «Лента» начала вновь набирать популярность в стране, особенно Киеве. Её пели во время Майданов, её поют и сейчас солдаты ВСУ и бойцы Национальной Гвардии в зоне конфликта на Донбассе. Есть мнение, что эта песня произошла от «Гулял по Уралу Чапаев-герой». Доказательств этому нет. Впрочем, как мы уже показали на примере множества других песен, это было бы неудивительно. Популярные песни тем и живут, что кочуют от народа к народу и от эпохи к эпохе.

Когда СССР неожиданно напал на Финлядию в 1939 году, финны сочинили веселую песенку на мотив русской народной «Ехал на ярмарку ухарь купец». Называлась она «Njet, Molotoff!» (Нет, Молотов!). Молотов вообще оказался в тогдашнем финском фольклоре популярным персонажем. Когда советские самолеты бомбили Хельсинки и другие финские города, товарищ Молотов утверждал, что самолеты сбрасывают мирным жителям продовольствие. Потому финны, которым не откажешь в чувстве юмора, называли новейшие советские авиабомбы, падающие на их дома, «Хлебницами Молотова».

Зажигательную смесь, которой финны поджигали танки — «Коктейлями для Молотова». Ну, а в зажигательной песне высмеивалось вранье и шапкозакидательство нашего наркома. Молотов в ней сравнивался с Бобриковым, ненавистным для местных, генерал-губернатором Финляндии, проводившим политику «русификации». Автор музыки, Матти Юрва весьма кстати являлся популярным в стране певцом, неустанно исполняя свою песню, сделал её популярной, как на фронте, так и в тылу. Песня эта популярна и в наше время, простая куплетная форма позволяет сочинять сколько угодно своих вариантов.

А в это время по ту сторону Атлантики звучали свои песни. Подобно тому, как немцы создали новый жанр революционных песен, Kampflieder, так и американцы породили жанр Protest song (Песня протеста). Как мы уже отмечали, Kampflieder отличались маршевой ритмикой, но после 30-х они попытались уйти от этого стиля и эстетики, который стал ассоциироваться с фашистами. Эйслер со своей стороны пытался сделать свои песни более напевными и искренними. Но в полной мере это сделать не удалось, поздние немецкие песни сохранили свой родовой отпечаток. Но это удалось американцам, поскольку их песни протеста базировались на напевном американском фолке и протестантских гимнах. Другой важной особенностью американских песен, является возросшая роль исполнителя. Мы уже видели на примере немецких песен, появление среди композиторов и поэтов певца Эрнста Буша, сыгравшего важнейшую роль не только в распространении песен, но становлении жанра в целом. В США песни протеста сочинялись в основном певцами-бардами, которые были и поэтами, и композиторами и исполнителями своих песен. Хоть, справедливости ради, отметим, что были в США и певцы традиционные, например Пол Робсон и Дин Рид, но основная тенденция была в пользу бардов.

Одним из первых был полулегендарный Джо Хилл. Эмигрант из Швеции, он с юности пополнил огромную армию американских пролетариев, бедных, полуголодных, скитающихся по свету в поисках работы. У нашего героя не было ничего, даже имени, свое старое, шведское, он сменил на почти анонимное, безликое Джо. Именно о таких людях Маркс с Энгельсом писали, что им нечего терять, кроме собственных цепей. В нечеловеческих условиях бедности, бесправия, а главное бесперспективности, которые царили тогда в стране демократии и равных возможностей, был только один выход — объединяться и сопротивляться. И они идут этим путем, по всей стране возникают тред-юнионы, они же профсоюзы. Джо вступает в самый массовый и самый радикальный — ИРМ (Индустриальные Рабочие Мира), который впитал в себя самых отверженных и угнетенных. И именно здесь молодой человек находит себя. Джо Хилл становится одним из активистов профсоюза, как они себя называли «уоббли». Как писал журнал «Directe Action»:

“В 1909–1915 годах ИРМ провели 30 кампаний с требованием свободы слова — право, между прочим, зафиксированное в американской конституции. Власти не стеснялись прибегать к самым бесстыдным провокациям, и “уоббли” светила в лучшем случае тюрьма, как правило, в сочетании с избиениями и каторгой.Один из излюбленных методов ИРМ в ходе этого “движения ящиков из–под мыла” (на них обычно становились ораторы) состоял в следующем. Активисты становились в очередь; когда первого арестовывали, на ящик взбирался следующий и продолжал речь. Бывало, что власти сдавались, потому что сажать было уже некуда; они отрывались напоследок, избивая арестованных. А случалось и так, что ораторов с ящика сбивали пулей… Джо Хилл активно участвовал в этой кампании: тогда-то он и вступил в ИРМ. Здесь раскрылся его талант. Он мог за самое короткое время написать популярные тексты на мотивы современных“шлягеров””.

Так собственно и появилась первая из его знаменитых песен — «Casey Jones — Union Scab» (Кейси Джонс — штрейкбрейхер). Сочинена она была на мотив популярной в то время песенки про Кейси Джонса. Кейси Джонс — машинист, ставший легендой ещё при жизни. Погиб он так же, как и жил, управляя поездом. Он подменил заболевшего напарника, сам толком не отдохнув. Шел дождь, дорога была скользкой, а Кейси отличался любовью к большой скорости. Его состав попал в аварию и если бы не его мастерство, было бы немало жертв. Друг Кейси, Уоллес Сандерс, сочинил песню, посвященную погибшему товарищу, она в скором времени стала весьма популярна в США, а сам Кейси воплощением отваги и самоотверженности. Любая, даже самая нейтральная песня может в превратиться в оружие пропаганды. Боссы и правители использовали эту песню, чтобы запудрить мозги рабочим. Мол, трудитесь, не боритесь за свои права и умирайте молодыми ради нашей сверхприбыли.

Но Хилл подошел к известной и навязшей на зубах истории с другой стороны. Накануне крупнейшей забастовки железнодорожников, он написал свою версию песни. В ней Джо представил Кейси в песне не героем, а штрейкбрейхером, который подменил бастующего машиниста, чтобы удостоиться похвалы от боссов.

Рабочие на Эс-Пи-Лайн
Волнуются опять,
Но Кейси Джонс, наш машинист,
Не хочет бастовать.
Его котел давно течет,
И не в порядке ось,
Подшипники колес скрипят,
Весь паровоз хоть брось.
Кейси Джонс, трудись, как окаянный,
Кейси Джонс, награду получай,
Кейси Джонс, медалью деревянной
Награждается за службу Эс-Пи-Лайн.
Рабочие к нему:
“Бастуй! Участие прими.”
А Кейси им: “Я не вожусь
С подобными людьми.”
Но с рельс расхлябанных сошел
Негодный паровоз,
И Кейси в реку вместе с ним
Свалился под откос.
Кейси Джонс, катись на дно по кочкам,
Кейси Джонс, хребет себе ломай.
Кейси Джонс, ты станешь ангелочком,
Прямо в небо поезжай по Эс-Пи-Лайн.

Как мы это наблюдали не раз, Хилл использовал оружие врага против него самого. Издевательские куплеты про штрейкбрейхера, который ни на этом, ни на том свете не может найти одобрения и поддержки своего поведения, быстро стали популярны, как в среде рабочих, так и среди иных классов. В 20-30-е, песня пересекла Атлантику, её запели на французском, немецком, русском, и поют до сих пор.

Что интересно, позднее Джо Хилл сочинил ещё одну песню на этот же мотив, которая называлась «Sciccor Bill». В ней высмеивался рабочий, который не хотел организовываться, вступать в профсоюз, считал, что его хата с краю.

Другой важной песней Хилла является гимн «уобллис» — «There Is Power in a Union» (Силу нам дает союз) . Песня, как и в случае с Кейси Джонсом передразнивала другую, официозную песню. На этот раз это был религиозный гимн, который утверждал что сила в крови агнца. Но Джо Хилл сказал в своей новой песне, что сила в союзе рабочих. Песня стала очень популярна и вскоре стала гимном ИРМ. Её пели потом последователи Хилла — Пит Сигер и Вуди Гатри, её перевели на множество языков мира. Она актуальна и любима до сих пор. И если песня о Кейси Джонсе до сих пор популярна в обоих вариантах, как классическом, там и профсоюзном, то религиозный гимн, послуживший прообразом «There Is Power in a Union» в наше время почти забыт.

Хилл сочинил немалое количество песен всего за пять лет. Книжка, которую выпускали ИРМ, «Красный песенник» в большинстве своем содержала песни Хилла. Власти ненавидели и боялись «уобллис». Джо это касалось вдвойне, он был не только революционным бардом, но и талантливым организатором массовых акций протеста. Потому враги искали формальный повод его уничтожить. Но наш герой такого повода не давал. Как он писал товарищу: «…я не занимался ничем, кроме попыток сделать нашу Землю немного лучше для класса трудящихся, и я нахожу большое удовольствие от того, что за всю свою жизнь не обманул никого: ни мужчину, ни женщину, ни ребенка». И тогда власти решили его подставить, его обвинили в попытке ограбления и убийстве. Дело было явно шито белыми нитками, в защиту Джо поднялась национальная и международная компания. За Хилла пытался заступиться даже президент Вильсон. Но власти вынесли приговор — смертная казнь. В тюрьме Хилл продолжал писать стихи и песни. Именно там он написал песню «The Rebel Girl» (Мятежная девушка) и «Soup song»(Долог путь до миски супа) на мотив популярной песенки «Долог путь до Типперери». Первая была посвящена легендарной коммунистке Элизабет Герли Флинн. Вторая была посвящена символу безработицы в США, унизительной очереди за подачкой от властей, миской супа.

Долог путь наш за миской супа,
Очередь большая…
Долог путь наш за миской супа,
Суп — бурда такая…
Не жди тут бифштекса,
Отбивной свиной,
Долог, долог путь наш до той двери,
Где мой суп дрянной…

Ещё, когда Хилл сидел в тюрьме, ожидая приговора, ему писали, что эта песня «распространяется как оспа». Много лет спустя после смерти Хилла, во время Великой Депрессии, «Soup song» стала гимном огромной армии безработных.

Незадолго до казни Хилл написал прощальное стихотворение и передал в телеграмме сообщение главе ИРМ Биллу Хейвуду: “Прощай, Билл! Я умираю как настоящий повстанец. Не тратьте время на скорбь.Организуйтесь”. Джо Хилла расстреляли 19 ноября 1915 года. Говорят, когда руководящий расстрелом приказал «Готовность, цель…», Джо сказал: «Ну же, огонь!».

В конечном счете, Джо Хилл оказался не только сочинителем песен, он и сам стал песней. Песню эту сочинили уже в 20-е годы Альфред Хэйес и Эрл Робинсон и называлась она «Вчера вечером я мечтал, что встречаюсь с Джо Хиллом» или просто «Джо Хилл». “Я хотел жить в народной песне, подобно Джо Хиллу” — сказал однажды Леонард Коэн. Но для этого нужно полностью отдать себя полностью своему делу, раствориться в окружающем мире, чтобы навсегда стать его неотъемлемой частью. Это и есть бессмертие. Но как на известной картине Гелия Коржева «Поднимающий знамя», один революционер, что несёт флаг падает, но его место занимает другой. У Хилла оказалось немало последователей. Весьма примечательной личностью была Тётка Молли Джексон из Кентукки, написавшая множество песен. Её жизнь была не менее яркой и насыщенной, чем у Джо Хилла, правда подробности установить довольно сложно, наша героиня часто рассказывала о себе противоречивые вещи, путалась в показаниях. Есть люди, которые познают жизнь несколько раньше чем остальные. Бедность Молли узнала с раннего детства, свою первую песню сочинила в 4, в 6 лет лишилась матери, в 10 лет впервые попала в тюрьму, с 12 лет начала работать акушеркой, в 13 вышла замуж за местного шахтера.

Акушерок тогда называли «бабками», зачастую это были действительно пожилые женщины. Когда вместо бабки роды приходила принимать молодая девушка, над ней смеялись, говорили: «Какая из тебя бабка?». И поэтому Молли стала тёткой. С этой приставкой к своему имени она и осталась в нашей коллективной памяти. Но она была не только акушеркой и бардом, Молли была членом шахтерского профсоюза и талантливым агитатором. Песню «I Am A Union Woman» (Я женщина из профсоюза) по собственным словам Молли «использовала в организационной работе, пела её перед каждой своей речью».

Боссы водят Кадиллаки,
А мы ходим по грязи
Их знамя — красно-бело-голубое,
Наше — пропитано рабочей кровью
Я живу в Кентукки,
В Кентукки я родилась и выросла,
Но с тех пор, как я вступила в профсоюз ,
Они называют меня красной русской.

Песня полюбилась шахтерам, быстро распространилась по стране, различные исполнители породили массу своих вариантов. Молли сочинила ещё немало песен, и в отличие в Джо Хилла прожила довольно долгую и тяжелую жизнь. Её первый муж погиб, второго заставили с ней развестись, она неоднократно попадала за решетку.

Государство вело самую настоящую войну со своими гражданами. Казалось, сбывается мрачное пророчество Джека Лондона из романа «Железная пята»: власть капитала превращается в открытую диктатуру. Шахтеры жили в нечеловеческих условиях, без элементарных средств гигиены, доступа к медицине и здоровой пище. Даже покупать что-либо они могли только по специальным талонам в магазинах, принадлежащих угольной компании. Это вызывало противодействие, создание профсоюзов и открытые восстания против боссов. Те, будучи полновластными хозяевами в том или ином шахтерском округе, нанимали головорезов из частных охранных компаний, и эти наемники вместе с полицией устраивали самую настоящую охоту за членами профсоюзов. В 1921 году это привело к настоящему сражению у горы Блэр. Тогда против рабочих была брошена Национальная гвардия и даже авиация. В 1931 году нечто похожее происходило в округе Харлан. Шахтеры начали забастовку, хозяева бросили против них вооруженных наемников. В дом к одному из лидеров профсоюза Сэму Рису ворвались головорезы во главе с местным шерифом Блейром.

Сэм знал, что его ищут и скрылся. Дома были только его жена Флоренс с детьми. Когда шериф ушел, в ярости перевернув весь дом, Флоренс записала в календаре, висящем на кухне, первые строчки песни, которая стала одной из самых знаменитых песен протеста «Which side you are? » (На чьей ты стороне?). В качестве музыки Флоренс использовала баптистский гимн.

Отец мой был шахтером,
А я — шахтерский сын,
И до победы буду
С союзом я един.
У нас нейтральных нету,
Здесь так стоит вопрос:
Ты или член союза,
Или шерифский пес.

Песня сразу после написания была малоизвестна, популярна она стала 20 лет спустя, когда попала в репертуар к Питу Сигеру. На этом человеке стоит остановиться подробней, ведь он является одной из ключевых фигур в становлении и развитии неофолка и песен протеста. Но приписывать всю славу только ему не стоит. Подобно тому, как Kampflieder невозможно представить без творческого союза Эйслера, Брехта и Буша, так и Protest song невозможно представить без многолетней дружбы и совместного творчества Пита Сигера и Вуди Гатри. Они встретились в 1940 году, их познакомил исследователь фольклора Алан Ломэкс. Как он впоследствии сказал: «Именно тот вечер и можно считать началом возрождения американского фолка». Сигер потом вспоминал:

«Лично мне повезло. Хоть поначалу «поп-музыка» и мне вскружила голову (я тогда играл на банджо в школьном оркестре), я узнал, что в моих родных местах можно, послушать другую, очень хорошую музыку, которую никогда не передавали по радио. Мой отец был музыковедом. Однажды он взял меня в горы, на фестиваль народной музыки и танца. И я был покорен… Мне понравились пронзительные голоса певцов, вихревые пляски. В словах песен была, можно сказать, сама соль жизни. В сравнении с этим искусством большинство произведений поп-музыки показались мне бледными, жиденькими. Все эти бесконечные вариации на одну и ту же тему: «Бэби, бэби, ты нужна мне». Я понял, что почти все они служат одной цели — заставить людей быть довольными своей судьбой”. В 40-х годах ныне покойный исполнитель и сочинитель баллад Вуди Гутри и многие другие певцы повели решительную борьбу против этой музыки. Мы стали петь для рабочих, студентов — петь наши песни борьбы. На радио нас не пускали, но мы и не ожидали ничего другого. Мы устраивали фестивали, на которых выступали с песнями труда, с антифашистскими песнями, а также со старинными балладами, песнями пионеров, первых поселенцев Америки, песнями трудящихся…».

Две родственных души, Сигер и Гатри, нашли друг друга. Пит Сигер — выходец из обеспеченной семьи. Пит с детства учился играть на самых различных инструментах, его музыкальный вкус во многом сформировался под влиянием его мачехи, Рут Кроуфорд Сигер, как про нее говорили «одним из самых важных модернистских композиторов 20-го века». Так же на юного Пита сильно повлиял уже упомянутый Ломэкс, неутомимый собиратель фольклорных песен Америки. Сигер поступил в престижнейший Гарвард, в одно время с будущим президентом Кеннеди. Но в том самом 1940 году он его бросил, потому что понял, что ему больше интересна музыка и политика. К тому же отец приобщил его к левым взглядам, и устроиться на какое-то теплое местечко, пока пролетарии бедствуют и умирают от голода, было не в правилах Пита. Как говорил, один из самых известных социалистов в США, Юджин Деббс: «Пока существует низший класс — я к нему отношусь, пока есть преступники — я один из них, пока хоть одна душа томится в тюрьме — я не свободен». И Сигер всю жизнь следовал этой максиме.

Вуди Гатри родился в маленьком провинциальном городке Окима, который находится в южном штате Оклахома. Его родители были такими поклонниками демократической партии, что сына назвали в честь тогдашнего президента, полное имя Вуди звучало как Вудро Вильсон Гатри. Отец его был провинциальным политиком и бизнесменом, мать дочерью учительницы, именно она обучила Вуди музыке, познакомила с фолк-песнями. Но относительное благополучие скоро закончилось, семья Вуди стремительно обеднела, умерла его сестра, мать попала в психбольницу. Наш герой покидает родительский дом, скитается по стране вместе с разорившимися фермерами «хобо». Здесь молодой человек сталкивается с бедностью и несправедливостью. А также множеством народных песен. Эти скитания стали хорошей школой для Вуди, и собственно они сделали его тем, кем он стал. Уже потом, в Нью-Йорке Гатри живя у Ломэкса отказывался от элементарных удобств и мотивировал это так: «Не хочу расслабляться. Я — человек дороги ». Или как он потом напишет: «Я не хочу превратиться в желе. Мое тело твердое, и оно создано для путешествий, тяжелых путешествий, и больше всего на свете я хочу, чтобы оно всегда оставалось таким же жестким, упругим и живым».

Свою самую известную песню Вуди сочинил по пути в Нью-Йорк. Пока он туда добирался, на каждом углу он слышал скаутскую песню «God Bless America» (Господь благослови Америку), нереалистичную и самодовольную. Это сподвигло Вуди написать свою песню о любви к Родине, более живую и искреннюю. Такой песней и стала его знаменитая «This Land Is Your Land» (Эта земля — ваша земля). В этой песне он подчеркивал, что благословенная и плодородная земля северной Америки это общий дом для всех, а не для кучки избранных.Я бродил и видел голодных людей. И я спросил себя: Эта страна создана для тебя и меня? И я увидел знак, на котором было написано: “Не нарушайте границу!” Но с обратной стороны не было надписи, Что эта страна — твоя и моя. В начальном тексте, в продолжение полемики с песней «Господь благослови Америку» рефреном повторялась фраза «Господь благословил Америку». Но в более поздней версии, Вуди убрал эту строку. Сочинив песню в 1940 году, Вуди забыл о ней и впомнил 4 года спустя, тогда она была им записана, в нее не попали наиболее жесткие куплеты, приведенные выше. Песня полюбилась людям, она стала неофициальным гимном Америки. Ее до сих пор активно используют и в различных акциях протеста.

Две других важных песни протеста связаны с Питом Сигером. Первая называется «We shall Overcome» (Мы преодолеем). История происхождения этой песни туманна, как признался Сигер: «Никто не знает, кто написал оригинал». Кто-то видит сходство со старинной венецианской песней, кто-то возводит к старому афроамериканскому религиозному гимну. Первое публичное исполнение, как песни протеста, датируют 1945 годом, во время забастовки рабочих компании American Tobacco. Одна из участников этих событий, афроамериканка Люсиль Симмонс запела эту песню, чтобы воодушевить своих товарищей. Песня, подхваченная бастующими, видоизменяясь, разошлась по стране. В нее было внесено немало правок, финальные внес Пит Сигер.

Но песня не осела мертвым грузом в его репертуаре, она продолжила свой путь. Временем ее триумфа был 1963 год, когда она стала гимном марша на Вашингтон, того самого похода афроамериканцев за свои права, во главе с Мартином Лютером Кингом. Именно тогда у мемориала Линкольна он произнес свою знаменитую речь «I have a dream». В тот день перед 300-тысячной толпой ее пела совсем юная Джоан Баез и множество голосов вторили ей. Фразу «Преодолеем» Кинг использовал в своем последнем выступлении незадолго до смерти. Эту песню потом исполняли на его похоронах. «Мы преодолеем» была переведена на множество языков, в том числе иранский и индийский. Ее пели в Южной Африке борцы с апартеидом, североирландские сепаратисты, чехи в 89 году, во время Бархатной революции.

Вторая важная песня это «Where Have All the Flowers Gone» (Куда пропали цветы). Первые три ее куплета написал в 1955 г. Пит Сигер. Они были опубликованы в журнале Sing Out! Остальные в 1960 г. написал Джо Хикерсон, придав ей закольцованную форму. В 2010 журнал New Statesman включил эту песню в список 20 самых известных песен политического содержания. Интересна история ее создания: Пит Сигер в самолете перечитывал отрывки из «Тихого Дона» Шолохва, записанные в блокнот. Его привлекли три строчки из цитировавшейся в романе колыбельной: «Где все цветы? Их девушки собрали. А где все девушки? Они вышли замуж. А где же мужья их? Все они в армии». Это вдохновило его на создание песни. Если “We shall overcome” стала гимном борьбы африканцев за свои права, то “Цветы” стала гимном антивьетнама. На сегодняшний день существует бесчисленное множество перепевов и переводов на другие языки. «Куда пропали цветы» — появилась в середине прошлого века, но корни, уходящие к казачьим напевам делают ее вневременной и поистине народной. Такую песню могли петь крестьянки любой европейской страны, при любых правителях На русском языке наиболее известна версия «Где цветы? Дай мне ответ», которую исполнила группа «Мегаполис» вместе с Машей Макаровой.

Последователей традиций, заложенных Сигером и Гатри было немало. На сцену выходило новое перспективное поколение. Среди них были Джоан Баез, Фил Оукс и много кто ещё. И конечно Дилан. Молодой, талантливый и жаждущий славы. Поначалу он сочинил немало протестных песен, полюбился людям. В какой-то момент он стал даже популярнее, чем старая гвардия. В этот момент он решил свернуть с этого пути, получить дивиденды от неожиданно свалившегося успеха. Разрыв Дилана с его соратниками и учителями давно сам стал легендой. И это не случайно, эта история символична от начала и до конца.

В 1965 году, в Ньюпорте Дилан выходит на сцену с электрогитарой и в сопровождении группы. Вообще, он задолго до этого отходит от фолка, примеряет на себя кожаную куртку и экспериментирует со звуком. Но, на фестивале бардов, на мероприятии, посвященном песням протеста, такого от него все же не ждали. Дилан играет под электрический звук, публика негодует. Говорят, Сигер в гневе кинулся рубить провода. По другой версии просто хотел отключить оборудование. Дилану кричат: «Иуда, Иуда!». Но что такого он сделал? Просто нарушил некие устоявшиеся догмы, как это пытаются представить некоторые обозреватели? Нет. Дело в тут в символьности. Электрогитара, кожаная куртка, своя группа это символы глубоко враждебные тогдашней культуре протеста и сопротивления. Это все равно, что выйти 9 мая, вырядившись в форму СС. Это тот самый мейнстрим для золотой молодежи, не реальная борьба, а лишь условные жесты. Та самая ассимиляция протеста, когда власть и капитал превращают борьбу против них в товар и лейбл. И таким образом Дилан ясно показал на чьей он стороне. Что плевать ему на счастье других, его волнует лишь он сам.

И в самом деле, проблема тут даже не в Дилане. Он лишь оказался одним из актеров, кому была дана возможность сыграть главную роль в этом акте трагедии. Сама эпоха протестов слилась в бездумное болото. Музыка стала развлечением и бизнесом. Протест просто способом привлечь к себе внимание, просто значком на рюкзачке.

Впрочем, Сигер и Джоан Баез продолжили свой путь. Их песни звучали на совсем недавних протестах в США. Талантливый Фил Оукс, не найдя себя в новой реальности, покончил собой в 70-е.

Свои песни были в Латинской Америке. Независимо от североамериканских исполнителей, местные певцы пришли к похожей форме песен протеста — основанной на местной фольклорной традиции и рассказывающие о жизни простых людей. Они породили целых два связанных друг с другом жанра — корридо и «Nueva canción» (Новая песня). Корридо появился в Мексике, во второй половине XIX века. Его отличиями были особый стихотворный размер и реалистичное содержание, отсутствие какого-либо художественного вымысла. Это были эдакие свидетельства очевидцев, облеченные в песенную форму. Как и в случае с североамериканским фолком, исполнителями были певцы-барды, которые назывались коплеро. Корридо сочинялись обо всем, что окружало тогдашних жителей Мексики: о свадьбах, похоронах, стихийных бедствиях и т.д. Когда в 1910 году грянула Мексиканская революция, появились и революционные корридо. Сочинили их великое множество. Были корридо, посвященные гибели панчо Вильи и Сапаты, были такие, которые посвящены непосредственно происходящим событиям. Такой песней была «El Siete Leguas» (Семь лиг). Главный герой песни, присоединяется к отряду панчо Вильи и участвует в боях за свободу.

Самой известной конечно же является «La Cucaracha». В наше время она воспринимается, как легкомысленная ретро-композиция. Но изначально ее веселые куплеты, подобно Yankee Doodle, Карманьоле или Яблочку высмеивали врагов революции. В случае Мексики врагами были солдаты правительственной армии, из–за своих усов прозванные тараканами. «Таракан, таракан, уже не может ходить, потому что у него нет марихуаны покурить» — пели повстанцы. Как это мы уже видели раньше, песня обрастала куплетами и использовалась враждующими сторонами. В зависимости от политической ситуации, тараканами назначались различные политические лидеры того времени, например президенты Уэрта, Карранса и много кто еще. После того, как война закончилась, Кукарача приняла более мирный характер. В отличие от прочих упомянутых здесь песен, она стала популярна в мире не как революционная песня, а как эстрадная. Впрочем, время от времени, тот или иной автор вновь наполняет ее протестным содержанием.

Как мы уже заметили, зачастую бывает так: в годы революции популярна одна песня, а потом, со временем, ее символом становится совсем другая. Мы уже рассматривали подобный феномен на примере «Bella Ciao” и «Fischia il vento”. Нечто подобное произошло и с Кукарачей и Аделитой. Все в наше время знают и помнят Кукарачу, но мало кто вспомнит песню, которая была самым настоящим гимном Мексиканской революции — Аделиту. Впрочем, гражданам бывшего СССР мелодия покажется вполне знакомой. Но обо всем по порядку…

В многочисленных отрядах мексиканских повстанцев огромную роль играли сольдадеры, женщины- солдатки. Они выполняли вспомогательную работу, но при необходимости брали оружие и участвовали в сражениях. Именно такому собирательному образу женщины-повстанца и посвящена наша песня. В песне — балладе, которая могла состоять из множества куплетов, повествуется о девушке по имени Аделита, которая примкнула к отряду, влюбившись в сержанта. Говорят, что прообразом Аделиты была некая девушка из Дуранго, которая пришла в отряд, влюбившись в Франциско Мадеру, повстанца, будущего президента Мексики. Песня была так популярна, что аделита стала именем-нарицательным для сольдадер, и в принципе для женщин-революционерок. Впрочем, кроме Аделиты, были еще песни «La Marieta» и «La Valentina», главными героинями которых тоже были сольдадеры. Мелодия Аделиты неожиданно появилась в советском фильме «Веселые ребята», в главной песне фильма — «Марше веселых ребят». На Венецианском фестивале разгорелся в связи с этим скандал, авторов обвинили в плагиате. Но за них вступился большой поклонник кино товарищ Сталин, и претензии были сняты. Мелодию Аделиты в СССР скорее всего привез Александров, который вместе с Эйзенштейном участвовал в США в съемках фильма «Да, здравствует Мексика!». О плагиате тут говорить странно, ведь Аделита это народная песня. Неожиданное продолжение этой истории произошло уже в наше время. Было несколько случаев удаления этой песни из сети по требованию Российского авторского общества, которое владеет правами на фильм «Веселые ребята». Причем, этих господ мало волновало, что речь идет не о мелодии Дунаевского, а о мексиканской песне.

По словам супругов Владимирских, которые написали книгу «Никарагуа: Революция и песня», Аделита после окончания Мексиканской революции перекочевала в Никарагуа, где в 20-х годах началась своя революция. Аугусто Сандино поднял восстание на золотом прииске Сан-Альбино против засилья в его стране Соединенных Штатов, которые согласно Доктрине Монро превратили Латинскую Америку в свой задний двор. Сандино с горсткой товарищей ушел в горы Сеговии и вскоре его маленький отряд превратился в самую настоящую армию, а Сандино стал ее генералом. Эта плохо вооруженная, босая армия смогла одержать победу над американскими интервентами. США вывели морскую пехоту из Никарагуа, но их детище Национальная Гвардия, захватила власть в стране.

Сандино был предательски убит командующим гвардейцами Анастасио Сомоса. Вскоре последний с благословения Вашингтона провозгласил себя правителем страны. Но память о герое-партизане осталась в стихах поэта Рубена Дарио, который сражался в рядах сандинистов, и в песнях о «Генерале Вольных Людей», как назвал Сандино Анри Барбюс. Самой известной песней о генерале стала песня «Бессмертный Сандино». Владимирские не исключают, что песня родилась еще во времена легендарного генерала, но может быть была сочинена уже и после его гибели. Мелодию к «Бессмертному Сандино» неизвестные авторы взяли из корридо «Да здравствует этот чертов Леон!», где безымянный герой признается в любви городу Леон в шуточной манере. Но тем, кто пел «Бессмертного Сандино» было не до шуток.

Шаг его легендарный заслышав,
Исчезает шакал без следа.
Жив Сандино,
Да, знайте, что жив он!
Сандино будет в Никарагуа
Жив всегда!
Вы одиноки, тираны,
Гринго ваш друг и «Юнайтед».
Ваши россказни нас
Не обманут —
Весь род Сомосы —
это прихвостни Врагов!
За счастье Родины любимой
Знамена мы подымем —
Будет жить Сандино!

Не менее популярной была песня по мотивам поэмы Эрнесто Карденаля «Час ноль»:

Тебя называли бандитом
Папа-Сомоса с сыном.
Но в банках счета имели
Они, а не ты, Сандино.
На банкетах американских
Монкада тебя позорил,
А вы в лагерях партизанских
Мечтали о горстке соли…
Ты дом и надел свой продал,
Чтоб нам быть свободными вечно,
Сомоса же продал Родину,
Чтоб свою семью обеспечить.
Ты не был похож на солдата.
Ты был похож на поэта,
Что вынужден стать солдатом,
но остался собой при этом.
Быть может, ты не был ученым,
Ученее был Монкада,
Ты школу лесов окончил
И побеждал, как надо!

Тирания меж тем крепчала, полусумасшедший диктатор вызывал все больше ненависти у никарагуанцев, и тем больше появлялось песен протеста. Когда, в 50-е, Сомоса-старший, получил, наконец свою законную пулю от революционеров, на это событие тоже родилась песня.

Все помню я, как сейчас:
Шел год пядьсят шестой,
Был злобный тиран Сомоса
Наказан за норов свой.
…Его Ригоберто ждал,
И Эдвин не тратил слов,
Возмездье неся тирану.
Был их приговор суров.
Сверкнул пистолет в руках,
И пробил заветный час:
Раздались в разгар веселья
Пять выстрелов в палача!

Но Никарагуа еще не скоро стала свободной после этих событий, зато почти три года спустя свободной стала Куба. Вообще формально свободной Куба была аж с 1898 года, когда после антииспанского восстания и американской интервенции там была провозглашена независимость. Участвуя в этих событиях, погиб великий кубинский поэт Хосе Марти, которого мы еще упомянем в этом тексте. Но независимость, завоеванная иностранными штыками, всегда условна. Властью на острове было назначено марионеточное правительство, сама Куба на долгие годы превратилась в игорный дом и бордель для США. Особенно невыносимо стало, когда в 1952 году власть в очередной раз узурпировал жестокий диктатор Фульхенсио Батиста. Год спустя группа революционеров во главе с Фиделем Кастро пошла на штурм казарм Монкада, надеясь захватить оружие и спровоцировать массовое восстание. Незадолго до штурма, Фидель попросил одного из товарищей, любителя поэзии и музыканта-самоучку, Аугустина Диаса Картайя, сочинить гимн. «Когда мы закончили практиковаться в тире, ко мне подошел Фидель и попросил сочинить гимн для нашего движения. Я сразу же сказал ему да, потому что это затронуло самые тонкие фибры души в этот момент. Это была не просто эмоция — это был взрыв чувств» — вспоминал потом Катрайя. Он сочинил новую песню за 3 дня и назвал ее «Марш свободы». Впервые он был спет революционерами за несколько часов до выступления, в доме Уго Камехо. Но выступление провалилось, многие участники, в том числе Кастро и Картайя попали в тюрьму. Там, Аугустин Диас получил от Фиделя записку, в которой тот предлагал добавить в песню слова о пролитой крови. Именно тогда гимн обрел свое привычное название — Himno del 26 de Julio («Гимн 26 июля»). Когда Батиста решил посетить тюрьму, где находились участники восстания, революционеры, каждый в своей камере запели этот гимн, чтобы враг услышал и понял, что дни его сочтены.

За правду сражается наш народ.
Мы знаем: в бою нас победа ждет!
За счастье цветущей страны родной, за мир и свободу идем мы в бой. Шагайте кубинцы!
Нам будет счастье Родины наградой.
Народа любимцы, мы солнечной республики сыны!
Нам рабства не надо, мы гневом и решимостью полны!
Мы против власти беспощадной и чужеземной своры жадной подняли знамя священной войны!
Мы помним погибших в святом бою героев, что проливали кровь свою.
Единством семья храбрых сильна, победой прославим мы их имена!

Окончательный вариант песни сложился уже в 1957, когда революционеры развернули на Кубе полноценную партизанскую войну. А когда повстанцы запустили свое радио год спустя, «Гимн 26 июля» стал открывать все ее передачи. Как сказал про гимн повстанец Энрико Энрикес: «Это боевое оружие для прошлых, настоящих и будущих поколений кубинцев». После победы революции, гимн был переведен на другие языки и зазвучал уже по всему миру.

Другой важной песней того времени является «Guantanamera» (Девушка из Гуантанумо). Песня состоит из трех куплетов. В качестве куплетов взяты строфы из знаменитого стихотворения Хосе Марти, которое он написал еще 1891 году. В этом простом по форме и искреннем стихотворении поэт признавался в любви к своей родине без пафоса и фальши. Стихотворение полюбилось кубинцам. Но собственно то, что делает любую песню именно песней, то есть музыка и припев, появились только в 1929 году. Их автором был музыкант и композитор Хосе Фернандес Диас, он же Хосеито.

Я только житель безвестный страны, где высятся пальмы.
Пропеть хотел бы я песню души простой и печальной.
Гуантанамера! Звучи же, гуантанамера!
Гуантанамера! Родная гуантанамера!
Мой стих, как пальма, зеленый,
он, словно пламя, багровый,
он, как больной олененок, в глухом лесу ищет крова.
Гуантанамера! Звучи же, гуантанамера!
Гуантанамера! Родная гуантанамера!
Делю судьбу всех покорных,
делю нужду их и горе,
ручей неведомый горный душе милее, чем море!

В самом деле, Гуантанамера никогда не была революционной песней, она была песней солидарности с борьбой кубинского народа за свою свободу, ее пели люди всего мира, желающие выразить поддержку Кубинской революции. В самой Кубе, она стала неофициальным гимном. Мировую известность песня приобрела благодаря Питу Сигеру. В наше время, эта песня уже утратила протестный потенциал, и является просто узнаваемым товарным знаком, стереотипным атрибутом, вроде нашей матрешки или балалайки.

Но самой известной песней Кубинской революции, да и собственно самой известной кубинской песней, является «Hasta siempre, Comandante» (До свидания, Команданте). Речь идет конечно же, о самом легендарном и узнаваемом команданте в мире, о Че Геваре. Как мы знаем, Че познакомился с Фиделем в Мексике, куда он уехал, освободившись после неудачного нападения на казармы Монкада. Гевара был с братьями Кастро и теми немногими смельчаками, что на шхуне «Грандма» высадились на Кубе и начали герилью против Батисты. Он командовал штурмом города Санта-Клара и совершил в ту войну еще немало подвигов. А когда революция победила, Че получил министерский портфель в новом правительстве. Но все это было ему не по душе. Он понимал, что борьбу нужно продолжать, что нужно экспортировать революцию, нужно превращать локальные пожары в единый мировой. И потому, он в 1965 году бросает все, отказывается от всех побрякушек и регалий и отбывает в Конго, где бушует гражданская война, чтобы помочь просоветским сторонникам президента Лумумбы. Перед отъездом он отправляет прощальное письмо Фиделю, которое зачитывается по кубинскому радио. Под впечатлением от этого письма, кубинский бард, «Певец революции», Карлос Пуэбла сочиняет песню прощания с команданте. Когда Че два года спустя погибает в Боливии, Пуэбла переделывает слова, песня становится реквиемом по легендарному революционеру. Песня подхватывается самыми разными исполнителями, переводится на множество мировых языков. Наиболее известна она в исполнении французской певицы Натали Кардон. В этой песне Че продолжает жить, продолжает помогать и направлять революционеров в их борьбе.

Ты жил на свете недаром,
Ты продолжаешься в песне
И в новых битвах воскреснешь,
Команданте Че Гевара!

Но песня Пуэбло была далеко не единственной, посвященной Че. Если их все собрать, наверно получится несколько сборников. Но самая известная, помимо упомянутой «Hasta siempre, Comandante» это «Zamba del Che» (Самба для Че), которую написал мексиканский композитор Рубен Ортис.

Что есть права человека?
Их нарушают повсюду
В Латинской Америке,
В воскресенье, и понедельник, и вторник…
Наc принуждают военные,
Чтобы покорить людей,
Диктаторы, убийцы,
Гориллы, генералы…
Куба славит национального освободителя.
Боливия оплакивает его жизнь,
Принесенную в жертву.
Святой Эрнесто Ла Игеры —
Называют его крестьяне.
Сельвы, пампасы и горы,
Родина или смерть — его судьба.

Наиболее известна она стала в исполнении чилийского певца Виктора Хара. На этом певце стоит остановиться подробней, он является важной фигурой, такой же важной, как Пит Сигер или Эрнст Буш. Дело в том, что Виктор Хара является одним из основателей жанра «Nueva cancion» (Новая песня). Этот жанр довольно похож на уже упомнятутые нами североамериканские Protest song. Но при всем сходстве, а именно совмещении народной музыки с актуальными политическими текстами, нельзя говорить, что «Новая песня» просто местная калька с «Песен протеста». Они зародились одновременно и их похожесть определялась прежде всего схожей целевой аудиторией. Простые народные песни бедняков противостояли коммерческой поп-музыке, бессмысленной патоке, которая пыталась скрыть истинное положение вещей. Мы уже приводили слова Пита Сигера о том, что заняться фолком, превратить его в оружие борьбы, заставило неприятие поп-музыки, ее задача «заставить людей быть довольными своей судьбой». Похожие соображения были у создателей «Новой песни». Кроме этого был еще один немаловажный фактор — доминирование США в Латинской Америке было не только финансовым и военным. Начиная с XX века оно еще приняло и культурный характер. Вся та попса, ругаемая Сигером хлынула из Соединенных Штатов на юг. Потому «Новая песня» это еще и борьбой местной уникальной идентичности против безликой штампованной массовой культуры. Но дело было не только в этом. Вот что пишут Владимирские в книге «Новая песня Чили»:

“В спорах о зарубежных влияниях на современную политическую песню Чили иной раз (особенно в последнее время в программах дискотек) высказывается точка зрения, согласно которой «Новая песня» Чили является едва ли не младшей сестрой песни протеста США. Это, безусловно, не так. Недаром так решительно ведущие представители «Новой песни» старались отмежеваться даже от термина «песни протеста», настаивая на терминах «революционная песня», «Новая песня», «политическая песня» и т. д. Идеологи «Новой песни» анализировали слабости певцов протеста, искали ответ на интуитивно возникающий вопрос: «Против чего — понятно, но за кого же они?» Эту идеологическую слабость должна была преодолеть «Новая песня» Чили, видя выход в обеспечении неразрывной связи с борьбой пролетариата, с его классовыми партиями. Отвергая как неприемлемый для себя путь исполнителя «песни протеста ради протеста» , а тем более «песни протеста в стиле йе-йе», Виктор Хара тем не менее испытывал огромное уважение и искреннюю любовь к истинным политическим борцам — музыкантам США, и в первую очередь — к Питу Сигеру и Мальвине Рейнольдс, которые впоследствии стали его друзьями”.

Обстановка в которой родилась «Новая песня» не способствовала несерьезности. Большая часть Латинской Америки словно коростой была покрыта военными диктатурами, которые в случае чего просто уничтожали неугодных. В бывших метрополиях — Испании и Португалии, где правили фашисты Франко и Салазар дела обстояли не лучше. Чтобы петь подобные песни, нужны были мужество и готовность сражаться. Впрочем, в Чили в 60-е, в момент рождения жанра было все более-менее свободно. По крайней мере, у власти был тот или иной буржуазный президент, а не диктатор типа Виделы или Сомосы. Но зачастую от этого было не легче, особенно беднякам и революционерам. Именно в такой обстановке относительной свободы, и при этом ужасающего социального неравенства и зародился описываемый нами жанр. Уже цитируемые здесь Владимирские пишут:

“Важный вклад в становление «Новой песни» Чили внесли революционные песни Кубы, принципы практически полной переориентации творческой деятельности музыкантов, поэтов, живописцев, актеров, танцоров Кубы на участие в политической борьбе. Повлияла на «Новую песню» Чили и непосредственно кубинская музыка. Многие песни Острова Свободы вошли в репертуар чилийских солистов и ансамблей («Команданте Че Гевара» Карлоса Пуэблы, его же «И тогда пришел Фидель», «Гуантанамера» Хосеито Фернандеса на стихи Хосе Марти и другие), некоторые же, так же как прежде испанские песни, «адаптировались» на земле Чили, приобретя новый текст”.

Основательницей этого жанра считается чилийская певица Виолетта Парра. Она родилась в 1917 году, что довольно символично. Пабло Неруда писал о ней: “Тебе предрекали превратиться в горькое вино, а ты стала веселым, пьянящим напитком. Ты превратилась в крылатую гитару, отражающую свет луны, ты стала самим народом”. Виолетта собирала местный фольклор, играла на различных инструментах и сочинила немало своих песен. Важной их особенностью было то, что фольклор был лишь формой, содержание же песен было вполне современным и актуальным. Виолетта пела о простых людях, их проблемах, их жизни. Она поднимала в песнях острую тему социального неравенства и борьбы. Первой песней в новом жанре считается ее песня «La Carta» (Письмо).

“Мне известье пришло из Чили:
Арестовали брата.
В наручниках потащили —
Скажите, в чем виноват он?
Что сделал мой брат Роберто?
Участвовал в стачке! О боже!
Если сажают за это,
В тюрьму я отправлюсь тоже!
Как вестей я ждала из дома!
Вот оно и пришло — известье!
Что в Чили царят законы
Беззакония и бесчестья!
За гитару пора мне браться,
И — берегитесь, министры!—
У меня еще девять братьев,
И все, как один — коммунисты!”

Виолетта Парра сочинила немало песен, ее любили, слушали. Ее песни быстро расходились на пластинках. Но она сама ничего с этого не имела и не хотела иметь. Ее жизнь была подчинена задачам творчества и борьбы. Важным ее достижением были не только формирование нового жанра, но и нового способа распространения песен. Виолетта и ее дочь Исабель основали первый в Чили музыкальный клуб нового типа — Пенья Лос Парра. Это было место, где люди могли собраться послушать фольклорную музыку, стихи, пообщаться. В этом клубе Виолетта часто устраивала выставки чилийских ремесленников. Этот клуб стал самобытной культурной площадкой, местом притяжения для талантливых и революционно настроенных людей. Позднее, такие пеньи стали появляться во всех уголках Чили, распространяя «Новую песню» по всей стране. Таким образом, у Виолетты Парра появились ученики и последователи. Прежде всего, это ее собственные дети — Исабель и Анхель Парра, которые продолжили дело, начатое Виолеттой. И конечно же, Виктор Хара. Как он потом напишет, «Виолета Парра ясно показала, что песня общественного содержания может быть произведением искусства… Ее песни поют в Чили крестьяне, шахтеры — как свои собственные. Это уже фольклор — не так ли?…Виолета показала нам дорогу, мы же — не более чем шагаем по этому пути, разумеется, дополняя его приметами сегодняшнего».

Если Парра была основательницей, то с Хара связан расцвет этого жанра в Чили. Виктор Хара выходец из семьи батраков, талантливый музыкант и певец. Он пробовал стать священником, солдатом, актером, а в итоге стал певцом в фольклорном ансамбле «Кункумен», куда его пригласила фольклористка Маргот Лойола. Виктор вскоре начинает сочинять и свои песни, которые по мере изменения его взглядов в левую сторону начинают приобретать социальный характер.

Все лучшие песни Хары — это песни протеста против классового неравенства, это песни, описывающие рабочих и крестьян. Лирическая «Помню тебя, Аманда» о девушке, которая так и не дождалась своего парня Мануэля, потому что он убит во время расстрела рабочей демонстрации. «Я еду в Кочабамбу», посвященная боливийским партизанам Инти и Коко Передо, «Пуэрто-Монт», в которой тогдашний министр внутренних дел Перес Сухович обвиняется в расстреле безоружных рабочих. И, конечно же, «Призыв к землепашцу».

Гор властелин,
Вглядись в свои ладони.
Ты не один:
Кто честен — тот с тобою.
Воле твоей давно подвластны реки —
Встань поскорей во имя Человека!

Но Хара был не только как автор и исполнитель своих песен, он исполнял немало чужих, делая их любимыми и популярными в Чили, да и во всем мире. Еще Виктор не просто пел песни протеста, как и многие описанные здесь певцы, он активно участвовал в политической жизни страны. В это время, в конце 60-х, для Чили наступили новые времена. Коалиция левых сил, созданная Сальвадором Альенде начала борьбу за власть. Именно в этот период родились две самых знаменитых песни Чилийской революции — это «Venceremos» («Мы победим») и «La Unidad Popular» («Объединенный народ»). Обе эти песни сочинил композитор Серхио Ортега. И обе эти песни получили мировую известность благодаря Виктору Хара. Вот как описывают этот творческий тандем Владимирские:

“В помещении «пеньи» народу все прибывает, как говорится, яблоку негде упасть. Вот у стены, как всегда сосредоточенный, сидит черноволосый худой человек — про таких обычно говорят: орлиный взгляд, горящие глаза. Он что-то пишет на небольшом листке бумаги, кое–как примостившись у стола: тесно в зале, но атмосфера творческая, и под пером его, несомненно, рождается новая песня. Это Серхио Ортега — вместе с Виктором они работают в университетском театре, вместе бывают на Заседаниях партийной ячейки. Серхио Ортега не раз помогал Виктору обработать «напетые» на магнитофонную ленту песни. Ведь Виктор Хара только овладевает премудростями нотной записи, Ортега же профессионал, ученик знаменитых профессоров чилийской консерватории — Густаво Бесерры и Роберто Фалабельи. Серхио Ортега родился в 1938 году в Антофагасте — центре горнорудной промышленности Чили. Он рос среди красных знамен революционного пролетариата и разве удивительно, что превратился со временем в композитора, поведавшего всему миру о чилийской революции через свои лучшие произведения — гимн «Венсеремос» и песню «Объединенный народ»…”

«Venceremos» был написан в разгар предвыборной кампании, в которой участвовала упомянутая нами коалиция левых, названная «Народный фронт». У здешних левых уже была своя песня «Viva la Revolution!». Но она была слишком лиричной, для активной агитации требовался более энергичный и простой гимн. Как это обычно бывает с такими песнями, написана она была в краткие сроки, у Ортеги не было времени как следует ее обработать. Впрочем, это оказалось и к лучшему.

Венсеремос! Венсеремос!
Цепи рабства разбить мы должны!
Венсеремос! Венсеремос!
Мы изгоним нужду из страны!

Так пелось в этой песне. Буквально в ту же ночь, когда она была сочинена, была выпущена пластинка. Слова были подхвачены тысячами чилийцев, коалиция Альенде победила.

Другой известной песней, и самым настоящим гимном Чилийской революции была песня «La Unidad Popular» («Объединенный народ»). Этот гимн стал не просто гимном недолгого правления президента Альенде, он превратился в международный гимн солидарности.

Звучит наш гимн: народ непобедим!
Его ряды бесстрашны и тверды!
Сплошной стеной идут знамена в бой.
А завтра ты увидишь их зарницы
Над всей страной багряною зарей
Грядущий гимн восходит над землей
Единство народа в сраженьях не разбито
Мы снова готовы к своей последней битве.

В основе песни лозунг-кричалка «El pueblo unido jamás será vencido» («Единый народ никогда не будет побежден!»). С него песня начинается, он повторяется в каждом куплете. Слова лозунга не пропеваются, они выкрикиваются, словно на митинге. Это дает мощный эффект сопереживания, эффект сплочения и единения. Песня полюбилась в других странах Латинской Америки. Но даже обладая таким мощным оружием, «Народный фронт» потерпел поражение, был свергнут хунтой во главе с генералом Пиночетом. В первые же дни переворота начались репрессии против сторонников Альенде. Множество людей свезли в Национальный стадион в Сантьяго, превращенный в концлагерь. Среди арестованных был и Виктор Хара. Его, как известного сторонника Альенде, певца революции, избивали и пытали с особой жестокостью. Говорят, когда палачи сломали ему кисти рук и сказали: «Пой теперь, если можешь», Виктор запел «La Unidad Popular». Вскоре он был застрелен, его тело выброшено на улицу. По официальной версии Хара погиб в перестрелке с военным патрулем. Но песня только начинала свой путь. Ее пели в Португалии во время Революции гвоздик, в Иране, местные марксисты во время антишахской революции, в XXI веке эта песня сопровождала протесты в Греции и «Арабскую весну». Пела ее и чилийская группа Инти-Илимати, членам которой удалось спасти от Пиночета в Италии. Для многочисленных музыкантов направления «Nueva cancion» настали черные времена. Многие из них или погибли, или попали в тюрьму, или покинули Чили. Пиночетовцы так боялись силы и влияния этих песен, что закрыли многочисленные пеньи, уничтожали народные инструменты, на которых исполнялись «Новые песни». Таким образом, диктатура, установившаяся в Чили, была не только фашисткой и неолиберальной, еще это была диктатура попсы. Западные песни буквально насильно прививались и насаждались в стране. Музыканты, которые остались в Чили, пытались так или иначе обойти запреты.

“Развитие политической песни в Чили после военного переворота 1973 года столь своеобразно и самобытно, что заслуживает более подробного отдельного анализа, здесь же мы попытаемся отметить лишь наиболее характерные его направления. Двумя составляющими песенного движения в рассматриваемый период являются продолжающая существовать и развиваться «Новая песня» Чили («Нуэва кансьон чилена») и своеобразное, не-сколько отличное от «старой» «Новой песни» течение Канто Нуэво (в переводе с испанского это название звучит так же, как прежнее: «Новая песня», поэтому мы в дальнейшем позволим себе оставить испанский вариант этого термина). По многим внешним показателям «Канто нуэво» имеет черты, отличные от своей предшественницы — «Новой песни» Чили. Они и чисто музыкальные (здесь еще более широкий спектр музыкальных форм и стилей: джаз» рок, музыка барокко), и касаются поэзии нового направления (оно более философично, поэзия более утонченная), это песни, которые «говорят, не говоря» — все внешние факторы скорее роднят ее с кубинским направлением «Нуэва трова». Значительны и внутренние отличия «Канто нуэво» от «Новой песни»—они обусловлены изменившейся ситуацией, переходом политических партий пролетариата на подпольную работу. Вынужденное ослабление контактов между деятелями музыкального фронта и организованной борьбой пролетариата в определенной степени временно снижает эффективность нового песенного движения, однако опыт, накопленный в прошедшие годы, значительно компенсирует этот недостаток”.

Так пишут об этом супруги Владимирские. Другим направлением развития «Новой песни» в Чили были песни в пиночетовских концентрационных лагерях. По мере дряхления генерал-диктатора и его режима, музыканты пели все смелее и смелее и даже начали постепенно включать в свой репертуар старые, казалось бы, забытые песни. Были свои представители «Новой песни» и в Аргентине, и в Боливии, Уругвае, Коста-Рике, Колумбии, Сальвадоре. Везде, где шла борьба с засильем США и местными военными хунтами звучали свои песни. Весьма популярна была песня о Камилло Торресе, колумбийском священнике, представителе «Теологии освобождения», который не просто проповедовал равенство и братство во Христе, но и ушел в партизанский отряд сражаться за социальную справедливость. Когда он погиб в 1967 году, уругвайский певец Даниэль Вильетти сложил о нем песню:

Там, где упал Камило, —
Вороны не слетались
Родился крест.
В тот скорбный час,
Факелом осветил он
Прочь улетала стая,
Весь мир окрест,
Завидев нас:
И подхватили горы
Тысячи новобранцев
Прощальный звон…
Пришли в отряд —
Умер Камило Торрес,
Тот, где священник взялся
Но с нами он!
За автомат!

После разгрома демократической левой коалиции «Новая песня» практически по всей Латинской Америке перешла в партизанское подполье. Именно там родились наиболее интересные и значимые песни 70-80-х годов. Наиболее активны были партизаны-сандинисты в Никарагуа, последователи легендарного генерала Сандино. В герилье активно участвовали не только мужчины, но и женщины. Были среди них и свои барды, например никарагуанская сандинистка Арлен Сью Бермудез, «гитара и винтовка никарагуанского народа». Самой известной ее песней была «Сельская Мария».

Слезы и неудачи —
Путь твой тяжкий и длинный.
Любишь ты или плачешь —
В сердце тоска да глина.
Сельская дева Мария!
Мать и людей, и поля!
Ты по дорогам длинным
Скорбно проносишь горе.

Арлен писала не только песни, но и эссе о феминизме и революции, погибла в 20 лет, попав в засаду Национальной гвардии. Наиболее известными бардами-сандинистами были братья Карлос и Луис Мехия Годой. Песня для них была мощным оружием, которая не только помогала сплотиться сторонникам революции, но и прорвать информационную блокаду, созданную властями вокруг повстанцев. «Через песни мы во весь голос заявили о сандинизме» — так сказал Карлос Мехия Годой.

Наиболее известными песнями, созданными братьями Годой являются гимн СФНО (Сандинисткого Фронта Национального Освобождения) и песня "La Consigna"(Лозунг).

Товарищ, в дыму пожарищ Идем мы тропой борьбы. Нас в пути не ждут награды, Но не надо нам другой судьбы! Товарищ! Вперед, товарищ! Нам другом и братом будь! Мы за счастие народа Траекторией свободы К солнцу держим путь! Как отмечают Владимирские, эта песня «рассчитана на исполнение либо в большом зале, либо на площади, то есть она уже по своему замыслу являлась «митинговой»». Также авторы книги «Никарагуа: Революция и песня» проводят аналогии «Лозунга» с «Объединенным народом» Серхио Ортеги. Вот что они пишут по этому поводу:

“Притягательная сила лозунга столь велика, что и нам практически на всех концертах в любой аудитории вторит зрительный зал, повторяя малознакомые слова припева. Подобный же «внутренний секрет» заложен и в песню «Лозунг». Однако автор здесь усложняет задачу по сравнению с песней «Объединенный народ». Карлос использует не готовый лозунг, находящийся «на слуху», а известный в Латинской Америке прием «раскачивания» аудитории путем, например, подобного обращения:Оратор (в ходе речи, к аудитории): Дайте мне «В»! Публика (хором) : «В»! Оратор: Дайте мне «И»! Публика (хором) : «В»! Оратор: Дайте мне «А»! Публика (хором) : «А»! Оратор: Дайте мне «К»! Публика (хором) : «К»! Оратор: Дайте мне «У»! Публика (хором) : «У»! Оратор: Дайте мне «Б»! Публика (хором) : «Б»! Оратор: Дайте мне «А»! Публика (хором) : «А»! Оратор (как бы «собирая» все произнесенные буквы): Вива Куба! Вива Куба! Публика, следившая за ходом «игры», активно подхватывает «данный ей» лозунг. Этот же прием, учитывая его способность в короткий срок собрать внимание аудитории, мобилизовать ее, заставить следить за мыслью выступления, использует Карлос Мехия Годой. «Дайте мне “Ф”, — призывает Карлос, а публика отвечает многоголосым хором: «Ф»! «Дайте мне “С»!» — «С»! «Дайте мне ‘Л»!» — «Л»! «Дайте мне ‘Н’!’ — «Н”! — грохочет вся площадь. «ФСЛН — да здравствует Сандинисткий фронт!».

Действительно, огромный агитационный потенциал заложен в самой песне, но реализовать его не так-то просто. Нужно вдохновение, уверенность в правоте пропагандируемого дела. Но сандинисты не только использовали по-максимуму возможности самих песен, они еще активно распространяли их по своей стране и миру. За внутреннее распространение и развитие отвечали творческие мастерские, которые повсеместно создавал Карлос Годой. Они были своего рода кузницами для новых музыкантов. За внешнее распространение отвечал ансамбль «Лос де Палакагуина». Они путешествовали по миру с гастролями, вырученные деньги шли в фонд Сандинистского фронта. Сами музыканты сравнивали свои выступления за рубежом с партизанским рейдом в тылу врага. Само название группы было дерзким вызовом властям Никарагуа. «Лос де Палакагуина» — «Мы из Палакагуины», одной из самых известных партизанских деревень страны. Европейцы, не подозревая о двойном дне каждой исполненной песни, заключали с музыкантами контракты, выпускали пластинки. На обложке одной из них даже был нарисован флаг СФНО. Как рассказывал Карлос Мехия Годой: «Это был единственный случай в истории такого транснационального спрута, каким является фирма CBS. Представляете — сами того не подозревая, выпустили пластинку со знаменем антиимпериалистической армии!». В итоге сандинисты победили, в 1979 году последний диктатор из клана Сомоса бежал из страны в Парагвай. Но и там его нашло возмездие партизан.

Под влиянием «Новой песни» сложился жанр «Nueva trova» (Новые трубадуры) на Кубе, которые сочинили немало песен солидарности. В Аргентине яркими представителями жанра были Мерседес Соса и Атауа́льпа Юпа́нки, в Уругвае Альфредо Ситаросса. «Новая песня» под именем «Nova Cançó» бытовала среди испанцев-противников Франко.

Самую известную песню в этом жанре сочинил каталанский бард Льюис Льяк. Она называлась «L’Estaca». Песня написана Льяком в 1968 году, когда произошла последняя Великая Европейская Революция. Впрочем, речь идет не только о Европе, как Западной, так и Восточной, но и о Америке и даже Азии и Африке. Это было глобальное мировое восстание против сложившейся тогда во всем мире системы. И Льюис сочиняя эту песню, вкладывал в нее надежду, что и его родина тоже станет свободной.

Помню, чуть свет мы болтали
С дедом Сизифом в тот раз,
И чередою повозки
В город ползли мимо нас.
-Дед, нас к столбу приковали,
Долго ли в рабстве страдать?
Если мы столб не сломаем
–Воли нам век не видать!
-Надавим вместе что есть сил,
Уже подгнил он там и сям,
Его мы свалим, свалим, свалим
Если разом взяться нам.
Если мы дружно подтолкнем,
Столб мы разрушим без труда
Его мы свалим, свалим, чтобы
Цепи сбросить навсегда.
В кровь мои руки истерлись
Быстро промчались года.
Силы мои на исходе,
Только итог –ерунда.
Столб тот гнилой — от ударов
Выше и толще лишь стал.
Спой мне, Сизиф, свою песню,
Пусть я безбожно устал…
Надавим вместе что есть сил
Что же искать ветра в поле?
Дедушка — где он сейчас?
Я же — все в том же предместье,
Помню Сизифа наказ.
Топают в город мальчишки,
Я, их завидев едва,
Песни Сизифа последней
Им повторяю слова.

Приведенный перевод не совсем точно отражает все нюансы оригинальной песни. Название можно перевести как столб или колонна. Это слово созвучно слову государство (L’Estat). В статье русскоязычной википедии, посвященной этой песне, в качестве иллюстрации приводится низвержение Вандомской колонны в 1871 году. Но речь в самом деле о колышке, к которому привязаны овцы. Прототипом деда Сизифа был реальный человек — дед Нарцисс, парикмахер Нарсис Льянса. Когда Льюис был еще маленьким мальчиком, они со стариком-парикмахером часто рыбачили вместе и вели философские беседы. Валентин Антонов, автор статьи «От стены до тюрьмы», описывает состоявшийся диалог примерно так:

“Разве ты не видишь, что все мы словно бы овцы на пастбище, привязанные веревкой к колышку? Но так не может быть долго. Чтобы стать свободными, нам нужно свалить этот кол. И если сильно потяну за веревку я, если сильно за веревку потянешь ты, то колышек этот непременно упадет!…”

Эти слова запали в душу Льяку и много лет спустя, он воспроизвел их в песне. Песня традиционно считается антифашисткой, ведь речь идет о противостоянии режиму Франко. Но здесь есть важный нюанс — Льяк сторонник независимости Каталонии, левый националист. И его протест против франкисткой Испании это протест не против фашизма как такового, а против Испанского государства, запрещающего любое самоуправление, не говоря уже о независимости. Песня стала гимном Каталонского движения за независимость, а также подхвачена другими сепаратистскими движениями по всему миру, например корсиканцами, окситанцами или басками.

Впрочем, популярна была песня и среди антифашистов и вообще противников авторитаризма. Польский бард Яцек Качмарский сочинил на мелодию «L’Estaca» свой текст. Его версия называлась «Mury» (Стены). В этой песне Качмарский показывал опасность массовых движений, которые возводят стены ненависти и нетерпимости между людьми. Эта песня стала гимном антикоммунистического движения «Солидарность». В 1983 году Агнежка Рураж сделала перевод близкий к оригиналу, но вместо колышка оставила привычные «стены» из версии Качмарского. В похожем виде на русском языке эту песню исполняет Кирилл Медведев из группы Аркадий Коц. Его версия была популярна во время протестов 2011-2012 года, популярна она и сейчас. Так же ее пели в Тунисе во время «Арабской весны».

На Иберийском полуострове фашистские диктатуры продержались до середины 70-х и пали примерно в одно время. Чуть раньше это произошло в Португалии. И если в Испании это выглядело мирной передачей власти молодому королю, то в Португалии произошла «Революция гвоздик». Военные, в основном из среднего командного состава, как они себя называли «Молодые капитаны» свергли наследника Салазара, Марселу Каэтану. Сигналом к началу переворота послужила песня «Grândola, Vila Morena» (Грандола, смуглая деревня), сочиненная «трубадуром португальского народа» Жозе Альфонсу. Это лирическая песня о маленьком уютной деревеньке, чем-то похожая на песню Варум «Городок». Но эта песня имела двойное дно: она была посвящена расстрелу батрацкой забастовки в пресловутой Грандоле и была запрещена властями. Когда эта песня прозвучала на радио, военные выступили против фашистов и мирно, без жертв, захватили власть в стране. Ныне «Грандола» такой же символ той революции, как и гвоздика, вставленная в ствол штурмовой винтовки.

Был у повстанцев и боевой гимн, песня «Avante, camarada»(«Вперед, товарищи!»). Песня была написана музыкантом Луисом Силиа для подпольного радио «Свободная Португалия» в 1967 году. Вскоре песня стала гимном запрещенной на тот момент Компартии Португалии. В дни революции, она сама получила свободу, потому что перестала быть запрещенной. И одновременно принесла свободу, потому что была песней революционеров.

С протестной песней неразрывно сковано национально-освободительное движение в Ирландии. Традиции этой музыки уходят в глубину веков и связаны с восстаниями против британского правления. В них звучат чувства солидарности, верности отчизне и славятся имена героев прошлых лет. Примерно с 1922 года фокус сместился на поддержку националистских настроений в Северной Ирландии, в частности таких организаций, как IRA и Sinn Féin. В фольклор также входят песни, связанные с ирландскими бригадами, участвовавшими в гражданской войне в Испании, и ирландскими иммигрантами, втянутыми в американскую гражданскую войну. Современные ирландские поп- и рок-исполнители часто используют революционные мотивы. Например, Дэмиен Дэмпси исполняет протестные баллады, а группы, вроде Seanchai, Unity Squad и Bel- taine’s Fire сочетают протестную музыку с политическим хип-хопом.

До сих пор гимном страны остается композиция "Amhrán na bhFiann" (Песнь солдата) времен борьбы за независимость. Изначально текст был написан в 1907 году Педаром Кирни на английском языке. Затем, совместно с Патриком Хини была написана музыка, а Лиам О’Ринн перевел текст на ирландский. Впервые текст песни был опубликован на английском языке Балмером Хобсоном в газете “Ирландская свобода” в 1912 году. Песня стала популярной среди ирландских республиканцев и исполнялась мятежниками во время Пасхального восстания 1916 года, а позже — и в британских тюремных лагерях. Ирландский текст впервые появился в печати 3 ноября 1923 года в журнале ирландских сил обороны An tÓglach. Государственным гимном Ирландии песня стала в 1926 году, заменив собой британский «God Save the King», который никак не подходил новообразованному ирландскому свободному государству. Собственно гимном Ирландии является только припев песни, исполняемый на ирландском языке. Кроме того, первые четыре такта, переходящие в последние пять тактов песни используются в качестве приветствия президента Ирландии — Президентского Салюта.

Споемте песню, песнь солдат,
Ведь реет наше знамя.
В очах у нас огни горят,
Костров и звезд над нами;
Мы жаждем наш грядущий бой,
Свет утренний и день иной,
И здесь, с тобой, в тиши ночной,
Мы песнь споем солдат.
Солдаты мы,
Кипит в нас дух Ирландии,
Хоть мы
Не все там родились,
Мы поклялись
-Не будет впредь родимый дом
Приютом деспота с рабом.
Мы цепи рабства разорвем
Пусть смерть иль свет войдет в наш дом,
Сквозь залпов вой и рев споем!
Мы песнь споем солдат.
В долинах, скалах, свете глаз,
Живет отцов отвага,
Сражавшихся за нас в свой час
Под гордым древним флагом!
Не обесчестим стяг отцов,
За матерей, сирот и вдов!
Вперед! сметая наглецов,
Мы песнь поем солдат.
Сыны Гаэла! Мощь земли!
Прервем тьму многолетней ночи!
Сомкнем ряды и мы в пыли
Порвем войска тиранов в клочья!
Огонь, что очи наши жжет
Смотри — зарей восток зажег!
Смерть саксам!
Мы идем вперед!
Споем им песнь солдат!

Сегодня ряд критиков указывают на то, что песня является анахронизмом, поскольку в ней восславляется милитаризм и антибританские настроения. На это обычно следует ответ, что это и есть те ценности, на которых держится ирландское общество. Тем не менее, давление со стороны общественных деятелей привело к тому, что на ирландских президентских выборах в 2011 году двое из семи кандидатов заявляли, что планируют отказаться от старого гимна.

Другой известной ирландской песней протеста является "Join the British Army" («Вступи в британскую армию»). Песня является размышлением парня, который записался в британскую армию, но, от куплета к куплету, находит все больше причин дезертировать. Песня была популярна, как среди солдат, так и простых людей со времен Викторианской эпохи. Едва ли найдется хоть одна панк- рок-группа Ирландии, которая бы не перепела эту песню на свой манер.

Из плеяды советских бардов, бывших народными любимцами в 50-60-е годы, наиболее конфликтные отношения с властью имел бард Александр Галич. Ни Высоцкий, ни Окуджава с такой последовательной травлей никогда не сталкивались. Цензоры изначально не взлюбили творчество барда, но начало открытого противостояния можно считать случай с несостоявшейся премьерой пьесы Галича «Матросская тишина», написанной для создававшегося театра «Современник». Уже отрепетированную пьесу запретили к показу, заявив автору, что он искаженно представляет роль евреев в Великой Отечественной войне. В дальнейшем его песни становились все более глубокими и политически острыми, что привело к конфликту с властью. Галичу было запрещено давать публичные концерты. Его не печатали и не позволяли выпустить пластинку. По сути дела, это был запрет на любую профессиональную деятельность и работу. Он выступал со своими песнями по квартирам, на так называемых «домашних концертах», собиравших ему очень небольшие заработки. Его песни распространяли и передавали друг другу в магнитофонных записях, благодаря которым он становился все более популярен, и которые изымались работниками КГБ при обысках. В марте 1968 года в Академгородке Новосибирска прошел фестиваль авторской песни, проведенный клубом «Под интегралом». На этом фестивале состоялся единственный публичный концерт Александра Галича в СССР, где он в том числе исполнил свою песню «Памяти Б.Л. Пастернака»В 1971 году Галич был исключен из Союза писателей СССР, членом которого он был с 1955 года (этому событию посвящена песня «От беды моей пустяковой…»), а в 1972 году — из Союза кинематографистов, в котором он состоял с 1958 года. В дальнейшем ему пришлось эмигрировать. Через три года после этого, он умер в Париже от удара электрическим током.

Что же так не понравилось советской власти в творчестве Галича? Его песни представляют собой энциклопедию советской души, обезумевшей от трудностей повседневной жизни, капризности начальства и правительственной бюрократии, но сохраняющей свой здравый смысл, свою настойчивость и злой, часто черный юмор. Типичный герой Галича — «маленький человек», который имеет непреднамеренные стычки с властями. Его это традиционный русский литературный персонаж, главное наследие от Гоголя и Зощенко. Например, в «Балладе о Климе Петровиче» цеховой мастер-активист пытается завоевать почетное звание для своего цеха, который производит колючую проволоку. Песня «Облака», написанная с точки зрения бывшего заключенного, который провел 20 лет в лагерях на Колыме, была необычайно популярна. Галич также часто обвинял интеллигенцию в равнодушии и пассивности («Памяти Пастернака»). В ряде его песен звучит трагизм самоощущения советского еврея (посвященная Я. Корчаку поэма в песнях «Кадиш»; стихи памяти Ш. Михоэлса; «Песня исхода» об отъезде из Советского Союза). В 1960-е гг. Галич принял христианство, что отразилось в его песне «Когда я вернусь», написанной уже в Париже. Вот одна из его песен, «Облака плывут в Абакан», до сих пор не теряющая актуальности, что подтверждается количеством перепевов. Среди музыкантов, исполнявших песни Галича можно отметить Юрия Шевчука и группу «Баста».

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило.
Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака…
Им тепло небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!
Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.
До сих пор в глазах — снега наст!
До сих пор в ушах — шмона гам!…
Эй, подайте мне ананас
И коньячку еще двести грамм!
Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия — ни к чему.
Я и сам живу — первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!
Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот…
А мне четвертого — перевод,
И двадцать третьего — перевод.
И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака.
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…

Война против маленькой Ичкерии породила немало песен. Они стали широко известны благодаря чеченскому барду и партизану Тимуру Муцураеву. Первая война застала Тимура совсем молодым человеком. Но это не помешало ему взять в руки автомат и гитару. Второе оружие оказалось гораздо более сильным. Решающим фактором оказалось то, что Муцураев исполнял свои песни на русском языке. Благодаря этому, его песни стали популярны по обе стороны фронта, более того — на кассетах, которые федералы привозили домой, эти песни распространились по всей России. Простота, искренность и хлесткость текстов полюбилась как чеченцам, так и русским.

Можно подумать, что на творчество Муцураева повлияли русские барды, немало его песен, особенно военного периода очень близки по стилистике к шансону, песням Розенбаума. Но сам Тимур признался, что большое влияние на него оказала рок-музыка, в том числе Metallica и Nirvana. К самым известным песням первой войны относятся «Добро пожаловать в ад», которую Тимур написал в 95 году под впечатлением от новогоднего штурма Грозного. «Сержень-Юрт» — песня, которая прославила барда и конечно пронзительная «Русский солдат». Последняя написана от лица солдата, погибающего в Грозном. Говорят, что на сочинение песни автора вдохновило неотправленное письмо, которое чеченские боевики нашли у погибшего солдата. В песне используется отличный ход — она является воодушевляющей для моджахедов и антивоенной для их врагов.

Мама, приезжай и меня забери.
Не живым, так хоть мертвым, но меня забери.
Мама, я сгорел, и голодные псы,
Растерзав мое тело, набьют свои животы.
Город смерти, горящий город.
Здесь вроде ночь…
Ночь здесь светлей, чем днем.
Здесь горы трупов, здесь мертвый на мертвом,
А смерть таится за каждым углом.
О, Боже правый!
Да это ж наши танки!
Их триста — все подбиты и горят!
Подняв глаза, я вижу надпись на крыше:
«Эй, ребята, добро пожаловать в ад!»

Как писал Андрей Манчук в статье «Песни пророков»:

“Сила стихов и песен, исполняемых исламистом Муцураевым — в искренности их содержания, которое отражает настоящее завоеванной Чечни, и историю ее кровопролитных войн. У Муцураева нет большого выбора тем, — ему приходится вновь и вновь петь о трагедии своего города, своей родины и ее народа — огромная, живая, как рана, тема для поэта. Война идет в Грозном, а не в Москве, и потому чувства, переживания его жителей и защитников, выраженные в самых неказистых, кустарно сделанных песнях, во всем превосходят боевые гимны российских солдат, — в том числе и тех, кто был согнан в Чечню против своей воли. Героизм, жертвенность, отчаяние и отчаянное стремление к борьбе — пусть даже положенные на риторику исламизма, в котором находит свой идеологический стержень национальный чеченский протест, — звучат выше и чище. В них нет пошлости.

День за днем пройдут года,
Наша боль всегда свежа,
Залп ракет и детский крик
До сих пор в ушах стоит
Жар пылающих домов,
Эхо городских боев
Память словно током бьет
Ночь, только нет сиянья звезд,
Только нет счастливых грез
Здесь все ужасы войны
Память раны бередит
Здесь забыли обо всем,
Только знали, что умрем
Мы врагу не уступив
Помнят, кто остался жив.

Чувства оккупантов не могут противопоставить им ничего, кроме пошленьких дембельских куплетов- страшилок. “Повсюду оскал бородатых душман” — вот почти все, что способна увидеть в Чечне национал- патриотическая песня России, ее музыкальный ура-патриотизм — от крика “ура!” в исполнении многих тысяч бойцов, идущих в атаку ради нефтедолларов буржуазии; фоном для этой композиции по- прежнему служат древние барабаны войны и смерти. Антивоенная песня, которая должна происходить не от шевчуков и кортневых, а от самих солдат — тех, кого погнали на эту внутреннюю бойню российского капитализма, — почти не слышна за античеченскими куплетами военного шансона”.

Власти скоро осознали опасность песен Муцураева и запретили их. Многие песни барда до сих пор находятся в черном списке. Но, несмотря на это, люди их поют, они продолжают завоевывать умы и души. В этих песнях есть все, что нужно честному и простому человеку. В песнях Муцураева есть место войне, мужеству, любви, богу и экзистенциальному пути для из нас. Таким образом, его песни являются песнями протеста не только против имперской агрессии, но и в мирное время против скотского, бездумного и мещанского образа жизни. Кстати, Муцураев зачастую не являлся автором песен военных лет. Как он сам говорил, “Много текстов мне передают незнакомые люди. Это участники всех событий, раненые и простые мирные люди, всей душой переживающие за исход происходящих событий… Я с чувством гордости говорю: тексты для моих песен пишет для меня мой народ”.

Свои песни породил и Майдан-2014. Самой известная из них — это «Горела шина, палала», где нашлось место всему, что ассоциировалось с этой революцией: баррикады, горящие шины и провокаторы- титушки. Песня была сочинена на мотив старинной украинской свадебной песни «Горела сосна, палала», в которой девушка перед замужеством плачет о своей потерянной молодости. Песня популярна до сих пор, относительно недавно ее пела Надежда Савченко, когда ей огласили приговор.

Возникновение революционных песен обусловлено обострением социальной, политической и экономической сфер жизни в обществе. Там, где появляется внешний враг, либо, где репрессивный аппарат власти становится враждебен по отношению к собственному народу, незамедлительно возникает творческий ответ. Это верно и для искусства. Многие фильмы, посвященные борьбе и революции, используют собственные песни. Достаточно вспомнить обилие песенных кинокартин в Советском союзе. Однако тогда необходимость песни определялась самой эстетикой, пусть и сдержанным, но внешне благожелательным отношением к революции, труду и братству рабочих, насаждаемым на государственном уровне.

Тем более удивительным выглядит проникновение революционной песни в такой, казалось бы, массовый и коммерциализированный вид искусства, как компьютерные игры. Наиболее наглядным примером может служить британская игра «Republic: the revolution». Из–за сложной механики она не получила широкой популярности, однако была пропитана духом революции и сопротивления, и может по праву считаться едва ли не единственным симулятором политической борьбы против тоталитарного режима. Игра изображает вымышленную постсоветскую страну (больше всего напоминающую Белоруссию), власть в которой захватил олигарх и тиран Карасев. Родители главного героя были репрессированы, после чего целью его жизни становится свержение режима. Конфликт задается даже на уровне звучащей музыки. У Карасева — это имперские и бравурные композиции, у бунтовщиков — грустные и лиричные мелодии, которые иногда сменяются веселыми и явно еврейскими скрипичными мотивами. Что характерно, там есть даже композиция «March of the old guard», которая, по ощущениям, является редким представителем траурных революционных маршей. Знаковая песня «Will the circle be unbroken?» прозвучала в игре Bioshock: Infinite. Серия игр Bishock вообще славится разоблачением различных идеологий, популярных в двадцатом веке. И если первая часть критиковала либертарный капитализм в духе Айн Рэнд, то в Infinite — это религиозный фундаментализм, опять же основанный на диком капитализме в лице промышленника Финка. И когда игрок оказывается в трущобах, видит нищету, рабство, голод, страдание — все, на чем на самом деле основано благополучие небесного города, Элизабет — главная героиня — исполняет такую песню, напоминающую композиции аболиционистов и протестантские гимны.

Любимые, во славе своей,
По чьему облику ты часто скучаешь.
Когда твоя земная история закончится,
Присоединишься ли ты к ним в их блаженстве?
Будет ли круг заново собран,
Мало по-малу, за шагом шаг?
Ждет ли нас лучший дом
Там в небесах, там в небесах?
В прекрасные дни детства
Часто они рассказывали о великой любви
Обращенной К умирающему Спасителю
Сейчас они пребывают рядом с Ним.
Ты помнишь песни небес
Что ты пел своим дестким голосом
Любишь ли ты гимны, которым они тебя учили
Или песни земные выбор твой?
Ты можешь вспомнить счастливые посиделки
Вокруг камина, давным давно,
И ты думаешь о тех грустных расставаниях,
Когда они ушли, оставив тебя здесь.
Одно за одним их места опустели.
Один за одним они ушли.
Сейчас семья разделена.
Соединится ли она в один из дней?

В играх нередко звучат песни, пародирующие архетипичные военные марши, которые у большинства ассоциируются с фашизмом или иными диктатурами. Например, в Command & Conquer Red Alert 3 прозвучал знаменитый Soviet march (советский марш). Эта композиция стала в некотором роде феноменом. По энергетике она приближается к «Священной войне», но по стилистике и вокалу с жутким славянским акцентом, который невозможно разобрать (существует с десяток разночтений игрового текста), является развесистой клюквой. Формально являясь имперской песней до мозга костей, она же оборачивается насмешкой над советским милитаризмом и экспансионизмом. К этой же категории можно отнести помпезную песню в честь государства Арстотцка из игры «Papers, please». В нарочито величественном гимне Glory to arstotzka («Славься Арстотцка!») чувствуется психологическая ущербность и забитость нации, которая считает, что соседи ей завидуют, потому что «каждый гражданин у нас может раз в месяц получить буханку хлеба, а наши великие заводы коптят воздух так, что им невозможно дышать». Тезис о том, что одна и та же песня может быть успешно использована обеими сторонами конфликта, находит еще одно подтверждение в игре TES: Skyrim. Речь идет о песне The Age of Aggression («Век произвола») или The Age of Oppression («век притеснений», которую, немного изменяя текст, на один и тот же манер поют и оккупанты имперцы и восставшие норды.

За юность мы пьем, прошлым дням наш почет.
Скоро век произвола совсем истечет.
Побьем Братьев бури, землю нашу вернем.
\\(Скоро век притеснений совсем истечет.
Изгоним имперцев, землю нашу вернем).
Защищать край родной будем мы день за днем.
Сдохни, Ульфрик, изменник лихой!
Как ты сгинешь, так будет у нас пир горой.
\\(Честь тебе, Ульфрик!
По праву трон твой!
Здесь в твою славу у нас пир горой.)
Мы Скайримские дети, битва нам словно мать.
Нас Совнгард ждет светлый, каждый рад жизнь отдать.
Но прежде очистим мы отчизну свою.
Не уступим мы наших надежд воронью.

*****************************

В чем секрет песни? Почему она оказывает такой мощный эффект, помогает нам сплотиться? Дело видимо в том, что музыка действует напрямую на чувства, минуя разум. Но песня это не только музыка, но и стихи. А стихи это единственный адекватный способ передать словами объемный образ. Потому сочетание музыки и стихов дает такой мощный эффект. Это апелляция к нашему подсознанию. С другой стороны, как заметил бард Джо Хилл, «Листовка, как бы хороша она ни была, читается только один раз. Песня же выучивается наизусть и повторяется многократно. И я твердо убежден в том, что если кому- то удастся выразить несколько холодных, всем известных фактов в песне и одеть их в юмористические одежды, чтобы они утратили свою сухость, то он сумеет достучаться до гораздо большего числа рабочих, слишком ограниченных и равнодушных для того, чтобы прочесть листовку или статью об экономике». Для того чтобы прочесть какой-то текст, даже простую листовку, нужна определенная подготовка, готовность воспринять информацию. В случае с песней этот порог вхождения является минимальным.

Другим важным моментом для рассматриваемых нами песен является их совместное исполнение. Как и любая разновидность коллективного досуга и творчества, пение является мощным инструментом для сплочения людей. Мы уже не раз приводили пример этому, описывая массовое исполнение «Марсельезы», «Интернационала» и многих других песен. К тому же, как показало исследование, проведенное Оксфордским университетом, совместное пение помогает сблизиться, почувствовать единство с остальными поющими гораздо быстрее, чем при иных формах коллективного творчества. Если песня дополнена танцем, это дает еще больший эффект. Впрочем, пение это выражение самых разнообразных чувств. И грусти, и радости, и гнева, и отчаяния, и ощущения собственной силы. Когда мы поем, зачастую получаем возможность выразить эти чувства наиболее полно. Это дает ощущение великой сопричастности с окружающим миром, окружающими людьми. Это позволяет пережить катарсис. А совместный катарсис всегда гораздо сильнее, чем одиночный. Потому мы так стремимся поделиться своими чувствами с другими. Как вспоминал Шаляпин:

“- Эй, дубинушка, ухнем, — подхватили 5000 голосов, и я, как на пасхе у заутрени, отделился от земли. Я не знаю, что звучало в этой песне — революция или пламенный призыв к бодрости, прославление труда, человеческого счастья и свободы. Не знаю. Я в экстазе только пел, а что за этим следует — рай или ад, — я и не думал. Так из гнезда вылетает могучая, сильная белая птица и летит высоко за облака”.

В нашем тексте речь идет не просто о песнях, но о песнях протеста, революции, сопротивления. Речь идет о песнях лишних людей. Лишние люди в нашем понимании это те, кто будучи отвергнут или не вполне вписался в существующее общество, пытаются построить новое. Потому немудрено, что подобные песни дают не просто чувство сопричастности и выражение тех или иных чувств. Эти песни помогают людям почувствовать себя творцами, созидателями. «Отречемся от старого мира», «Мы кузнецы и дух наш молод, куем от счастия ключи», «Мы наш, мы новый мир построим…». Все эти песни помогают лишним осознать себя важнейшей исторической силой. Песня любого в момент исполнения способна сделать гигантом, поднять над обыденностью. Как у Андреева в рассказе «Марсельеза»:

Молодыми и сильными голосами пели мы великую песню свободы, и грозно вторил нам океан и на хребтах валов своих нес в милую Францию и бледный ужас, и кровавокрасную надежду… Мы пели. На нас смотрели ружья, зловеще щелкали их замки, и острые жала штыков угрожающе тянулись к нашим сердцам — и все громче, все радостнее звучала громкая песня… Мы пели Марсельезу!

А вот как описывал Фурманов момент, когда люди узнали, что в Петербурге Советы свергли Временное правительство:

“— ‘Интернационал’! И вдруг из хаоса родились, окрепли и помчались звуки священного гимна… Певали свой гимн мы до этого, певали и после этого многие сотни раз, но не помню другого дня, когда его пели бы, как теперь: с такою раскрывшейся внутренней силой, с таким горячим, захлебывающимся порывом, с такою целомудренной глубокой верой в каждое слово… Мы не только пели — мы видели перед собой наяву, как поднялись, идут, колышутся рабочие рати на этот смертный последний бой; нам уже слышны грозные воинственные клики, нам слышитсясуровая команда — чеканная, короткая, строгая, мы слышим, как лязгает, звенит оружие… Да, это поднялись рабочие рати…”

За каждой из описанных нами песен стоят судьбы их авторов и их исполнителей. Руже Де Лилль, Эжен Потье, Ханс Эйслер, Аркадий Коц, Глеб Кржижановский, Мордехай Гебиртиг, Тетка Молли Джексон, Виктор Хара… Иногда кажется, что те или иные песни пишут не отдельно взятые люди, а сама история. И это действительно так. Нельзя сочинить революционную песню, находясь вне революционной традиции. Нельзя наиболее точно подобрать слова, не пережив свой личный опыт революции и сопротивления. И самое важное — такую песню невозможно сочинить специально. Можно написать сколько угодно талантливое произведение, но народным его может сделать только точное попадание в самое важное для нас всех. В наши надежды и чаяния, в наши общие чувства. Как там у Маяковского: И песня, и стих — это бомба и знамя, и голос певца подымает класс, и тот, кто сегодня поет не с нами, тот — против нас. Развитие песни, как способа коммуникации, как средства для объединения людей было бы невозможно без научно-технического прогресса. Однако, именно прогресс и стал причиной современной деградации массовой песни. Как мы уже наблюдали, первые массовые песни, которые распространились на огромные территории, стали известны миллионам людей, появились в эпоху Великой Французской Революции. Это связано с одной стороны с массовым характером самой революции, которая мобилизовала огромное количество людей, с другой стороны это произошло благодаря печати. Казалось бы, преимущество песни состоит в том, что она воздействует непосредственно на человеческие чувства, но при этом мобильность песни зачастую ограничена мобильностью ее носителей. Песня устная имела относительно небольшие очаги распространения. Песня, отпечатанная получила гораздо более широкие возможности экспансии. Но даже такой способ имел свои ограничения: далеко не всем известна нотная грамота. В этом плане напечатанные песни были похожи на концентрат, которым не всегда есть возможность пользоваться в полевых условиях. С другой стороны, стоило нескольким грамотным людям дешифровать полученную информацию, как песня начинала распространяться уже более привычным способом. Следующим этапом развития песни стало появление возможности записать звук на какой-либо носитель и возможность передать звук на расстояние. Проще говоря, благодаря появлению звукозаписи и радио. Этот виток прогресса вывел песни на иной уровень, сделал их еще более массовыми. Теперь дешифровка стала не нужна, песни исполненные на одной конце земного шара, могли быть услышаны в том же виде на другом. Это привело еще к одному побочному эффекту, а именно, к тому, что роль исполнителя песни существенно возросла. Как вы уже могли заметить, когда мы в своем небольшом исследовании дошли до 20-30-х годов прошлого века, постепенно в канву повествования наряду с композиторами и поэтами стали вплетаться певцы, и чем дальше, тем больше оттеснять первых. Как отмечал И. Нестьев:

Незабываемое впечатление на русскую аудиторию в дни Революции 1905—1907 производило исполнение «Дубинушки» Ф.И. Шаляпиным. Франция выдвинула ряд талантливых шансонье, выступавших в рабочей среде с песнями борьбы и протеста (в XIX в. — П. Дюпон, в начале XX в. — Г. Монтегюс и другие). Всеобщее признание у массовой аудитории США завоевали исполнители песен протеста (негритянский певец П. Робсон, поэт и фольклорист П. Сигер). Признанным деятелем рабочего и антифашистского движения в Германии стал выдающийся певец-трибун Э. Буш, которого X. Эйслер называл «поющим сердцем рабочего класса».

Но достигнув пика с появлением телевидения и интернета, массовая песня начала деградировать. Первым шагом к подобному был переход от активности к пассивности. Распространение песни из уст в уста, а так же с помощью печати предполагало, что большинство присутствующих являются не только слушателями, но и исполнителями той или иной песни, иначе говоря активными участниками происходящего действия. При прослушивании аудиозаписи или радиоэфира, такой активности уже не требуется, участник становится все более пассивен. Впрочем, все описанное является следствием, а не причиной. Причина же в том, что развитие революционной песни следовало за развитием нашей современной цивилизации в целом. Наш мир менялся, становился все более глобальным, и вслед за ним менялась песня. Пик массовых песен это пожалуй середина прошлого века. Потом, начиная с 60- 70-х массовые песни уступают песням для масс. Сейчас мы находимся в ситуации времен XV — XVI века, наши революционные песни подобны маршам гуситов или гимнам протестантов. Неслучайно, в наше время одной из популярнейших песен являются нашиды — те же религиозные марши и гимны.

В любом случае песни были, есть и будут. Их мощного потенциала никто не отменял. Потому, товарищи революционеры, не стесняйтесь их сочинять и петь. Не бойтесь переделывать устоявшиеся слова под новые реалии. Как показывает история, это нормально. Более того, именно так мы продлеваем той или иной песне ее жизнь. Ведь превратившись в устоявшуюся догму, она бронзовеет, умирает, превращается в музейный экспонат. Живой ее делает востребованность, нужность людям, активное использование. Без песни сложно представить себе борьбу, без нее сложно представить себе и грядущую победу. Это давно подметили драматурги, писатели и сценаристы. Зачастую финал того или иного спектакля, фильма заканчивается кульминационной песней. Мы уже вспоминали, что кульминацией Октябрьской революции было пение «Интернационала» в Смольном.

Потому, мы уверены, торжество разума, гармонии, человечности будет тоже сопровождаться песней. Какой, мы еще не знаем. Возможно, она еще не написана. Возможно, что кто-то из читающих этот текст, ее будущий автор. Впрочем, как мы уже говорили, об авторстве в любой народной песне можно говорить весьма условно. Каждый поющий способен внести те или иные коррективы. За каждой революционной песней стоит чья-то судьба. А еще чаще множество судеб, множество жизней, множество различных людей, родившихся в разное время и говорящих на разных языках. Общее у всех этих людей было одно — они не могли найти себя в душных рамках старых обществ и они пытались построить новый, лучший мир. Если смотреть шире, то наша жизнь, наша человеческая история это и есть величайшая песня борьбы и сопротивления природе, смерти и обстоятельствам. Важно продолжать петь эту песню, не останавливаться ни на секунду. Только так можно победить.

Впервые опубликовано в журнале «Радикальные мечтатели»