В 2019 году в издательстве ча-ща вышел сборник статей российского революционера-народника, историка и публициста Александра Пругавина, первоначально изданный в 1882 году. Это уникальный документ — оригинальное издание не пропустила цензура, все арестованные книги были уничтожены за исключением нескольких экземпляров, которые дошли до наших дней. Выкладываем фрагмент, посвященный рационализму и удивительно современным верованиям сектанства конца 19 века — молокан, штундистов, шалопутов, ненаших и других.

Одна из самых характерных черт современного сектантского движения состоит в сильном развитии идей рационализма, которые, благодаря пробуждающейся в народной среде наклонности к критике и анализу, начинают всё глубже и глубже проникать в учения самых разнообразных по своей окраске сект и толков. Мистический элемент, столь сильный некогда в старом расколе и составлявший основу в учениях хлыстов, скопцов, шалопутов и т.п., ныне постепенно и быстро слабеет, уступая своё место более трезвым, более реальным идеям и представлениям.

Секты с определенным рационалистическим характером вроде молоканства или штунды распространяются с изумительною, почти стихийною силой. Молоканство растет в южных новороссийских губерниях, оттуда переходит в Тамбовскую, захватывая по пути южную часть Воронежской, и с особенною силой развивается в поволжских губерниях: Астраханской, Самарской, Саратовской, Симбирской, и, наконец, проникает в Нижегородскую и Владимирскую. На юго-западе, в большей части малороссийских и новороссийских губерний растёт и развивается штунда, широким потоком разливаясь по губерниям: Херсонской, Киевской, Екатеринославской, Полтавской, Черниговской, Могилёвской, Каменец-Подольской и Бессарабской.

Юго-восток России охвачен новым религиозным движением, вызванным учением секты, получившей среди православных странное название «шалопутов». Движение это с особенной интенсивностью проявляется в Борисоглебском и Новохоперском уездах, затем в Земле Донского Войска, в Ставропольской губернии, в Терской и Кубанской областях и, наконец, на Кавказе, где, впрочем, можно встретить многочисленных представителей едва ли не всех существующих в России религиозных сект и учений.

Секта шалопутов в самое первое время своего возникновения имела крайне мистический характер и по сущности своего учения была весьма близка к секте хлыстов, вследствие чего во многих местностях (как, например, в Тамбовской и Воронежской губерниях) народ не делал никакого различия между этими двумя сектами. Но в последнее время в учении шалопутов, судя по известиям, появляющимся в печати, заметно прогрессивное движение: туманный, отвлеченно-мистический элемент в этой секте постепенно бледнеет и в ней всё сильнее и ярче выступают стремления, говорящие больше о земле, чем о небе.

В то время как юг России охвачен движением штунды, молоканства и шалопутства, на севере быстро растут и множатся учения бегунов, немоляков, воздыханцев, неплательщиков, сютаевцев и прочие.

Старый беспоповский раскол раздробляется на множество толков и учений, из которых многие принимают явно рационалистическую окраску; таковы немоляки, воздыханцы и т.п. Сущность учения немоляков состоит в том, что они, как показывает само их название, не молятся Богу, не произносят и не читают никаких молитв, не признают не только внешнего, но и внутреннего богопочитания. Священное писание, говорят немоляки, должно быть всё без исключения понимаемо в «духовном смысле».

Секта эта, как известно, возникла первоначально в Земле Войска Донского, но затем последователи её были обнаружены в разных концах России. Упоминается о появлении немоляков в Одессе. В 1867 году в Вятской губернии в Сарапульском уезде к секте немоялков стали примыкать целые селения. Начальство в видах её искоренения по старой привычке стало сажать главных виновников в острог. Тогда немоляки стали являться к местным властям толпами с просьбою о заключении их в острог. Толпы эти были до того значительны, что по недостатку помещения пришлось отказывать многим из них в исполнении их желаний.

Недавно немоляки появились в Нижегородской губернии. Знаток края г. Гацисский замечает по этому поводу: «Во многих селениях почва для новой веры совсем расчищена». В печати встречались указания о распространении немоляков в Варнавинском уезде Костромской губернии. Г. Беллюстин несколько лет назад сообщил о появлении в Тверской губернии (в Корчевском уезде) особого учения, близкого по характеру с немоляцким. По его словам, «учение это быстро разносилось» и «жадно принималось» крестьянами, не только раскольниками, но и православными.

Другая секта рационалистического характера, секта воздыханцев, возникнув недавно на почве старого безпоповщинского раскола, весьма мало известна в нашем обществе, хотя её учение заслуживает серьезного внимания по замечательно смелой последовательности и строгой логичности выводов: в главных своих положениях она имеет много общего с учением немоляков. «Понимать слово Божие, — говорят воздыханцы, — надобно духовно; точно так же молиться Богу-духу нужно духовно; всякие внешние действия поклонения богу не имеют ровно никакого значения. Поэтому церкви, священники, внешние обряды совершенно не нужны». Воздыханцы категорически отрицают таинства и зло смеются над постами, мощами, крестами, и т.п.

Впервые эта секта появилась в Калуге. Основателем её считается башмачник И. А-в (Иван Ахлебинин. — Ред.), бывший прежде старообрядческим начетчиком. Этот И. А-в — одна из тех даровитых и энергичных натур, которыми так богат сектантский мир. По словам «Калужских Епархиальных Ведомостей», учение воздыханцев перешло в другие уезды и начало распространяться среди населения Боровского и Малоярославского уездов.

В прошлом году газетами были переданы известия о появлении в Новоторжском уезде новой секты, названной по имени её основателя сектой сютаевцев. Явно рационалистический характер этой секты не подлежит никакому сомнению.

Два года назад сообщено было о появлении в Кемском уезде Архангельской губернии новой секты, сходной по своим воззрениям с молоканством и квакерством. Последователи этой секты отрицают церкви, священников, видимое моление, а иконы разрубают, выносят из домов и бросают в реку. Секта начала быстро распространяться.

Подобных примеров можно привести много.

Бывают случаи, когда критическо-отрицательное направление, принятое народною мыслью в области религии, переходит в крайность и сектанты постепенно и мало-помалу доходят до полного атеизма, до полного отрицания всякой религии вообще. Пример такого учения представит секта ненаших, или молчальников, возникшая первоначально в Саратовской губернии. Основателем её называют беспоповца федосьевского толка Василия Шишкина, сосланного за свое учение в Иркутскую губернию.

Василий Шишкин с ранних лет с жаром предался «отыскиванию истины», как он сам выражался. В этих поисках за истиной он побывал в четырёх различных сектах и трижды крестился, каждый раз на особый лад. Но ни одна из этих сект не дала ему нравственного удовлетворения; зато во время своих поисков он убедился, что каждая секта очень сильна в критике заблуждений других сект, но очень слаба в доказательствах истинности ее собственных учений. Это навело его на мысль, что все религиозные учения суть их собственные измышления. Изучая тщательно священное писание, он нашёл, что оно нередко будто бы противоречит само себе и что следующие из него практические выводы находятся в прямом противоречии с теми нравственными правилами, которые подсказывало ему его собственное сердце и здравый смысл. Пришедши к такому выводу, он долго мучился и терзался в целой массе сомнений, вопросов, недоразумений. Наконец, это тяжелое нравственное состояние разразилось кризисом: он начал отрицать священное писание, загробную жизнь, отрицать Бога, дьявола, и всякую религию вообще.

На вопрос «кем же создан мир?» ненаши отвечают: «Это всё от природы». Они считают, что мир существует от века в том самом виде, как теперь. В загробную жизнь и возмездие ненаши не верят. Они считают, что человек увековечивается и становится бессмертным в своём потомстве через своих детей, на которых разделяется и постепенно истрачивается, так сказать, и дух его, и тело; остатки же умирают безвозвратно.

«Не веря в загробную жизнь, ненаши не верят и в страшный суд в христианской его форме. Но они верят в страшный суд на земле, в великую борьбу добра со злом, при которой добро останется победителем. Борьба эта, по учению не-наших, идёт и теперь, но когда-нибудь наступит час решительной битвы. Истина живуча, „одно зернышко правды перетягивает целую уйму кривды“. Настанет, говорят они, великая борьба, в которой истина, правда, добро, одержат победу. Произойдет отделение „овец“ от „козлищ“. Добрые выделятся, завоюют себе право на особое существование и устроят свой рай здесь, на земле. Злые же выделятся в особые общества, устроят ад на земле, в котором они мало-помалу сами съедят друг друга в силу постоянной взаимной вражды. Тогда-то на земле настанет царство правды и добра».

Последователей секты ненаших называют также молчальниками. Такое название они получили вследствие того, что, будучи привлекаемы к суду за сектантство, они обыкновенно отказывались давать какие бы ни было показания и на все вопросы судей отвечали гробовым молчанием. Только изредка, в тех случаях, когда они не выдерживали своей роли, они разражались какими-нибудь резкими до грубости выходками. На первых же порах своего появления н-наши подверглись строгим преследованиям: одни из них были высланы в Иркутскую губернию, другие — на Кавказ. Однако, судя по некоторым указаниям, встречающимся в печати, можно думать, что последователи этой секты до сих пор уцелели в Саратовской губернии, где первоначально возникло это учение.

В журнале «Слово» недавно был помещён рассказ г. Короленко, в котором описываются разные типы арестантов одного из сибирских острогов. В этом рассказе, между прочим, передается сцена приёма партии пересыльных арестантов. Дело происходило в прошлом году. Действующим лицом этой сцены является пересыльный арестант, какой-то камышинский мещанин, оказавшийся сектантом-атеистом.

Тюремное начальство делает перекличку вновь прибывших арестантов. Камышинский мещанин не отзывается, безучастно молчит и только по временам и то с неохотой отвечает какими-нибудь резкостями на вопросы.

— Веры какой? — кричит между прочим начальство.

— Никакой! — отрезывает камышинский мещанин.

Смотритель быстро поворачивается к арестанту и в упор смотрит на него долгим, выразительным взглядом, видимо желая смутить и запугать. Арестант выдерживает этот взгляд с видом вялого равнодушия.

— Как никакой? — грозно продолжает начальство. — В Бога не веруешь?

— Где он? Какой Бог?… Ты, что ли, его видел?…

Из дальнейших заявлений арестанта оказалось, что он «суждён» и попал в острог за свои религиозные верования.

Каторга в Иркутске. 1900-е годы

В рассказе г. Короленко эта сцена передается как бы мимоходом; он ничего более не говорит о сущности учения этой секты, представителя которой выводит в ней. Тем не менее, по манере держаться — сначала упорно отмалчиваться, а потом говорить резкости по крайним атеистическим взглядам — можно догадаться, что перед нами один из последователей секты ненаших, или же секты, близкой или аналогичной с учением этих сектантов.

Само собой понятно, что учения с такими крайними воззрениями не могут рассчитывать на быстрое распространение среди народа. До подобного рода воззрений додумываются обыкновенно лишь немногие отдельные личности из народа. Секта ненаших представляет собой единственный пример того, что учение атеистического характера нашло себе известную, хотя и весьма немногочисленную группу последователей. Тем не менее, сам факт появления в народной среде людей, исповедующих подобные воззрения, представляется весьма знаменательным и вполне заслуживает того, чтобы серьезно подумать над ним.

При полном отсутствии сколько-нибудь обстоятельных местных исследований современного состояния сектантства по необходимости приходится в этом важном вопросе довольствоваться случайными газетными корреспонденциями. Нужно ли распространяться о том, насколько подобный источник не соответствует серьезности задачи?… Между тем, в настоящее именно время в народе происходит необыкновенное, быть может, небывалое прежде брожение, вызываемое, без сомнения, общими причинами, так или иначе затрагивающими народную мысль, народное чувство. Отдельные проявления этого брожения чаще всего отливаются в форму какого-нибудь особого учения с религиозной подкладкой. Но о таких учениях мы обыкновенно узнаём из газет лишь чисто внешние подробности.

Год назад, например, «Смоленский вестник» сообщил, что в Ельнинском уезде в приходе села Уварова появился сектант-проповедник, унтер-офицер Иванов, возвратившийся недавно из службы. Поселившись в своей деревне, Иванов начал распространять, по словам местного священника, «какое-то страшное и противное духу православия учение, которое он преподаёт с величайшею скрытностью при запертых дверях дома». Священнику удалось узнать только, что Иванов «не ходит в храм к богослужению, не признаёт плотского родства и вообще отрицает обряды церкви». Он успел уже склонить своего зятя и брата с семействами и многих других, которые перестали ходить в церковь. Дело перешло к судебному следователю». И только. С тех пор прошло более года, но о «страшном» учении до сих пор нигде ни полслова. И подобных фактов можно указать целые десятки.

Но ещё чаще можно наблюдать теперь среди народа такого рода брожение, которое не приняло ещё никаких конкретных, сколько-нибудь определенных форм, не уложилось ещё в рамки какой-нибудь секты или учения. На днях, например, в газетах сообщалось из Новгород-северского уезда, что там «с недавнего времени начали проявляться случаи религиозных колебаний», несмотря на то, что до сих пор в этом уезде, по уверению корреспондента, совсем не было раскольников. Впервые эти колебания обнаружились в большом селе Жадове; выражаются они «не в переходе к какому-нибудь новому положительному учению, а исключительно в отрицательной форме». Говорят, «последователей этих отрицаний и протестов в Жадове кроется много».

Мы приводим это известие как наиболее свежее; но каждый, кто сколько-нибудь внимательно следит за явлениями, происходящими в народной среде, без сомнения, припомнит множество подобных однородных сообщений, то и дело появляющихся в газетах в последнее время. Если при этом мы примем во внимание, что в печать проникают сравнительно лишь в весьма редких случаях известия о подобного рода движениях, а об огромном большинстве их обыкновенно никогда и не узнает интеллигентное общество, то для нас хоть отчасти будут понятны сила и размеры происходящего на наших глазах брожения народной мысли.

Ясно, что ни официальная церковь, ни официальная школа не удовлетворяют народа. Он видит в них лишь мундир и казёнщину, он встречает в них лишь схоластику, рутину и педантизм. Пытливые запросы его ума, страстные, альтруистические порывы сердца, «души» не находят отклика, не находят ответа ни среди духовных, ни среди светских учителей и пастырей. В результате является полнейшая религиозная и умственная неудовлетворенность и совершенное равнодушие к казенной церкви и школе.

Но жизнь не даёт успокоиться на этом; тяжелыми тисками беспощадно давит она мужика: тут и гнет капитала и кулака-кровопийцы, и произвол местных властей, и подавляющая нужда с голодовками, с непосильными податями и оброками; тут и пастыри духовные, «торгующие благодатью», нередко алчные, корыстные; тут и паспорты, связывающие народ; тут и произвол низших властей, их насилие, поборы, взятки, притеснения… «Где же тут правда?» — с горечью думает народ.

Читает мужик евангелие, которое всё больше и больше проникает в деревню; в евангелии говорится о любви, о правде и мире, о братстве. И вот в душе народа зарождается и вспыхивает горячее, страстное стремление во что бы ни стало найти такую «правую веру», при которой были бы невозможны проявления насилия, найти «правду», которая спасла бы мир, спасла бы людей от зла, греха, обид и притеснений… Если хотите, это проявление той же мировой скорби, которою больны все мыслящие люди нашей эпохи, это проявление той же болезни, которую многие называют недовольством действительностью и которою страдает современное нам поколение.

Всюду среди сектантов укореняется убеждение в отсутствии правды на земле, в отсутствии справедливости и правосудия в правящих классах… «Правда, как свечка, сгорела… правосудие в бегах… честность вышла в отставку… закон у сенаторов на пуговицах… терпение хочет лопнуть!…» Подобные афоризмы вы можете услышать среди сектантов любой местности: вы услышите их и в Архангельске, и в Москве, и на Кавказе. Такой пессимизм по отношению к правительственным сферам является прямым, непосредственным результатом той старой системы борьбы с расколом, о которой мы говорили выше в первой главе.

Но что особенно ярко выступает в русском сектантстве, что красной ниткой проходит через всю историю нашего раскола, это — социальный элемент, постоянное стремление, постоянные попытки сектантов устроить такую общинную жизнь, при которой не было бы места экономическому гнету, кабале, нищете, и кулачеству. И это, конечно, понятно, так как экономические бедствия издавна и безжалостно давили народную спину, насиловали народную совесть. Не в этой ли особенности нужно искать объяснение той невероятной живучести, той жизненности, которыми невольно поражает русский раскол каждого наблюдателя?

В стремлении создать новые формы общинной жизни сходятся все группы самых разнообразных сект и учений. В этом случае можно наблюдать глубоко знаменательную солидарность самых противоположных по своим догматическим воззрениям сект. Здесь идеалы бегунов (возьмите учение Евфимия и его позднейших последователей вроде Василия Петрова и Антипа Яковлева) вполне совпадают с идеалами младоштунды. В свою очередь общественные идеалы младоштундистов близки с учением известной, выделившейся из молоканства секты «общих». Наконец, общины, устроенные теперь шалопутами в некоторых станицах северного Кавказа могли бы вполне удовлетворить и младоштундиста, и последователя секты общих или учения бегуна Евфимия.

Таким образом, и происходящее на наших глазах почти повсеместное религиозное движение, вызываемое, главным образом, полным духовно-нравственным неудовлетворением народа, в значительной степени осложняется социальными и экономическими мотивами: с одной стороны, здесь действует всё более и более уясняющееся сознание народа ненормально-тяжелого положения своего, с другой — стремление найти такие формы жизни, которые дали бы возможность свободнее и легче вздохнуть народной груди.

Мы указали, хотя и в самых общих чертах, наиболее выдающиеся стороны и течения в современном сектантстве, основываясь на тех данных и сведениях, которые появлялись по этому предмету в печати. Но для каждого ясно, конечно, что все эти сведения и данные чересчур скудны, общи, сухи, отрывочны; они невольно возбуждают целую массу вопросов, которые остаются без ответов.

издательство ча-ща, 2019