Donate
Лекциякол

Charlie Hebdo: на страже французской души

У меня есть одно правило: избегать актуальных тем. К счастью, правило достаточно гибкое, и если припечет, то от него можно в любой момент отказаться. В данном случае, мне придется черкануть пару слов о Charlie Hebdo. По той простой причине, что я уже не в состоянии выносить тупость и топорность подачи информации в наших СМИ.

Давайте для затравки прочитаем редакционное обращение «Шарли». Один из карикатуристов подготовил, Джоан Сфар. А потом раскрутим спираль этой истории до последнего витка.


1) Франция — страна с долгой историей, и влюбленные там чувствуют себя свободно.
1) Франция — страна с долгой историей, и влюбленные там чувствуют себя свободно.
2) Париж — наша столица. Мы любим музыку, бухать и веселиться.
2) Париж — наша столица. Мы любим музыку, бухать и веселиться.


3) Столетиями любовники смерти пытались сделать так, чтобы наша жизнь потеряла вкус.
3) Столетиями любовники смерти пытались сделать так, чтобы наша жизнь потеряла вкус.


4) У них ничего не получалось.
4) У них ничего не получалось.
5) В конце концов, победа оставалась за теми, кто любил жизнь.
5) В конце концов, победа оставалась за теми, кто любил жизнь.





6) Девиз Парижа прекрасен.
6) Девиз Парижа прекрасен.
7) “Fluctuat nec mergitur” — зыблем, но не потопляем.
7) “Fluctuat nec mergitur” — зыблем, но не потопляем.



8) Друзья со всего мира, спасибо за ваши теги #prayforParis, но нам не нужны религии! Наша вера — это музыка! Поцелуи! Жизнь! Шампанское и радость!
8) Друзья со всего мира, спасибо за ваши теги #prayforParis, но нам не нужны религии! Наша вера — это музыка! Поцелуи! Жизнь! Шампанское и радость!


9) Терроризм — это не враг. Терроризм — это образ действий. Все время повторять «мы в состоянии войны» и не находить смелости сказать, с кем же мы воюем, — это путь в никуда. Наши враги — это те, кто любят смерть. Они прикрываются разными масками. Но их имена быстро выветриваются из памяти. Особенно в Париже. Поэтому они так злы.
9) Терроризм — это не враг. Терроризм — это образ действий. Все время повторять «мы в состоянии войны» и не находить смелости сказать, с кем же мы воюем, — это путь в никуда. Наши враги — это те, кто любят смерть. Они прикрываются разными масками. Но их имена быстро выветриваются из памяти. Особенно в Париже. Поэтому они так злы.


10) Люди, которые умерли этой ночью, жили, пили, пели. Они не знали, что объявили кому-то войну.
10) Люди, которые умерли этой ночью, жили, пили, пели. Они не знали, что объявили кому-то войну.


11) Вместо того, чтобы ссориться, мы должны помнить о главном: о нашем образе жизни.
11) Вместо того, чтобы ссориться, мы должны помнить о главном: о нашем образе жизни.
12) Любовники смерти, если Бог есть, он вас ненавидит. И вы уже проиграли, на земле и на небе.
12) Любовники смерти, если Бог есть, он вас ненавидит. И вы уже проиграли, на земле и на небе.
13) В общем, нахуй смерть.
13) В общем, нахуй смерть.

Этот год можно было по праву назвать не Годом Литературы (какая профанация, прости Господи), а Годом «Шарли Эбдо». Журнал стал известен широкой публике в январе, когда радикальные исламисты, тогда еще безымянные, расстреляли редакцию за религиозные карикатуры на Пророка.

Помню, как вы все, и я в том числе, радовались стрельбе. «Так и надо им, похабникам», говорило отечественное сознание, вдруг почувствовавшее себя со всех сторон православным всего за четверть века. В общем, отнеслись к произошедшему со всем христианским состраданием. У нас не принято издеваться над символами веры. Поэтому и Пусек так легко закрыли на два годика. Не тот культурный код.

Эту волну легко подхватила государственная пропаганда, которая со времен Майдана активно лепит из Запада агрессивное пугало. СМИ давили на все кнопки, дергали за все струны трепещущей русской души. И самая главная идея, разошедшаяся гораздо лучше абстрактных «духовных скреп», — наше морально-нравственное превосходство. Да, живем в помоях, заводы стоят, бюджеты пилят, НО! но, господа, у нас не усыпляют жирафов, как в Дании, не отнимают детей, как в Норвегии, не рисуют богопротивные карикатуры, как во Франции. И я тоже сперва повелась на эту уловку.

Нашим людям очень легко внедрить в головы любую ксенофобскую идею. Очень много факторов сошлось: реваншизм за развал Союза и позор девяностых, лингвистическая и культурологическая безграмотность, интуитивное недоверие к Западу, неуверенность в собственных силах, правоте и догматах. А ведь именно из–за культурологической зашоренности, мы не понимаем французов. Мы меряем их своей мерой, поскольку у подавляющего большинства нет ничего другого. И, разумеется, с точки зрения абсолютной русскости, мир в конец охренел. Но ведь то же самое мы увидим, если будем рассматривать происходящее с рафинировано китайской, американской или сенегальской точки зрения. Монологизм всегда конфликтен и глух к доводам противной стороны. Он отказывает ей в праве на существование. А для диалогизма нужна широта ума — последнее, что прививают в наших университетах.

Либеральный светский гуманизм — вот подлинная религия современных французов. Мы потому и считаем их зомбированными, что наши взгляды на мироустройство никак не сходятся. Нападки на верующих идут не от глупости карикатуристов, не от ксенофобии, а от того, что это врожденное право всякого свободного француза (чуть ли не обязанность) — гнобить религии и пророков.

В каждом номере «Шарли» вы стабильно увидите несколько абстрактных карикатур, скажем, на тему потребительского общества, кучу оскорбительных портретов политиков (через мерзкий, глумливый смех над властью француз демонстрирует свою гражданскую автономность, способность быть с чиновниками на равных и даже выше их), карикатуры на звезд (тут сам Бог велел) и парочку карикатур на религиозные мотивы.

Во-первых, нужно понимать на чем держится идеология среднестатистического француза, в чем его культурный мировоззренческий стержень. А складывались эти ценности веками, начиная с Révolution française. Все эти Liberté, Égalité, Fraternité. Тогда святая гильотина рубала головы налево и направо, в том числе королям и верховным советникам. Однако шел не только процесс избавления от монархии, но еще и активная дехристианизация. Тоже самое было и у нас, когда большевики совершенно справедливо давили попов за поддержку царизма. Царизма как менталитета.

Народу, в общем-то, глубоко пофигу во что верить, но какую-то замену предложить было необходимо. Нельзя взять и бросить народные массы в вакууме. Поэтому французские революционеры начали насаждать светский гуманизм. Можете прочитать про культ Разума (Culte de la Raison), культ Сверхсущего (Culte de l'Être suprême), а заодно про погромы католических монастырей, историю прекрасных компьенских мучениц и многое в том же направлении.

Потом был абсолютизм Наполеона, реставрация, пронумерованные республики и так далее. Но кое-что оставалось неприкосновенным. Та самая пресловутая свобода слова. Разумеется, всякое правительство цензурировало прессу, как могло, но никогда этого нельзя было делать в открытую. Свобода слова и стеба — священная корова французской цивилизации нового времени. При этом, чем более скабрезные шутки отпускают журналисты, тем лучше это свидетельствует, что счастью бюргеров со стороны репрессивного государства ничего не угрожает. Ни в Германии, ни в Англии, нигде вообще вы такого культа не найдете. И важная составная часть культа — возможность критиковать религию.

Если нам нравится, что возрождается соборность, что журналистам, критикующим РПЦ затыкают рот, дабы особо не богохулили, то для француза это неприемлемо в космических масштабах. Если кто-то из политиков позволит себе публично замахнуться на реликвию свободы слова, то это, не знаю, как если бы в России какой-нибудь политик водку запретил или подтерся триколором.

Что же произошло потом? Вышел новый номер «Шарли», в этот раз на обложке был тот самый захлебнувшийся сирийский мальчик, которого то ли перекладывали для фотосессии, то ли не перекладывали, не суть. Сперва истерика началась в самой Франции.

В Твиттере те же самые чуваки, которые Je suis Charlie полгода назад, начали скромненько так, стыдливенько отмежевываться от происходящего.

С“est justement pour leur liberté de parole qu”on a soutenu #CharlieHebdo en janvier — пишут они, мол «только ради свободы слова мы их в январе поддерживали».

За французскими СМИ, а там все–таки Мetronews, L’Express, Le Soir, потянулись другие европейцы, которые с милой ухмылкой начали французов в эту карикатуру тыкать.

Следом чухнулись наши колумнисты, и, как водится, с плеча рубанули какую-то хуергу, толком ни в чем не разобравшись.

Что же на той карикатуре? А там изображен тот утопший мальчонка, над ним подпись «он был так близок», а на берегу плакат «Акция! Два детских меню по цене одного!»

А теперь, разложим произошедшее по пунктам:

1) Объект карикатуры. Смеются не над этим несчастным мальчиком — пацан уже умер, ему все равно — а над созданным в медиасфере фантомом. Фотография с ним (пародируется именно фотография, поскольку воспроизведена фотографично), облетела все европейские телеканалы и интернет-ресурсы. В те дни европейцы активно размышляли, что им делать с мигрантами. И вдруг пронеслась перед глазами сакральная жертва. И мальчик такой удачный еще: не трупный, а как будто фарфоровый. И тогда сломали европейцев, надавив на их светский гуманизм: «Если мы не примем беженцев, то они захлебнутся на подходе к Лампедузе!»

Это миф, это все вовремя выстроенный и грамотно использованный миф. «Шарли», по дурости или продуманно, произвели атаку именно на него. Этот мальчик — икона светского гуманизма и на какое-то время его мученик. Можно рисовать трахающих друг друга пророков и богов, но нельзя нападать на объект всеобщего сочувствия. Обратите внимание, что по меркам Шарли эта карикатура и не карикатура вовсе — так, детский шаржик, то есть сами авторы уже пропустили шутку через фильтр самоцензуры.

2) Европейцу нравится ощущать себя светским гуманистом. Европейцу нравится спасать содомитов, мусульман, дикую природу и авангардных интеллектуалов — любые меньшинства. Они даже нас готовы спасти, но мы уж как-нибудь в рабстве под Путиным походим. А чего не любит ни один спасатель? Неблагодарности. И эта карикатура явно показывает, что едут беженцы не за свободой слова, а за жирными пособиями. Причем, где жирнее — туда и едут, в федеральные земли Баварии. Да и вообще вскрывается вся установка на потребительские ценности.

Тонкой линией проходит и то, что европейцы в глубине души в гробу видали таких беженцев, но тут уж обязывает идеология.

3) Французов поставили в щекотливое положение. В январе действительно полнации в едином порыве выперлось митинговать за свободу слова. А теперь подлая свобода извернулась и ужалила их самих, причем выставив на посмешище перед другими европейцами, прекрасно знающими больную мозоль Франции. И теперь обыватель должен совершать какую-то умственную или душевную работу, осмысляя, кого он вообще поддерживает. Как оказалось, никого — кого скажут. Как и у нас, впрочем.

4) Наши комментаторы уже злобно потирают ручки: «Мало их расстреливали». Господа, вы что, всерьез считаете, что этот утопленник оскорбил кого-то кроме ранимых французских буржуа? Ответной атаки не было, хотя бы потому, что большинство беженцев (настоящих беженцев) — христиане, которых выдавили со своей территории радикальные исламисты. Либо вообще нахлебники-паразиты, для которых утопший мальчик означает лишь уменьшение конкуренции.

Кроме того, наша патриотня, радующаяся любому загниванию Запада и активно раздувающая тему мигрантов (мы, кажется, озабочены ей сильнее, чем сами европейцы), проявила потрясающую непоследовательность. Смотрите. Когда был налет на редакцию — французы сами виноваты, что это произошло, вот-у-нас-в-стране-уживаются-миллионы-народностей. Когда пошла истерия с мигрантами, наши осуждали их мягкотелость: вот-у-нас-с-черными-не-цацкаются. А теперь, когда «Шарли» выступил против медиамифа, созданного специально под одобрение миграционной политики открытых дверей, наши опять загундосили: допрыгаются-упадок-морали-бедный-мальчик. Не надо так.

«Шарли», случайно или нарочно, затронули сердцевину мифа европейской цивилизации о самой себе. А демифологизацию я поддерживаю при любом раскладе, даже если она проводится грубыми и пошлыми методами. Франция — родина Рабле, не забывайте, а это суть славные традиции телесного разгула и карнавала. Жизнелюбие.

Только отдышались, как разразился новый скандал. Журнал посягнул на нашу родную трагедию с самолетом A321. Все интернеты уже переполнены скорбными воплями и призывами так или иначе распотрошить журналистов «Шарли». Главная претензия — они смеются над нашим несчастьем. Господа, дело в том, что… никто не смеется. И тогда, с мальчиком-утопцем никто не смеялся. И над оргией пророков, включая Мухаммеда, тоже как-то мало веселились. У политической сатиры и нет такой функции — делать смешно. Сатира должна, словно котят, тыкать власть и конформистов в их собственные лужицы по углам. Карикатуры «Шарли» не смешны, не красивы, зато бьют по болевым.

Мы не сильно лучше американцев, которых ругаем за нежелание нести потери, за нежелание воевать нормально, а не кидать огненный дождь с неба. Мы точно так же хотим to bomb them into the stone age, точно так же притихли, когда из Сирии пришел первый гроб с нашим солдатом. У нас же засекречены потери? Нет, гораздо лучше — потерь нет, как любили говорить на Украине.

Крушение самолета с последующей эвакуацией туристов из Египта — это тоже потери. И, разумеется, СМИ до сих пор жуют галстуки и не могут внятно сформулировать, что же произошло на самом деле. Потому что, если это теракт, то популярность вождя все же на пару процентов да опустится.

Наши уцепились за «Шарли», как за судьбоносный шанс. Списать на желтую газетенку все грехи, проблемы и медийную суету. Откуда такой шум? Нас ткнули именно в то, что мы никак не хотим признавать, — война приходит в каждый дом.

Помните, сколько бравады было? Российская авиация разбомбила стопитсот объектов ИГИЛ. Наши чиновники и обыватели стебались над неэффективной работой западной коалиции. RT и «Спутник» топили европейцев в потоках хвалебной пропаганды русского оружия. Вот и нарвались на ответную пропаганду. Черт с ними, с «Шарли». Их решение — их карма. Меня куда больше заботит нарастающий психоз на уровне нашей собственной страны.

Что пишет мсье Кадыров? «Не могу их назвать животными, так как это оскорбит невинных животных. Это твари, мрази, бесполые существа, не имеющие право на существование среди людей». Вот так вот, раньше кощунникам двушечку давали, а теперь можно и убивать. Как тогда, в январе.

Вы, господа, стали как-то болезненно обидчивы. Начиная с Pussy riot что-то такое щелкнуло в разуме нашего общества и понеслось: на попов наезжать нельзя — на гомоту можно; засекречивать потери и элитную недвижимость можно, а источники зарубежного финансирования СМИ — нельзя; крестный ход — да, хэллоуин — нет. Турчак может приказать забить Кашина арматурой за хамство в соцсети, а MDK и Rutracker не могут радовать безмозглый народ глумлением и пиратскими сокровищами. Стрелков может героически погибнуть за проект Новороссии, а выжить и критиковать происходящее — никак нет.

Вы не чувствуете в воздухе разлитый аромат сладкой ненависти? Как легко стереотипы вплетаются в разум толпы. Все держится на одном тонюсеньком волоске — на вере и на честном слове. В таком случае сатира десятикратно опаснее любых бомб. По моим прикидкам, где-то год-полтора, как мы живем не по правде. И потому отворачиваемся от нее со стыдом и неминуемой обидой. И лицемерим. И лезем к вождю в нагрудный карман вместо платка, чтобы он уберег нас от смерти и кризиса. Чтобы уберег от выбора, от ответственности.

Почему Путин не взлетел и не собрал самолет обратно? Почему патриарх не взмахнул кадилом и не обратил время вспять? Почему ракеты «Калибр» не разбомбили все беды, угрожавшие рейсу A321? Ведь, судя по тому, что льется на меня со всех сторон, — они бы могли это сделать.

Теперь и по Франции ударили. Враги одни и те же, жертвы одни и те же — невинные люди. А мы упиваемся возмездием. Ко мне сразу посыпались вопросы примерно такого содержания: «Ну что, будут «Шарли» рисовать на это карикатуру, али нет?». Я отвечала: возможно. Ведь на падение А320 с пилотом-самоубийцей несколько шуток прозвучало, хотя и не со стороны «Шарли». И про нападение на редакцию — тоже было. То есть, даже такая трагедия не является запретной темой. Ведь это смех несломленных: смех над агрессором, смех над смертью и смех над лживым сочувствием тех, кто просил Бога и судьбу наслать на французов такие же беды, как у них самих.

Помню все наши ответные карикатуры, видела, разглядывала. И после терактов их поток не прекратился. Наши патриоты упивались картинками вроде этой.

Мы обвиняем Францию в поддержке сирийской оппозиции. Мы защищаем Асада только потому, что Путин и все СМИ говорят, что он «хороший». Сидя на диване, ментально сражаемся за Сирию, как будто позади Москва. И забываем, что два года назад Франция почти в одиночку провела масштабную операцию «Сервал» против радикальных исламистов в Африке, в Мали. Уже не помним?

Я — народ. Не отдельно ставящая себя интеллигенция, а тот самый народ, который учится, работает, спивается, умирает и тянет на себе все то, что приписывают одному Путину. То же самое делает американский народ в шумном Нью-Йорке или в трейлерном поселке в Неваде. Тем же занят народ Франции. Мы все суть безликие рабы разноликих хозяев, которые заставляют нас презирать и ненавидеть друг друга.

Что мне сделал фермер Джон, что я должна хотеть видеть, как пылают в ядерном огне его кукурузные поля? Что я сделала фермеру Джону, что он должен хотеть видеть сожженный остов моего разбомбленного города? Мы не делали зла друг другу, и могли бы даже славно потрепаться за бутылкой ржаного виски.

Но мы рабы, мы же цепные псы, которых дергают за поводок, чтобы мы злее скалились друг на друга.

Мы рабы капитала. У нас нет денег и мы продаем себя тем, у кого они есть. И, получая жалкие крохи, мы приумножаем капитал хозяев. Мир стал бы лучше, если можно было убрать из него сверхприбыли. Если бы каждый получал фиксированную сумму, которой бы хватало на еду, одежду, развлечения, редкие путешествия, на создание и поддержание собственной индивидуальности. Но ее бы не хватило на лимузины и особняки. Потому что они не нужны. Капитал порождает не только неравенство, но и неравенство абсолютно дикое.

Мы рабы политики. Мы ненавидим врагов наших олигархов. Фермера Джона учат ненавидеть врагов его сенаторов. Работников фирмы Форда учат радоваться провалам «Тойоты». Почему я должна принимать мораль моих хозяев за свою собственную?

Мы рабы масскульта и СМИ. Почему я должна читать или смотреть то, что транслируют и издают мои обуржуинившиеся чинуши? Почему я должна из с трудом полученных денег отдавать часть для того, чтобы читать сказки представителей жирующей богемы? Почему я обязательно должна читать книги, отмеченные премиями, от Букера до Нобеля? Почему я должна по вечерам смотреть на причитания телеведущих, о том, какие у меня хорошие хозяева, и какие плохие хозяева у фермера Джона?

Вы думаете, что на карикатуре, вынесенной в заглавие, изображены призраки? Что это тени французских буржуа, которые и в post-mortem не могут отказаться от беретов и багетов? Нет, это дух самой Франции. Дух жизнелюбия, свободы, светского гуманизма и насмешек над смертью. Никогда там не приживалась танато-ориентированная культура.

Осталась ли я je-suis-charlie? Да я с каждым днем становлюсь Charlie все больше. И я не удивлюсь, если через год мне откажут в праве «на существование среди людей». Скажем, за крамольный постик на стене. И все. Мои семья, работа, творчество, прошлое и будущее полетят в бездну из–за того, что я обидела кого-то сильного.

Marina Malazonia
Сергей Виноградов
Olga Gulyaeva
+5
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About