Настоящего не существует!
Архитектор Егор Орлов о спекуляциях, утопиях и новом вокабуляре.
Издательство TATLIN.
Интервью впервые опубликовано на портале TATLIN (12 сентября 2016)
Редактор: Ульяна Яковлева.
Вне всяких сомнений, архитектурная среда уже успела усвоить имя Егора Орлова. Оно хорошо знакомо как молодым архитекторам, которые не противятся экспериментов и пристально следят за трендами, так и закоренелым профессорам, воспитавших не одно поколение архитекторов. Не так давно этот молодой человек, называющий себя концептуалистом и спекулирующим архитектором, поступил в Университетский колледж в Лондоне (University College London), в Школу архитектуры Bartlett. Кроме того, в его ближайшие планы входит работа над кандидатской работой на тему «Эволюция утопических теорий» в МАРХИ под руководством профессора Оскара Раульевича Мамлеева, создание собственной экспериментальной школы архитектуры и многое другое. Мы решили поговорить с ним о новых форматах работы с будущим, спазмах мегаполисов и способах существования утопий сегодня.
Ульяна Яковлева: Егор, как правило, ты презентуешь себя в качестве архитектора, работающего в жанре спекулятивной архитектуры на грани дизайна, фикции и футурологии. В таком случае, можешь ли рассказать о том, что представляет собой спекулятивная архитектура (учитывая тот факт, что само слово «спекулятивный» в общепринятом смысле имеет отрицательные коннотации), какую ценность она несет, как давно и, главное, почему тебе это интересно?
Егор Орлов: Хватит разбрасываться будущим!
Сегодня архитектор более не работает в рамках конфликта правда-вымысел. Эпоха правды в архитектуре завершена. Мы ждали очередной волны историй о будущем нового толка, порцию грез для утомленных жителей. Это начало новой футурологической миссии, не вступающей в противостояние с минувшей, но революционирующей из нее.
АРХИТЕКТОР БОЛЕЕ НЕ РАБОТАЕТ В РАМКАХ КОНФЛИКТА ПРАВДА-ВЫМЫСЕЛ. ЭПОХА ПРАВДЫ В АРХИТЕКТУРЕ ЗАВЕРШЕНА. МЫ ЖДАЛИ ОЧЕРЕДНОЙ ВОЛНЫ ИСТОРИЙ О БУДУЩЕМ НОВОГО ТОЛКА, ПОРЦИЮ ГРЕЗ ДЛЯ УТОМЛЕННЫХ ЖИТЕЛЕЙ. ЭТО НАЧАЛО НОВОЙ ФУТУРОЛОГИЧЕСКОЙ МИССИИ
Утопические проекты, выполненные в спекулятивном жанре (от латинского Speculatio — выслеживание, высматривание), в первую очередь, отвечают на вопрос: «Что если?». В архитектуре — это отвлеченное рассуждение, тип теоретического знания, которое, в отличие от фактологической футурологии, выводится без обращения к опыту. Опыт нам больше не нужен. В скоростном и ритмичном потоке, сшитом из безумно долгих лонгридов, мыльных опер, абсурдных ситкомов, эпичных историй и остросюжетных событий, нам сложно обращаться к данному инструменту, ставшему бесполезным для нас. Его сменило сезонное мышление — структуры без начала и завершения. Спекулятивные проекты сбегают из обычной системы работы с будущим, предлагая новый тип визионерского знания.
Нам не нужна переупаковка старых знаний! Нам необходимы саркастические попытки, которые будут способны слепить новые жанры в работе над будущим.
То ли статьи в журнале Playboy, то ли оккультные трактаты, то ли академические исследования, то ли рассказы-комиксы. Я говорю о машине, способной «открывать новые идеи», открытия, до которых не дотянуться и не разглядеть никак иначе. И это открытия особого характера.
ТО ЛИ СТАТЬИ В ЖУРНАЛЕ PLAYBOY, ТО ЛИ ОККУЛЬТНЫЕ ТРАКТАТЫ, ТО ЛИ АКАДЕМИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ, ТО ЛИ РАССКАЗЫ-КОМИКСЫ
Спекулятивные утопии не работают в плоскости практических задач, но оперируют в области прототипирования гипотетических моделей человечества. Мы обсуждаем фантом, образ. Процесс спекулирования позволяет нам рушить «логику», создавать свою собственную для того, чтобы «активировать наш эксперимент» в нужном для нас направлении развития.
СПЕКУЛЯТИВНАЯ УТОПИЯ — ЭТО АНТИДИЗАЙН БУДУЩЕГО
Спекулятивная утопия — это антидизайн будущего. У нее нет прекрасного ответа. Она постоянно находится в процессе изобретения проблемы, дает понять о ее существовании, не предлагая четкого решения. А нужны ли нам ответы сегодня? Спекулятивные романисты — вот новый сорт архитектурной профессии нашего времени!
СПЕКУЛЯТИВНЫЕ РОМАНИСТЫ — ВОТ НОВЫЙ СОРТ АРХИТЕКТУРНОЙ ПРОФЕССИИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ!
Для меня это язык, способ говорения о будущем, актуальный именно сегодня и рожденный образом мышления современного поколения, которое не просто застало момент появления уникальной среды, а было порождено самим ландшафтом, воспитано новым миром. Это особый жанр архитектуры, кардинальным образом переосмысляющий функции и задачи утопии сегодня.
УЯ: Твоя дипломная работа «Будущее архитектурного пространства. Киберотопия. Смерть аналоговых городов» не только получила широкое признание и завоевала множество Дипломов, но и получила соответствующую критику. К примеру, в одном из отзывов твой проект называют «странным жульверновско-кибепанковским», неспособным переосмыслить текущие представления о будущем и настоящем. Что ты думаешь об этом? И, действительно, можешь ли рассказать, как в твоей работе связаны изображения и текст — что было первичным?
ЕО: На протяжении четырех лет курса архитектурного проектирования на кафедре ТИА в КГАСУ моими преподавателями были Ахтямов Ильнар Ингельевич и Ахтямова Резеда Хакимовна. Мы рассматривали мегаполис как живую систему организма, находящуюся в постоянных изменениях и взаимодействиях со множеством процессов. Уплотняя город, мы провоцировали его пространства на смелые комбинации. А экспериментальные модели организации общества, социальные конструкции, предлагаемые нами для жизни завтра, требовали создания «многоуровневой», «интуитивной» и «трансформирующейся» среды города, отвечающей на требования о новом понимании «счастья» обитателей мегаполиса будущего. Мы учили города ошибаться. Спазмы мегаполиса помогают вырваться за рамки функционирования его традиционной системы, давая место неожиданным открытиям. Его структуры оперируют и обмениваются рисками. Риски — это новые ресурсы
Сегодня мы живем не в подвижных зданиях, а в коммуникациях. Сама коммуникация становится местом для жизни. Структура мегаполиса может быть сколь угодно сложной, неожиданной, быстрой и запутанной. Странное — «новый черный». Опыт игрового и серьезного становится неразличим. Тем не менее, герой рассказа о будущем постоянно понимает то, где он находится сейчас, читая ритмичные паттерны, триггеры и последовательности, сменяющиеся в окружающем его ландшафте. Он не знает сам город целиком, забывая его каждое утро, но осознает, как тот работает. Таким образом, увеличение элементов сложности является механизмом, позволяющим этой сложностью управлять.
Именно поэтому, для того, чтобы описать город будущего, рассказать о тех странных и непонятных процессах, которые будут протекать в нем, необходим не только текст особого жанра, но и другие элементы инструментария по его поиску и описанию.
Огромное влияние на процесс поиска нового изложения будущего оказала сильнейшая казанская школа архитектурного рисунка. «Архитектурная фантазия» — отдельное упражнение, которое учило нас «структурно-пространственному мышлению» в процессе моделирования вымышленного мегаполиса. Мы учились думать о будущем, а не изображать его.
Другой образовательный кейс — «Скульптура». Там, под руководством Ильнара Ингельевича, мы экспериментировали с пространством, с его динамикой и статикой, развитием и разложением. Из одинаковых элементов необходимо было «собрать» структуру, которая находилась бы в интуитивной неустойчивости, была ограничена рядом факторов — например, стремлением к отсутствию точек опоры.
УЯ: Глядя на твой проект, нельзя не вспомнить о пути, который совершает архитектура в переломные моменты — многие историки утверждают, что новые направления, самые абсурдные и фантастичные, появляются именно в такое время. Так, смеешь ли ты утверждать, что мир замер в ожидании чего-то непредсказуемого? Или мы уже являемся свидетелями важных, поворотных событий?
ЕО: Я склонен полагать, что утопии не останавливались эволюционировать. Напротив, сегодня этот процесс стремительно ускоряется и требует от нас постоянного анализа современной исследовательской среды, и того, что в ней происходит.
Порой, может показаться, что никакого отношения к науке происходящие там эксперименты совершенно не имеют. Отчасти это так. Перед нами особый тип производства будущего — желание и образовываться, и развлекаться. Утопия изобретает новые жанры своего изложения, один из них — «архитектурная беллетристика»
УЯ: И еще один вопрос касательно твоей дипломной работы. В тексте ты часто ссылаешься на книгу Марка Дери «Скорость убегания: киберкультура на рубеже веков», в которой анализируется взаимосвязь киберкультуры 90-х годов с контркультурой 60-х. Не смущает ли тебя столь серьезный временной разрыв — между сегодняшним днем и моментом публикации книги?
ЕО: Главная революция, которая произошла с нами в последние десятилетия — это появление медийных коммуникаций, которые положили начало переосмыслению модели человечества.
Первым толчком к такого рода эксперименту положила контрультура 60-х. Это начало ярких мутаций социальных конструкций, которые в последующем, по причине набирающих ход ритмичных изменений в мироустройстве и философии жизни, стали происходить лишь чаще. 60-ые — времена зарождения нового образа мысли. Тогда отношения перестают быть логичными и рациональными, их сменяет поэзия отношений. Появляются попытки сформулировать новые слова, определения, которые должны были быть способны описать культуру новой современности. Описанные тогда явления находятся в нашем вокабуляре и сегодня.
ТОГДА ОТНОШЕНИЯ ПЕРЕСТАЮТ БЫТЬ ЛОГИЧНЫМИ И РАЦИОНАЛЬНЫМИ, ИХ СМЕНЯЕТ ПОЭЗИЯ ОТНОШЕНИЙ
С наступлением 90-х меняется не только понимание систем взаимоотношений, предлагающих все новые варианты того, как можно жить, появляется иное осмысление окружающего нас ландшафта. Это время стремилось выработать принципы он-лайновой органики, рассказать о городе, как о возникшем феномене медийного мутанта, урбанистической экосистемы, которая начинает обитать и думать, как медиа.
УЯ: Егор, невозможно обойти стороной и твою исследовательскую работу на «Стрелке», выполненную в рамках выпускного проекта «Большое будущее». Расскажи об этом.
ЕО: Первой задачей в ходе плотного образовательного сезона на «Стрелке» было выявление зарождающихся трендов, которые должны кардинальным образом изменить окружающий нас мир в ближайшие десятилетия. Далее, на их основе, набрав достаточное количество данных, подкрепив их авторитетными исследованиями, проконсультировавшись с ведущими экспертами и институтами в этих областях на стадии research project, мы должны были перейти к процессу самого «дизайна будущего».
Целью было сгенерировать саму жизнь поселения в контексте набирающих ход трендов, причем в масштабе «рутины будущего», а именно, наложив все это на «повседневный российский контекст завтрашнего дня». Как продукт такого рода дизайна появилось панно воображаемой России «от Москвы до
Поразила структура самой образовательной программы сезона, ее детальная осмысленность, модульность и заложенная потенциальная трансформация. Сама программа была изложена в расписании занятий и процессов предстоящего года на входном стенде и была больше похожа на «расписание рейсов» для ожидающих вылета посетителей. Словно огромное табло, резервирующее и настраивающее все, от настроений и лекционных послевкусий «жителей» до аутентичных светских вечеров-раутов, запрещающих всяческие digital activities. В процессе последних мероприятий основной задачей являлось часами фланировать по аудитории, не торопясь, прислушиваясь или пришвартовываясь к разбросанным тут и там по комнате небольшим группам людей, спокойно, за чашкой кофе, или агрессивно, под артистические конвульсии спикера и громкие манифесты студентов, обсуждающих самые разные темы — от политики и биотехнологий до доминирования современного Китая.
СЛОВНО ОГРОМНОЕ ТАБЛО, РЕЗЕРВИРУЮЩЕЕ И НАСТРАИВАЮЩЕЕ ВСЕ, ОТ НАСТРОЕНИЙ И ЛЕКЦИОННЫХ ПОСЛЕВКУСИЙ «ЖИТЕЛЕЙ» ДО АУТЕНТИЧНЫХ СВЕТСКИХ ВЕЧЕРОВ-РАУТОВ, ЗАПРЕЩАЮЩИХ ВСЯЧЕСКИЕ DIGITAL ACTIVITIES
Нас штормило весь год, но то была намеренная позиция. Постоянно вносились какие-то изменения, чтобы нормализовать процесс, перенастроить, починить или же, наоборот, нарушить, сломать, спровоцировать жителей школы к смелому моделированию дополнительных «способов» для прочтения «Большого Будущего».
Наша группа презентовала проект «Биология без границ — революция тела и природы», в котором мы исследовали потенциал биотехнологий завтрашнего дня, переосмысляющих медицину будущего. Принципы спекулятивной биологии будущего и синтетического дизайна, изучаемые в рамках данного образовательного сегмента, были нацелены на создание альтернативных и усовершенствованных (дополненных) систем организмов, которые обладают иным принципом функционирования, роста, развития, рождения и смерти.
УЯ: Не так давно на одной из информационных платформ была опубликована твоя статья «Спекулятивная утопия — образ мышления эмоционально-сетевого поколения». К слову, начинается она также довольно эмоционально — с призывом вновь становиться утопистами. Почему для тебя это важно?
НАСТОЯЩЕГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ!
ЕО: Мы перестаем вникать и осмыслять изменения, так как они быстро становятся частью нашей новой повседневности. Прямая включенность в пространство / функцию / сценарий сменилась их периодическим потреблением, ритмичностью, чертой, свойственной новому поколению, которое теряет заинтересованность в сюжете каждые несколько минут. Во времена многочисленных моментов переключений нам нужна новая модель утопии. С истории на историю, и обратно. Вселенная детства распространена на весь город.
Настоящего не существует!
Мы воспитываемся средой, в которой, закрывая на ночь глаза, на утро герой вновь купается в ее очередной мутации. Возникает вопрос: «А нужно ли нам тогда вообще будущее? Существует ли оно? И как с ним работать?». Это попытка поразмышлять над эволюцией утопических теорий, попытка найти ту форму и формат работы, которые бы позволили взаимодействовать с будущим сегодня. Нам необходимо научиться создавать утопические прототипы заново и по иным алгоритмам. Вновь стать утопистами…
НАМ НЕОБХОДИМО НАУЧИТЬСЯ СОЗДАВАТЬ УТОПИЧЕСКИЕ ПРОТОТИПЫ ЗАНОВО И ПО ИНЫМ АЛГОРИТМАМ. ВНОВЬ СТАТЬ УТОПИСТАМИ…
