Эту документальную пьесу создали Анастасия Патлай и 26 театральных эмиссаров Центральной Азии на сцене легендарного ташкентского «Ильхома» в минувшем сентябре.

Уже тринадцать лет там проходит Лаборатория молодых режиссеров Центральной Азии, которую поддерживает Посольство Швейцарии. В этом году к режиссерам присоединились менеджеры, а программу для лаборатории организовала и провела «Школа театрального лидера» московского Центра имени Вс. Мейерхольда. Участники –

большинство из них работают в независимом театре — съехались в Ташкент из пяти стран: Узбекистана, Таджикистана, Кыргызстана, Туркменистана и Казахстана. Помимо курса стратегического планирования Елены Тупысевой они прошли через режиссерский мастер-класс Романа Феодори, лабораторию театра горожан Екатерины Бондаренко и лабораторию документального театра Анастасии Патлай.

Такая конфигурация лаборатории (участники с Востока, педагоги из Москвы) неизбежно носит колониальный оттенок. Ведь колониализм закончился, а колониальность — нет. Поэтому мы, как умели, избегали наставничества и стремились к партнерству. Поэтому мы пригласили в лабораторию Патлай и Бондаренко — они уроженки Ташкента. Опытом с участниками делились Анастасия Тарасова из алматинского «ARTиШОКа» и Ирина Бхарат с Борисом Гафуровым из «Ильхома».

Поэтому мы больше слушали и меньше вещали. И в последний день, 30 сентября, мы услышали эту пьесу о миграции. Ее исполнили сами участники. Это был, что называется, свидетельский театр — наиболее далекая об объективации театральная практика.

О чем эта пьеса? О том, что в Центральной Азии — представьте себе — есть независимый театр, и его делают невероятно рисковые, красивые и мотивированные люди. У них есть чему учиться — например, делать невозможное и сохранять достоинство и юмор в любой ситуации.

Куратор программы Елена Ковальская

сентябрь 2019, ТашкентДокументальная пьеса для 26 участников

Пьеса Анастасии Патлай. Интервью для пьесы собирали: Наталья Гурина, Роман Егоров, Гульнара Ишмуратова, Антонина Кадырова, Ашот Даниелян, Анна Суворова, Ольга Малышева, Антон Болкунов, Тимур Каримжанов, Ксения Кутелева, Елена Покрас, Мадина Беспаева, Азамат Абдильдинов, Шахджамшед Умари, Фарход Тухташев, Гайрат Кодыров, Масъуд Вохидов, Ришат Канибетов, Василий Андронов, Игорь Аннаклычев, Чагалдак Замирбеков, Адылбек Болорбек УУЛУ, Байыш Нурсаид УУЛУ, Жыргал Эрмекбаев, Ольга Щетинина, Мунара Корпотаева.

ГАЙРАТ

Я на русском буду говорить, чтобы было понятно, могу потом на таджикский перевести. Я закончил институт, актерское. В 2009 году проработал, хотел заявить о себе командой, что мы вот что-то стоим. Можете нам нормально заплатить? Вот мы будем подтягивать театр там, искусство. А этого не получилось.

Год проработали, и у меня такая… личная была проблема была — со зрением. Я так родился — миопия высокой степени… был близоруким я. В тот момент она у меня ухудшалась. И в 2010 году очень сильно ухудшилась. Я подумал, посмотрел по интернету, и пришла такая идея. Ну там невозможно было зарабатывать на операцию, потом, у меня жена, у нас был один ребенок, дочка. Дочку оставили бабушке и пошли с женой зарабатывать для меня — копить на операцию. Фруктово-овощная база была в Екатеринбурге, я там телегу таскал. Рано-рано утром ехали на базу, где-то в пять часов утра. И там у меня своя тележка была, я купил ее там. И таджикам, у которых был ларек на базаре, точка — они приезжали на базу, ходили, и покупали меня, чтоб я со своей тележкой брал. И увозил в машину, когда закончат. Вот я работал там зимой, летом. Ну, территория этих, грубо говоря, черных же. Там никто не обращал внимания на чистоту, на гигиену. И полтора года проработал там, точно не помню. Где-то 150 000 получилось. Вместе с женой. Она нянчила детей эмигрантов, и ей тоже по чуть-чуть платили. Там эмигранты, моя жена присматривала за ихним ребенком — они нас кормили и жилье дали. И у меня очень маленькая зарплата была, 500 рублей за день в среднем. И получилось накопить. Я в долг взял, когда ехали, на билеты, за прописку. Вот все это вернули.

Я сам лично по интернету нашел клинику в Москве, назначил прием через интернет. Здесь купил билет на поезд. Там операция — лазерная коррекция зрения — проводится за счет сетчатки. Оказывается, у меня сетчатка тонкая. Если там дырка появится — ты ослепнешь. И немного надо сжигать. Из–за этого результат будет незначительным. Я согласился. Потому что я думал, вот я молодой человек, я должен кормить семью, я должен быть здоровым, чтобы я мог видеть и кормить. Хотелось остановить это все. Смотрю, в Москве дорого. В Екатеринбурге назначил операцию себе. Потом они сделали мне операцию. Три дня я провел там. Потом пришлось вернуться домой. Прописали мне на год это не делать, то не делать, это не есть, вот с такой температурой лицо не мыть. Все там прописано было. Я приехал обратно на родину, это 2012 год. Мужик в деревне единственный. Брат у меня тоже в миграции был. Пришлось поработать — пахать. А так сидеть, смотреть, как женщины всё делают, совесть не позволяла. И всё — зрение в минус пошло. Давление вскочило в глазном яблоке. Оно потом не восстанавливается. Все обратно пошло.

ОЛЬЧА

Нельзя смотреть глазами в барабан. Его нужно постоянно крутить. Нужно при этом улыбаться, танцевать, не знаю, делать всё, что хочешь — играть с этим процессом. Не просто отдать билет, а какой-то фокус с этим билетом сделать, как-то это обозначить, что тот билет, который вытащили, он ну просто вообще пиздец какой самый счастливый на свете.

Если ты приезжаешь официанткой, например, или дилером или… то есть ты должен выбить себе это место. Прям ну заслужить его. Заслужить, выбить, соответствовать,

Лебезить, э… смотреть там в пол и так далее. Смотря на кого ты приезжаешь. Если ты, например, приезжаешь там на помощника главного повара, то к тебе другое отношение. Но тебя всегда есть кем заменить. Всегда.

Ребята держатся, потому что они почти никогда не вылазят из этого казино. Они домой ездят один раз в месяц, или могут себе позволить один выходной всего, этого выходного хватает только на то, чтобы выспаться. Люди копят деньги, отправляют деньги домой.

А ещё в этом Капчагае жить невозможно, в одной большой закрытой коробке размером с город. Ничего нет. Перекати-поле. Все работают по казинохам. Один спортзал на весь город. А вот это водохранилище, что удивительно, почему-то называют морем.

Если ты работаешь в казино, то у тебя один бесконечный «день сурка».

ШАХ

В общем так, сначала тебя учат как правильно чистить рыбу. Там своя технология: сначала отделяешь голову, кладешь отдельно, затем разрезаешь рыбу с середины до хвоста, вытаскиваешь из нее все эти дела, бросаешь в другой ящик, и в конце уже засаливаешь ее и складываешь в отдельный ящик. Пока ты учишься, тебе платят 14 евро. Обучение зависит от тебя, научился за неделю, отлично, за месяц — дело твое. Но там нет ничего сложного, потом переходишь на полную оплату — это 18-20 евро. Ну я загорелся этим, начал искать. Вбивал в поиске: «Норвегия, работа, чистка рыбы». В рыбе что хорошо — не надо знать языка; естественно, я норвежский не знаю, да и английский хромает. А с рыбой говорить не надо, рыба молчит, и сам молчишь как рыба, и чистишь рыбу. В итоге поисков я вышел на театралов иранцев, которые приглашали нас на фестиваль в 2016 году, они живут в Норвегии уже 15 лет. Оказалось, попасть туда не так уж и просто, по сути, есть три способа. Политическое убежище, как студент, или 50 000 на счету, чтоб дали визу. У меня не было ничего.

Эх, я вот думаю, если бы все получилось, если бы все же удалось уехать, если я научусь чистит рыбу и буду получать по 20 евро за час, я бы работал где-то шесть часов в день. Да шесть, не восемь — на хер мучиться. 120 евро в день — это и так нормально, чтоб быстрей идти к своей мечте. 120 если умножить на 5 дней — получится 600 евро, и 4 недели — это 2400. Ну, на жилье 1000, еда 400 (если дома готовить и особо не тусить). А если мы с Далером вместе поедем, то экономия на квартире в два раза. Итого, остается 1500 в месяц чистыми. 10 месяцев — 15000, если обобщить, то, скажем, за 5-6 лет 100 000. А собрав 100 000 в Душанбе я бы купил квартиру и переехал с родителями в Душанбе, и, конечно, остальные деньги — на театр.

ИГОРЬ

В 2007-м я открыл театр, первый и единственный частный театр в Туркменистане. Это был не только я, это было несколько ребят, несколько ведущих актеров государственного театра. Спустя какое-то время… мы перекочевали в одно помещение, не арендовали, а больше находились на каких-то правах частных приходов и уходов — сыграли, что-то заплатили и ушли.

После этого у нас повысился статус. Мы, ну, точнее, я, так как театр на меня оформлен был. У меня фамилия более-менее подобающая, соответствующая, туркменская.

Мы, — я, получается, — взял на себя это здание в аренду, то есть официально, трехсторонним договором. Ну, и уже было больше ответственности. Уже надо искать деньги, надо работать, надо развиваться. Потом спустя, наверное, года три, два мне просто посчастливилось: случилось, наверное, чудо. Второе чудо вообще после того, как я стал независимым театром. Второе чудо — это было большое финансовое вложение. То есть пришел человек, который сказал: «Давай я тебе помогу». Ну и из старенького зала бывшего кинотеатра это превратилось в такой уютный… уютный зал театра — с театральным оборудованием, со светом, со звуком, с возможностью трансформаций декораций.

И всё это продолжалось до марта этого года. То есть, с тринадцатого года до марта этого года это всё продолжалось. Помимо этого, театр ездил на фестивали. Лет пять назад театр открыл свою студию. То есть начиналось всё с того, что это были дети актеров. Наши «сыны полка». А потом это всё разрослось, и вот на конец лета вот этого года было где-то пять групп порядка двадцати человек разного возраста, начиная от 3-х, заканчивая 14 лет. И сейча ребята мне звонят, спрашивают: когда начинаем? Мне очень сложно сказать, что мы как бы никогда не начинаем.

ОЛЬЧА

Когда ты меняешь реакцию, да? Вот он сидит, просто вот так вот, с раскрытыми ногами…А ты вот так работаешь: такая маленькая сценка, вот так ведущий стоит, ты рядом. И ты понимаешь, что у него просто встаёт член. И он сидит, и он прямо весь смотрит на тебя … типа, показывает, не сделаю ли я ему минет, например. А идёт розыгрыш, и всё это происходит, он откровенно просто пишет, и пишет он по-хамски, некрасиво, ну там: «чё, пойдём уединимся», я ему в ответ: «я с тобой не пойду, может, предложишь охраннику?» И я ему на уровне пантомимы это всё объясняю, он переводит это в шутку, начинает со мной стебаться, и как бы какие-то такие штуки. В основном это зависит от девочки, если она умеет внешне как бы показать субординацию, то никогда ничего не происходит. Рассказывали, что отношение казино к работникам: они вообще никак не защищены, работники. Для казино клиент всегда прав.

ИГОРЬ

В марте этого года вышел закон о новой арендной плате. Ну и соответственно, помещение 600 квадратов, оно относительно большое. Конечно, та аренда, та сумма, которая сейчас встаёт, она в 6 с половиной раз выше той, что была. Я ее не потяну. И я как бы это помещение свое сдаю. Единственное, что у меня отдельная история со сдачей помещения. Эти кресла пресловутые. Когда я менял кресла, я их честно сдал балансодержателю. Но акт приема-передачи не написал. Ну и они не написали, хотя они должны были сделать. Ну, и сейчас мне инкриминируют, что я их куда-то украл даже… Хотя они лежат, но, правда, в таком непотребном виде. Они провалялись в этом парке все эти 6 лет. Ну, неважно, мы уже вроде договорились, кресла свои я просто подарю. Может, действительно, в этом здании будет продолжать театр, а я не смог это сделать.

РИШАТ

Я вообще не мыслил, что можно что-то менять. Нужно ли что-то менять, даже не задумываюсь об этом. Туркмения — место, где я живу и не более. Уехать, конечно, хорошо, но чем я буду заниматься?

В школе я учился до 8 класса, точнее учился до 10, но до 8 учился не в очень дружном классе, а потом я перешел в класс дружный. 8 Марта, дни рождения отмечали вместе, класс был специальный, с физико-математическим уклоном. И не как в обычном классе были построены парты, стулья там по двое сидят, был такой «п» порядок, и вот в середине учитель, а мы рассаживались и сидели. Учитель у нас был руководитель, по физике математике он первые места занимал очень хорошие, это по образованию, а так было у него не очень — жена ушла, квартиру пропил, жил в школе. Даже случай был: первый урок, а учителя нет, начинаем шуметь, заходит завуч: «что шумим?» «А вот учителя нету». Заходим к нему в подсобку, а он там бухой, никакой лежит, мычит.

Класс дружный был, умный, и вот то, что нихуя не понимаешь по математике, не мешало нам дружить. Мы три долбоеба были: я, Толик и Тимур. Мы в конце буквы «П» сидели. Мы дружный класс — «ботаники», а еще «хулиганы» были — класс, из которого я пришел. И у нас была объединенная физкультура, и эти доебались до Тимура: «чё у тебя, дружный класс? А если ёбнем, за тебя друзья вступятся?» И сговорились. Ну вот мы сидим на уроках, очкуем, нас бить будут. И после школы нас завели за блок. Они не ожидали от нас такой прыти — все пришли. Все стоят, стоят — и один из них стал избивать Тимура. Наши все стоят, говорят: «один на один, все в порядке». Потом другой подключился. И сейчас кто как помнит, кто как рассказывает, 99 процентов героями себя считают. Хотя все стояли. Я один пошел, и меня помяли тоже, у Тимура лицо опухло. Побили нас, для победы духа не хватило, у нас духа изначально не было, проиграли позорно, хотя, могли бы разнять. Стояли большие, здоровые, друзья.

После школы все уехали, это дело зоны комфорта. Будущее было — там, здесь — темно, дальше не вырасти. Какой-то рост, какие-то достижения — они виделись за границей.

ОЛЯ

Я провожала двоих самих моих близких человека. Это моя лучшая подруга, которая три года назад переехала в Испанию. И мой самый лучший друг, с которым мы вместе приехали в Алматы, поступили, остались, он сейчас живет в Швеции. Он гей. Он уехал со своим партнером, потому что им было некомфортно в Казахстане. Им для того, чтобы выехать, нужно было доказательство, что их обижают в Казахстане. И они придумали такую историю: они сфабриковали собственное похищение. То есть, их было четверо, и у них общественный фонд. И они попросили меня им помочь, потому что я была журналистом, главным редактором в издании. Мы написали пресс-релиз о том, что двух учредителей общественного фонда, которые занимаются проблемами ЛГБТ в Казахстане, похитили. А ребята просто поехали в горы кататься на сноуборде. Я опубликовала это сообщение в своем издании, я помогла найти им базу журналистов, они разослали по другим изданиям и это всё прошло через новости. И они это оформили так, что ребята просто не выходят на связь, мы пока не заявляли в полицию, потому что прошло не так много времени, но мы знаем, что в их сторону были угрозы, и мы переживаем, чтобы с ним ничего не случилось. И трое суток я делала вид, что я веду журналистское расследование. Через три дня ребята обнаружились и сделали очередное заявление для журналистов о том, что их похитили неизвестные люди, затолкали в машину, увезли в горы и там удерживали, не объясняя причин. И их избивали. А так получилось, что они поехали кататься на сноуборде и Никита упал со сноуборда, у него были травмы. Они пошли в полицию и сняли это как побои.

Фактически закон страны — ни уголовный кодекс, ни административный кодекс — я не нарушала. Но я нарушала журналистскую этику. Потому что, как главный редактор, допустила публикацию, больше того, я ввела в заблуждение коллег из других изданий. Я это сделала ради того, чтобы мой друг, которого мне было очень жалко терять, мог уехать из страны.

АШОТ

Одно время я почему-то думал, что останусь в Японии. Я туда поехал на год учиться. И уже очень сильно начал обрастать, объяпониваться я стал. Это не другая страна, это другая планета. То есть люди абсолютно не агрессивные. Вот знаешь, я приехал обратно после года, мне казалось, что здесь все орут, все что-то пихают, все что-то от тебя хотят. Там вот никто не скажет, «Эй, там, слышь, иди сюда!». И ты чувствуешь, что становишься более культурным, более выдержанным.

МАСУД

Даже дату помню: 8 марта 2012 год. Я иду по улице и звоню маме поздравить её. И чувствую, как мне руку с телефоном отгинают в другую сторону. Чувак вырывает у меня телефон и сваливает. Я оборачиваюсь в ту сторону, куда он убежал, а там идёт мне на встречу уже другой парень, с ножом. Ну как с ножом, типа заточки. Иран исламское же государство, там если ножом человека пырнешь, глубокая рана — то смертная казнь. А если порежешь неглубоко — другое совсем наказание. Так вот уличные воры, они специально лезвие ножа обматывают изолентой, чтобы только край остался, и если что — то был только порез. Сзади тоже движняк: ещё двое с ножами идут. И я понимаю, что телефон ушёл уже, всё, на двоих нет смысла, а вот этого одного… на нём оторвусь — уже легче. Я и лечу на него пином ногой ему в грудь. А он как-то падает и на меня и лезвием этим мне под ребро. И сваливает. А ребята с телефоном и двое других с ножами — там мотоциклы на обочине стояли — они на них свалили. И я лежу и чувствую, что теплею. Кровь идёт. Думаю, ну куда звонить? А в Иране стоят такие телефонные будки, где ты можешь бесплатно на любой номер городской позвонить. И я набираю полицию, а там занято постоянно. А напротив магазин какой-то, и хозяин вышел, а я ему говорю: «позвоните в полицию». А он такой: «иди отсюда!» Ну, типа, если он мне поможет, то потом эти же воры уличные его лавку камнями закидают или еще что. И я смотрю, на дороге, на третьей полосе (левой) едет машина, патруль. Я к ним. А они чуть-чуть только возле меня притормозили и уехали. Ну я дошёл до общаги. А там ребята такие: «почему ты скорую не вызвал, полицию»? А зачем? Я на месте пытался что-то сделать, но не один из трёх способов не сработал.

ВАСЯ

Я никогда в принципе уезжать не хотел. Кроме одного раза. Короче, я развелся, ну, живу один. И у меня вот… есть опыт интернет-романа. Получается, одна девчонка в театр как зритель ходила… и она уехала. Короче, в Израиль. Вот и мы получается… ну так периодически переписывались. Переписывались-переписывались, и как бы закрутилась, завертелась, да? В общем, решил в Израиль ехать. Решил на всё плюнуть, всё оставить. А тут короче — бац, проблемка такая возникла. Израильское посольство у нас в Ашхабаде есть, а туристические визы оно не дает. Только на лечение дает. А если как турист — не даёт. Я, короче, бился, они говорят вот-вот должны открыть, вот-вот должны открыть…. Я туда ходил где-то два раза в месяц, там уже меня все знали. Так старался, старался, ну короче время шло, где-то через полтора года, наверное, она говорит: «ай, я уже устала ждать, давай, короче». У нас серьёзно было прямо, да. Прямо, вот я в СТД ездил, да, девчонки, когда ко мне приставали, я говорил: «нет, вы чо, нет-нет».

Детям имена давали, короче, ну так вот, всё вот, короче, план был очень серьезным. Но как бы политическая обстановка не позволяла, как говорится. Через год открыли. А поезд уже ушел.

АШОТ

Я жил потом в Австралии достаточно долго. Где-то полгода я там преподавал русский язык, и у меня была возможность, у меня невеста там была. Я там был тенью, там по сути классно, но тем не менее, какой-то искусственный мир. Ну вот собрали где-то там в пустыне город, поселили туда людей. И я так и не смог там жить.

Ну, блин, и ты понимаешь, что ты находишься в Австралии, в этом гетто, в этой изоляции с этими русскими, и ты опять общаешься на русском, а у них ностальгия по этому Петербургу. Они как выпьют, начинается у них там: «Ой, там русская душа». Вот в этой тусовке я однажды подрался с Шурой БИ2. Знаешь группу БИ2? Вот он приехал в Австралию, альбом записывает. И он Ташкент Бишкеком называл, вот. А я тоже уже датый был, я говорю: «не Бишкек, Ташкент!». Он говорит: «да, в Бишкеке мне не нравится». Я говорю: «я не из Бишкека, я из Ташкента». И он что-то: «Бишкек-Бишкек, Бишкек-Бишкек», надоело мне уже. А потом мы что-то напились хорошенько коньяка, и он ещё раз сказал Бишкек на Ташкент. И мы что-то подрались там, нас разнимали, вообще… Я не говорю, Бишкек — хороший город, но это же не Ташкент.

МАДИНА

Я в Америку поехала по программе для студентов Work & Travel. Там организация помогает получить визу рабочую, страховку. Но работу и жильё ты ищешь самостоятельно. И вот у меня в Америке включился эконом-режим, супер-эконом- режим. Я никогда ни на чем не экономила, а тут он у меня включился. До такой степени, что я себе прокладки не покупала, а там, где у кого убиралась в номере, я воровала у них. Причем, знаешь как? После того, как своруешь, нужно так поставить, чтоб хозяйка не заметила.

Я старалась экономить, вообще, на всем. В Америке самое дешёвое кушать — это не как у нас: продукты покупать и дома готовить. Самый дешёвый способ — это Макдональдс. Там «один доллар» меню, один доллар — кола, бургер и всякое такое. Можно было ужраться. Я так три месяца питалась, в весе, кстати, чуть-чуть прибавила, а вот подружка моя капец набрала. Мне казалось, что все так дорого, даже один доллар потратить мне было жадно. Когда мы в отель приходили, у нас на ресепшене стояла такая бандура — для нас, которые работают хаускиперами, была там форма, фартук, все как у служанок в бразильских сериалах. И там они выставляли для местного персонала эти, как их, маленькие булочки… — кексы! И мы там могли себе чай налить. Я себе наливала такой вкуснейший чай, молоко, сахар мешала, казахский! И вот эти кексы были на нас всех, но мы могли взять кекс и уйти. Как бы, взял аккуратно и свалил. Но мы, знаешь, как голуби, которым вот так сыпанули… Представь это: ресепшн, вход, шикарные стоят диваны, то-сё, и вот тут с боку — мы, просто как голуби эти стояли, и просто, знаешь, засовывали в себя эти кексы, прям заталкивали. А еще, знаешь, времени-то мало, через 10 минут тебе надо идти работать, мыть, убирать, и я просто… Я думаю, ели мы там как свиньи! Я помню, как я в себя это все засовывала… И засовывала не потому, что я хотела есть, а потому что понимала — до обеда мне еще четыре пять-часов работать. И еще был важный факт: это была халява! И я просто ужиралась, как не в себя.

ШАХ

Вообще, мне одноклассники говорят: «на хуй тебе театр, иди к нам!» Один из них, мясник, говорит: «Иди ко мне, каждый день домой будешь мясо уносить и 15-20 баксов зарабатывать. На хуй тебе этот театр, который в месяц и ста долларов не приносит». Другой говорит: «Идем ко мне бензин разливать на заправку, 300-400 баксов в месяц, плюс леваки».

И тогда наступил момент, и я сказал себе: «хер с ним. Брошу театр! Займусь делом!» Но потом представил себя заправщиком или продавцом мяса и понял, что просто не смогу. Вы меня, конечно, извините, но пиздец мне хуево от этих мыслей стало, я неделю как зомби ходил, но даже с мыслью смириться не смог, что брошу театр. Рыба в Норвегии — другое дело, я не зря сказал, что работать буду только 6 часов: после работы буду ходить в театр и в выходные дни. Я как бы ни устал, в любом состоянии в театр могу пойти, это не проблема.

ГАЙРАТ

У себя дома я снова начал заниматься театром. Я на фестивале, который Шах проводил, получил лучшую мужскую роль. Добился, да, все это было. У нас группа серьезная, от актерской на киношную переходили. Она распалась. Сказали, ты не разбираешься в кино. Я тогда представлял себя как продюсер. Но я ничего не соображал в продюсерстве. Я сказал, что поеду в Москву, войду в группу какую-нибудь охерительную, и научусь, как кино снимают. И потом я им покажу. В начале 2013 года я поехал в Москву и там ждал, как появится этот шанс.

Один был знакомый, у которого был знакомый, который работал в кино шофером. Я сказал — давай, меня воткни туда хоть кем-нибудь, я дальше сам разберусь. Получилось, я там 3 месяца кушал, жил, а работы нету и нету. Потом там сказали, снимается такой сериал, мыльный сериал, бабский — «Сестра моя, любовь». Сказали, вот рабочий нужен. Я сказал, давай работать буду. Он снимался в Подмосковье, Можайск, там это — Бородинский поле есть. Задача моя была такова, что если группа здесь снимает — они курят, стаканчики бросают, а в конце съемочного дня я все привожу в порядок. Делаю как было чисто, чтобы претензий потом не было. И так я там месяц проработал. Коллектив был 50 человек, и я был один нерусский там. Ну им я, по-моему, понравился, и мне сказали — давай ты будешь буфетчиком. Там еду привозили, дают мне, я раздаю, чай делаю им, кофе-мофе делаю. Сначала русские брезговали, когда я держал половник, они, говорили: «давай я сейчас сам». Это было. Я перчатки одевал. Я одевался нормально, чтобы соответствовать. У меня был план — как мне добиться в коллективе уважения, ну и роста. И там были такие моменты, что вот с кем мне надо подружиться, чтобы меня начали уважать. И где-то через 4 месяца в гримерке, в которой гримируют актеров, которые заслуженные, меня стригли, брили меня. Продюсер говорит: «ты знаешь, сколько час работы стоит»? Блин, нерусского бреют! Так шутили. Но вышло до того уровня, я утром со всеми когда здоровался, девушки обнимались, поцеловались. Для меня это было: вот добился, да, уважения. Они, когда обнимались, говорили: «боже, видела бы меня моя мама, что я целуюсь с нерусским».

КСЕНИЯ

Поездки в Россию — они всегда требуют подготовки моральной что ли, тяжело даются. Пару месяцев назад я ездила в Ёбург (Екатеринбург), поступала к Коляде на режиссуру. В один день нас хотели поженить дважды с моей подругой. У нее также были покрашенные в синий цвет волосы. У театра Коляды шли ремонтные работы, и проход по тротуару представлял из себя узкую доску такую. С противоположной стороны к нам шли три бухих уральских парня. Проходя через этот узкий проход, один из них начал трогать, вот прям лапать хватать меня, я ему впятачила — и он отлетел в арык. Я обычно не реагирую агрессивно на прикосновения, но на этот раз это было необходимо, я боюсь пьяных людей. Друзья того парня, такие же бухие, пытались помочь ему встать из арыка — смешные такие. Мы с подругой уже отошли, но слышали, как они на всю улицу обсуждали, мол, конечно, у таких девочек любовь и им мужчины не нужны.

В тот же вечер мы с подругой решили пойти за пивом. В заведении, где мы находились, к нам начали подкатывать парни, но у нас была тактика, так как Анечка знала немецкий, в нужный момент она говорила по-немецки, а я кивала, это избавляло от ненужных бесед. Узнав, что мы не понимаем их, один из ребят начал объяснять другому, как «у нас, у лесбиянок» это все происходит. Причем в деталях, кто и как что делает. Главной задачей было не разоржаться, мы же их типа не понимаем. Они такой вывод сделали только потому, что у нас были разноцветные волосы. Не знаю… в Алматы ни разу такого не случалось. Всем пофиг, как ты выглядишь и что делаешь.

БАЙЫШ

Екатеринбург для меня — это как место для свободы. Мне сказали, что все туда уезжают, чтобы там обрести свободу, и поэтому я туда поехал. В начале было, конечно, сложно, ну как… не так сильно, конечно. Бывают такие люди, которые в первые дни не могут найти работу и идут работать дворниками, например. А со мной получилось совсем наоборот, с работой всё хорошо получилось, так как помог знакомый и мне было не так тяжело, как всем.

Я заканчивал 10-й класс в Оше, и мой дядя позвал меня работать поваром. Хотя это было моё хобби, я увлекался готовкой. Потом из России приехал друг и позвал к себе, и этот дядя говорил: «оставайся, я заплачу тебе те же деньги, что ты заработаешь в России». Но я настоял, что я должен увидеть Россию и всё-таки поехал. Получил работу. Зарплата хорошая. Я никогда не делал черную работу, никогда. Сразу стал поваром, утром иду на работу, вечером домой. И зимой иду одной дорогой и обратно. В свои выходные дни я выходил на ближайший большой таганский ряд, это как большой базар, вот выходил туда, ходил по улицам, гулял и снова возвращался домой. Три месяца я ходил уверенно, потому что были документы.

В суши-баре были моменты, когда я мог поругаться с ребятами. Они могли подставить. Например, я уже сделал заготовку, а они приходят и говорят, что она закончилась и надо ещё сделать. Любили вот так мучать человека. В основном кыргызы. Там кыргызы завидуют друг другу. Но мне повезло, потому что я быстро освоил технику и работал намного быстрее… Ещё я работал на складе, называется «Магнит». Там проработал только неделю, ночью. Шёл ночью, расставляли шоколад по полкам. Потом загружали в магазины, но мне абсолютно не понравилась эта работа. Не было полноценного сна.

Потом еще шесть месяцев — и уже нелегал. Иду на работу и не выхожу оттуда днём, чтоб не поймали. Шёл оглядываясь, ни в Макдональдс, ни в KFC не мог зайти. Работа — дом, работа — дом… Так и ходил 6 месяцев, на свою зарплату я одевался, платил за квартиру. Были еще родственники, я переводил им деньги.

Проработал 6 месяцев с чужим паспортом. Это паспорт друга, который был гражданином России. Через него я получал зарплату, когда выходил меня задержали. Забрали в детскую колонию, я же несовершеннолетний. Два мента меня посадили, и я просидел там неделю. Ровно неделя: в какой день зашёл — на следующей неделе в тот день и вышел. Там после трёх дней задержки сбривают волосы налысо. А я говорил, не надо, мне на последний звонок в Ош надо, обманывал их, и вот так тянул до конца. По приезду в Ош начал изучать английский.

ЧАГАЛДАК

Я турецкий знаю с университета. Учусь в Бишкеке. Летом с другом решили слетать в Турцию, чтобы поработать. Студенты университета Манас все идут туда работать. В первый раз нас обманули, не заплатили нужной суммы. Ну мы с друзьями все прогуляли, и снова стали искать работу. Вот я студент из Кыргызстана. Мне нужна работа. Утром встал, написал на листке все отели в городе Кемер. И по бумажке потихоньку начал искать работу. На работу пригласили сразу два отеля. Проходил возле одного ресторана. А это ресторан мне всегда нравился. Уютный такой. Поздоровался. Ассаламалейкум. Насысын. Если разговаривать на турецком, там уважают. Поговорили. Сказал, чтоб с завтрашнего дня выходил на работу. Пошёл туда. Начал работать. К счастью, там есть много приезжих из Казахстана, с Узбекистана. У них есть своё общежитие. Но там не было места. А хозяин сказал, что я буду жить с ними. Вот так я начал жить в шикарном отеле с хозяином. Я, хозяин, его брат и кузен. У каждого своя комната. Я хорошо работал. Доверяли мне кассу. Открывал ресторан, закрывал. Иногда иду на море купаться. Кушал все, что хотел. Хотя официантам не положено. А я и официант, и бармен. За кассой, за официантами смотрел. Курил кальян. Зарплату получал ежедневно.

И туда приходила дочь шеф-повара с подругами. Она младше меня где-то на два года. В это время в Турции были в моде корейские сериалы. Она спрашивает: «ты что, китаец или кореец?». «Нет, я кыргыз». «Ааа». Может, глаза были похожи. Потом с ней начали хорошо общаться. Очень помогала. Хорошо подружились. Ходили на море. Ужинать ходили. Потом она начала признаваться в любви. Дарила мне подарки. Поцеловались возле моря. Много чего произошло.

Началась история с турчанкой. И, конечно, все вокруг начали замечать. Хозяин тоже заметил. Сказал, чтоб были осторожны. Что, если ее отец узнает. Что он строгий, и все боялись его. В то время кузен хозяина попросил у меня 300 долларов в долг. Начал играть в азартные игры. Денежные ставки делать. «А почему ты ему дал?», — сказал хозяин. Мы немножко поругались. Хозяин сказал, чтоб я осторожничал. Ну, как бы он начнёт на меня зуб держать. Да и если про девушку спрашивать. Не переспал ли я с ней. Я сразу девушке сказал, что нужно не показываться на людях. Если что-нибудь случится, чтоб и на ней это не сказалось. И она начала нечасто приходить. Гуляли после работы. Ходили в парк, дарили подарки. Отдыхали по полной. А все турки смотрели не так. Потом через некоторое время я сам начал избегать ее. Девушка сильно начала привязываться, так как ещё молодая. Говорит, что приедет в Кыргызстан. Да и мне она особо не нравилась, от неё всегда пахло потом. Но красивая. Потом она несколько дней не приходила. Потом издалека меня зовёт одна девушка в платке. Это была она. И сделала мне последний подарок.

ЖЫРГАЛ

Когда я учился на 4-м курсе в театральном, наш мастер отправил нас на практику в город Джалал-Абад. В нашей группе было семь мальчиков и две девушки. Жили в общежитии театра. Нас отправили на два месяца. У нас были деньги, но этих денег не хватило. Все потратили за один месяц, неправильно рассчитали, так как думали, что на юге все дешевле, чем на севере.

В одной комнате жили вчетвером, остальные в других комнатах. Рядом с общежитием был магазин, куда мы ходили каждый день, и продавщица хорошо меня знала. Мы так брали продукты в долг. Она нас кормила неделю. Но когда долг уже вырос, она сказала, что больше не даст нам. И так мы ходили голодные, дома была только мука и мы делали напиток из муки и воды и питались этим. На следующий день я опять пошел в магазин просить в долг, но она опять отказала. В это время рядом стоял мужчина и все слышал. Он сказал продавщице чтобы она нам дала все что нужно, и он сам оплатит. Тогда я начал отказываться, но он был тверд. Сказал, что тоже был когда-то студентом и тоже голодал. Так что я с радостью купил все, что нужно. Масло, картошку, муку, хлеб и все что нужно было для пропитания. И я с продуктами зашел в комнату, друзья мои не верили глазам. Спрашивали, где я взял. Нашёл деньги или как? Я рассказал про человека в магазине и показал его через окно — «вот он идет»! Я позвал всех однокурсников, и на эти продукты все мы прожили неделю.

АЗАМАТ

Нас пригласили на фестиваль в Россию, и мы поехали туда. Я четко для себя решил, что мы поедем туда и не вернемся… Фестиваль шел десять дней, и я в течение десяти дней понял, что я не смогу уехать из страны. Ни-хре-на. И в этом есть два фактора. Первое это еда.

МАДИНА В каком плане еда?

АЗАМАТ Ну, у нас в Алмате это один борщ. А в Пермском крае России это другой борщ. Не такой. Невкусный. То же самое с мясом. То же самое с… культурой еды. У нас какая культура еды: у нас весь стол завален. Ты приходишь в какую-нибудь столовку — ешь-не хочу. А там это все… очень дозировано. Тебе всегда чего-то не хватает. Ощущение, четкое ощущение, что я здесь… чужой. Как выяснилось, я очень привязан к дому.

МАДИНА Что для тебя Казахстан вообще?

АЗАМАТ Это ощущение безопасности.

МАДИНА Как ты ощущаешь эту безопасность?

АЗАМАТ Как это можно чувствовать. Ну… Это свои люди… Это просто свои люди. Нет, это не значит, что взятки. Я с людьми смогу договориться. Вот! У меня есть шанс договориться! Не факт, что получится, но шанс есть всегда. Со всеми. С любым человеком, от мента до директора театра. В Москве у меня нет такого ощущения.

МАДИНА Назови три вещи, по которым я пойму, что это родина твоя.

АЗАМАТ Абсолютно точно это еда. Это запах. Запах города. Сто процентов. Я чувствую запах этот очень хорошо.

МАДИНА И какой запах у Алматы? Газы?

АЗАМАТ Запах газа. И запах… утреннего свежака такого. Утром, когда встаешь в пять-шесть утра… Ну, ты этого не делаешь. Там свежак такой! У нас очень свежий город.

И… это рукопожатие. Потому что здесь нет этого рукопожатия, в России. Наверное, вот это: запах, еда и рукопожатие.

МАДИНА А как у нас жмут руку?

АЗАМАТ Как-то так вот жмут, по-своему, по-алматински.

МАДИНА Но как? Вот в Узбекистане, я знаю, они не столько жмут, сколько вот этими частями касаются.

АЗАМАТ Ну, у нас это либо двумя руками, либо одной, а второй за плечо. Здесь я даже вот с кыргызами саламкаюсь — не то. Не то!

МАДИНА А если глаза закроешь, то ты поймешь, с кем здороваешься — казахстанец, кыргыз?

АЗАМАТ Да! Да!

МАДИНА Так что, кыргызы крепче жмут, или что?

АЗАМАТ Да нет, дело в ощущениях. Я же творческий человек. Я же все через символы понимаю. Если я буду делать спектакль в Казахстане, он будет называться «Рукопожатие».

МАДИНА Рахмет.

АЗАМАТ Сизге рахмет.

ФАРХОД

То, что сейчас в последние годы случается на нашей границе с Кыргызстаном, это пахнет войной. Часто конфликты создаются, и это намеренные конфликты. Это не выгодно ни кыргызам, ни нам. Это провоцируется из других стран. Ну, обычно говорят, что эта страна — Россия.

В нашей территории есть два места, где мы пересекаемся с ними. Вот эти люди тысячелетиями жили дружно, счастливо, у них есть кыргызские жены, у кыргызов есть таджикские жены. У кыргызов есть базар, таджики ездят на их базар и покупают то, что есть у них подешевле. Потом, есть дни, которые у таджикских территорий бывает базар, а кыргызы придут и покупают, что у нас подешевле. Вот так и живут без проблем без никаких.

Вот, например, я всегда заправляюсь на кыргызской заправке, потому что это на тридцать дирамов подешевле, чем у нас. Если я говорю с кыргызом на таджикском, он отвечает мне на кыргызском, и мы понимаем друг друга. Ну, иногда бывает, что мы используем русские слова.

БАЙЫШ

В прошлом году я поехал в Екатеринбург во второй раз, уже по своей профессии, именно — режиссуре. Я никогда не думал, что окажусь там во второй раз. Когда я работал там поваром, у меня даже мыслей не было, что после я приеду сюда снова работать, тем более как актёр или режиссер. Я даже не думал, что приеду в Екатеринбург. Когда я прибыл во второй раз, я вышел с репетиции и пошёл гулять по городу, сам, один. И видел улицы, где я раньше ходил, место, где работал — «Тануки». Я чувствовал себя… Знаете, если человек задумал что-то хорошее, то это обязательно сбудется. В университет я поступил своими силами. Честно, я не разбирался в режиссуре, что это вообще такое. Мне сказали, что есть места на актерский, но не бюджетные места. Поэтому я поступил на режиссуру. Потом мне обьяснили, что я буду управлять актерами, что обрету сразу две профессии. Я согласился и начал учиться, если будет трудно, то можно будет перевестись. Но мне понравилось, и я остался. Когда заходишь в университет, прям у входа висят фотографии лучших студентов этого учебного заведения, и я дал себе слово, что когда-нибудь здесь будет висеть и моя фотография. Увидел фото, где студенты получают президентские стипендии, и сказал что на 4 м курсе и я получу эту стипендию. И вот получил.

ФАРХОД

Был такой случай. Вот это Таджикистан, это тоже Таджикистан, вот это Кыргызстан, это Таджикистан, и одна дорога. Здесь живут кыргызы, здесь живут кыргызы, а эта дорога — Таджикистан. И вот здесь, вот здесь, возле ворот этого кишлака, это очень большой кишлак, тридцать — тридцать пять тысяч населения живет, так написано: «Ворух, Таджикистан, туда-сюда». Хочет президент сюда прийти — они там вешают свой флаг таджикский. Потом почему-то на этой территории появляется кыргызский флаг. На таджикской территории! Это разозлило наших, и они, короче — нет, они не сломали флаг, разборки делали. Ну так получается, разборка — сборка, и где-то двадцать — тридцать человек ранены, несколько человек умирают.

Официальные, государственные газеты — они не пишут, они просто, вообще, о таких вещах не говорят. У нас в семье всё только хорошо. Где-то там плохо — в Афганистане сорок человек убили, а у нас построили это. В Ираке убили кого-то — а у нас строится вот это.

Я не политик, я не разбираюсь в этом. Я не должен говорить об этом, потому что я, честное слово, не разбираюсь в политике, и та информация, о которой я говорю, это я получаю через Фейсбук. Но я не знаю, кто сидит в Фейсбуке и пишет эти слова.

ТИМУР

Город Петропавловск — это как бы ссыльных город. И у нас бывает минус 35, минус 40. Он всегда был ссыльных город, ещё когда Российская империя была там. Знаменитая история была, как там чалился Достоевский. Огромная стена стоит рядом с театром репрессированных. Памятник стоит, мемориал политических репрессий. Находишь фамилии своих родственников.

Мои предки тоже были репрессированы. Дед, прадед, получается, и бабушка моя.

Было такое село польское — Соколовское. Они жили как бы на границе, и как бы им сказали, что надо уходить, надо отсюда уезжать, потому что будет война. И дед решил, что он поедет, короче. Уехали они из Польши весной, приехали они осенью, там холодно было. Мою бабушку, она самой младшей была, её спрятали, спрятали в сено. Чтобы хоть куда-то распределили, потому что большая семья. Там были пустые дома, понятно, почему пустые — потому что там расстреливали, кого-то раскулачивали. А никто не знал, какие у нас холода. Мой дед взял, короче, маленькую землянку. И ему очень было удобно эту землянку отапливать. Бабушка рассказывала: замерзали, прям трупы собирали, короче.

Мама, получается, полька. Но она, получается, наполовину полька, наполовину украинка. Потому что дед — ну он как бы украинец.

С казахской стороны… зажиточный… опять же как зажиточный? Дед рассказывал, что у него были там два барана, один верблюд, и за это они считались как бы кулаками. Ну, постреляли всю семью, короче. Дед остался жив, он был маленький. Бедный родственник забрал его себе, и он пас баранов.

АНЯ

Я вообще не знаю на самом деле, откуда моя бабушка. Я вообще не знаю национальность своей бабушки, она записана как русская, но вообще не скажешь. Она вообще далеко не русская, потому что вся информация таинственным образом испарилась, исчезла. От нее мне досталась фамилия Баляскина. В четыре года я стала Васильева. И все стало еще страннее. Мне говорили: «какая ты Аня Васильева, ты себя в зеркале видела?» Но по паспорту я русская. Хотя я никогда, если честно не думала, что мне нужно ассоциировать себя с одной национальностью. Все мои друзья это русскоязычные, современные алматинцы. Многие из них даже в принципе свободно не говорят на казахском. И дело еще в том, что самые интересные мероприятия, крутой движ проходит, в основном, на русском или на английском языке. И национальность я остро ощущала лишь в тот момент, когда мама просила меня не говорить о своей. И на вопрос «почему» мама отвечала, что мой папа — еврей.

АНТОН

Я родился в 83-м и где-то до пяти лет думал, что я живу в Москве. Потому что у нас не было местного телевидения. Я был уверен, что я живу в Москве. Я потом удивился: «ааа! Это Алмата! А что такое Алмата, что за город вообще?!»

Конечно, я разговариваю с собой на эту тему. Потому что мне понятна, но не очень близка русская проблематика, и не близка казахская. И есть такой сложный момент, что, когда ты художник — и не просто художник, который нигде не работает, сдает бутылки, пишет картины и живет затворнически — а ты художник профессиональный, когда тебе платят за твою работу — когда вынужден думать об определенной коммерции и кто придет на твою работу смотреть — то ты в результате все равно задаешься вопросом, кто ты и про что ты говоришь. И есть такое широкое мнение, что нужно говорить о том, что ты знаешь, что происходит вокруг тебя, рядом с тобой. Но я это знаю, я в этом живу, и это ну не совсем моё тоже. Я не вырос в юрте, я не говорил по-казахски. Я родился вообще в другое время. У нас висел Ленин, я носил октябрятскую звездочку. Со мной в школе учились казахи. Но я никогда не задавался вопросом, что они казахи, а я русский. Я помню, в детстве, я пошел в школу, и у меня была в голове такая картинка, где я представлял себя школьником. Я представлял картину «Дочь Советской Киргизии»! В стиле соцреализма. Я иду в школу, и я казах. То есть я казахское лицо себе представлял в тот момент. Ну, мозг, подсознание не спрашивало, оно мне картинку вкидывало, оно как обои на рабочем столе стояло. Со мной учились казахи, уйгуры, немец учился один. И я вообще не задавался вопросом, что мы разных национальностей.

Впервые я понял, что я живу уже в другой стране… Ну я как бы именно осознал, то есть. Уже в последних классах школы, там в девятом у нас казахский гимн начал появляться и так далее. Меня это не сильно беспокоило, но для меня это был переломный момент, когда я пошел учиться в художественное училище и впервые в своей жизни я увидел аульных казахов, безкультурных, которые могли тебя избить за то, что ты не так выглядишь. Мы обходили их стороной, потому что от них можно было получить по морде. И тогда я впервые в жизни понял, что оказывается есть разница четкая национальная.

Плюс в художественном училище началась история Казахстана, которая стала совершенно другой. Во-первых, там появились какие-то странные умозалючения, о том, что типа от тюрков произошли все национальности. И вот казахи — тюрки, и вот чуть ли не от казахов все национальности произошли, казахи во главе всего, что американские индейцы — это тюрки переплывшие океан и что все языки, и все слова формировались. И, знаешь, такие нелепости, что там например, слово «баксы» сленговое — откуда оно взялось? Потому что на казахском шаман это баксы, на тюркском. Два года у нас шла история Казахстана, и мы слушали какую-то вот эту пургу, чепуху. В которой не было логики, смысла, она противоречила всему тому, что мы изучали до этого в школе. То есть. До этого у нас версия почему Казахстан с Россией объединены была такая, что казахи страдали от нападок джунгар и вот они попросили у России помощи. И пришли русские и построили город Верный, который впоследствии стал Алма-Атой, в которой были казаки, у нас до сих пор есть такое место «малая станица», такой район казачий. И вследствие этого сформировался город. Казахстан присоединился к России. И тут нам резко начинают рассказывать, что это колонизация. И, конечно, возможно это была колонизация и, наверное, по определению это так и называется. Но в тот момент это воспринималось достаточно агрессивно мной, потому что я вижу, понимаю что город, по которому я хожу — кем он постоен? Театры, в которые мы ходим, кем они построены. Ну, советская власть принесла театр, например, в Казахстан. Не было казахстанского театра до 30-х годов. И вдруг потом резко говорят, вы типа колонизаторы, еще как бы не вы, а русские-колонизаторы, вот. Ну это вызывало определенное такое недовольство, недоверие. Что вдруг такая лживость началась. У нас быть периоды оттока, ну, причины понятны, многие русские просто не приняли такой модели. Ну, соответственно, если мы живем в Казахстане, и получается, что кто-то уехал по этим причинам, кто-то по финансовым, кто-то понял, что это не его земля, что он русский, что нам жить в России.

АНТОНИНА

В детстве я очень плохо говорила по-русски. Мои мама и бабушка русские, а отец — узбек. Отец хотел назвать меня Нулифар, но бабушка назвала — Антонина. Мне было месяца два, когда мама развелась с папой. Мы с ним вообще не общаемся, я его не люблю.

Бабуля, зовут её Валентина Анатольевна, была секретарём горисполкома. В то время это была очень значимая должность. Но она ещё была мастером национальной лоскутной техники, довольно знаменитой в Хорезме. Всю жизнь она шила, вышивала, делала красивые заплатки. Шила для своих дочек. Их четыре, старшая моя мама, её зовут Онега. В нашем доме постоянно было телевиденье, иностранные студенты, и по сути, у нас был такой дом-мастерская.

Я всё время проводила на улице, утром просыпалась и первым делом бежала на улицу. Мы даже на улице пикники устраивали. То есть, в принципе, домой не нужно было заходить. А в школе я в русском классе училась, но тем не менее на переменах мы всё равно разговаривали на узбекском. В школе я была троечница, но я особо на парилась за счёт этого. И родители не парились по ходу. Правда, я помню, я очень много читала, это удивительно, но я действительно очень много на русском читала, в основном читала приключения, сказки, я безумно любила сказки. И мама меня постоянно ругала, что я много читала, не кушала, если я садилась за стол, то с книжкой садилась. Но при этом у меня были тройки по чтению, двойки-тройки, учительница плохая была. Но однажды у нас не учительница брала экзамен, а завуч. Мы к ней по одному заходили, я помню такой полутёмный кабинет и только одна книжка вот так лежала, и на книжку свет такой падал. Вот мы сидели и читали на скорость. И я помню, когда я вернулась в класс, все–такие: «Ну чё, тройка, Тоня?», а я такая: «Нет, четвёрка с плюсом». И я была сама удивлена этому, потому что я как бы привыкла тройки получать. А тут четвёрка, и никто не поверил. И даже учительница такая: «Антонина, обманывать не хорошо!»… А я не обманываю. Ну, в общем, русский я знала. Но не так хорошо, с акцентом говорила. Теперь, когда рядом со мной говорят на узбекском языке, я могу понять смысл, и даже каким-то образом могу ответить. Но плохо получается. Я просто забыла, потому что, когда я переехала в Ташкент, рядом со мной перестали говорить на узбекском языке. Ну видят, что я русская, и тоже начинают говорить со мной по-русски.

ГУЛЬНАРА

Когда в 90-е годы буча пошла националистская, у нас в Узбекистане очень сильно это было в своё время, тогда говорили: «Езжайте в свою Россию». И большой процент уезжали. А в России, поскольку родители общались с нашими, то есть с татарами, которые переезжали в Татарстан или Башкирию, очень там бывало плачевно. Мы знаем, что там они никак не могли адаптироваться. Они все равно там оставались «узбеками». Там даже был случай. Наш сосед уехал и, — правда, только через годы уже, — мы узнали, что он не выдержал, он повесился, было такое.

Но, когда, я помню точно, мне было 20 лет, мои родители задумались, они просто задумались, но больше задумались о нас, наверное, обо мне и брате. И с этой точки зрения хотели переехать. А переезжать куда нужно было? Тогда все деревни пустовали и, соответственно, всех наших туда пихали, в деревни. Я просто помню, что я тогда представила, что вот мои родители, да, тяжёлые ведра мама таскать будет, да, вот этот вот момент мне хотелось поступать, учиться, и я представляла, что у меня перспектив там, и у брата моего, как таковых нет. Я как бы была послушной, но, скажем так, где-то все равно вот эти моменты бунтарские были, но больше на бытовом уровне. И тогда я родителям впервые чётко сказала. Говорю: «Если вы хотите — вы езжайте, но я здесь останусь. Я здесь, я не хочу уезжать!»

РОМА

Когда были 90-е, они не уехали, они остались. Они начали продавать животных. Продавали животных, которых не было в других местах. Они ловили в степи черепах, начиналось все с черепах. Они ловили черепах, больших и маленьких, разводили их, собирали в чемоданы и везли, например, на поезде в Украину. Там их, короче, сдавали. Ну, там, продавали.

У меня отец был знаменит тем, что он выводил змей. У него были питоны, водяные анаконды. Они тоже давали своё потомство, он тоже это продавал. У него была целая комната со змеями, то есть такая целая комната полностью с клетками вот этими, как бы стеклянными аквариумами со змеями.

У него было место, где жила гюрза ядовитая, и они ее периодически «доили». У неё очень ценится яд. Один раз его укусила змея, а у них, типа, не было антидота. Они: «бля, че делать», короче. Пошли к директору зоопарка, у него был вроде бы антидот. Пришли к нему, а его типа нету. Пока они его нашли, пока они нашли ключ, то есть пока они это сделали… То есть они даже не подготавливались, ну типа доили и доили, ну где-то там был антидот, ну типа хер с ним, разберемся.

Когда уже бизнес более-менее налаживался, они уже нанимали ловцов, те уже им ловили. Это было все нелегально абсолютно. Это очень хороший на самом деле бизнес, и они действительно в то время неплохо жили, как бы нормально, им хватало. Контрабанда животных вообще считается в мире одной из самых прибыльных штук, уступает, кажется, только наркотикам и продаже людей.

ФАРХОД

Когда мне было шесть лет, шла война в Душанбе, то есть на юге страны, на севере был голод. Хлеба не было, ничего. Тогда была норма — один хлеб, буханка хлеба на четверых. Тогда нас было пятеро, то есть нас было шесть, и для нас один хлеб, то есть, полтора хлеба. И был такое — очередь. Всегда очередь. И моя задача была всегда — принести вот это хлеб. Вот полтора хлеба за сутки для шесть человек. И вот, я помню, я сутками в очереди стоял. Я каждое утро вставал и в магазине стоял, ждал свою очередь. Было такое время, когда ночью возвращался. И так как я целый день ничего не кушаю, просто стою, жду, то от магазина до дома я просто не мог терпеть это, вот этот голод не мог терпеть, и эту половину я сам съедал.

Недавно я начал… Вот сегодня об этом был речь — Анастасия сказала, что было три голода в истории Советского Союза. Вот это я помню, что мой дедушка, который видел это все, наверное, и его родители это видели, у них в подсознании сидело то, что они всегда хранили это хлеб, который сохнет. Засохший хлеб они сохраняли. Потому что засохший хлеб — его же всегда можно кушать. Поэтому, я помню, всегда у него на втором этаже было несколько таких мешков засохшего хлеба. И в это время, когда наступил тот голод, я помню, что у него был этот хлеб.

И я начал хранить засохшие лепешки. Вот некоторые лепешки, которые останутся после ужина, я скажу жене — сохрани это. Потом через несколько таких случаев я осознал, что не надо это делать, не надо быть таким. Но я это делал, потому что я чувствовал это… не знаю. Наверное, даже не чувствовал. В своих мыслях, я подумал, что приближается…

МУНАРА

Были сложные времена. Не хватало денег ни на что. Мы ели макароны, брали хлеб в долг. Помню, как мы первый раз видели и пробовали «Киндер сюрприз». Это был для нас праздник, не только для детей, но и для взрослых. Как мы ждали, у кого какая игрушка выйдет, собирали игрушки. Смотрели телевизор и встречали Новый год. Я тогда попробовала первый раз в жизни банан. Он мне не понравился. Мне только нравилось очищать банан от кожуры.

Приезд тети из миграции у меня всегда ассоциируется с праздником, со всей семьей, с Новым годом, со сладостями, с фейерверками. Без нее было плохо не только ее дочке, моей двоюродной сестренке, но и мне. Я видела и чувствовала, как она скучает, но я не показывала этого, чтобы мы не заплакали. А просто ждали.

ФАРХОД

Я все время думаю о своих детях. Я бы хотел, чтоб они выросли в Европе, свободными людьми, но некоторые вещи в Европе не очень совпадают с моими ценностями. Даже не могу найти нормальное слово. Ну вот слишком свободно. Секс, туда-сюда. Я очень хочу, чтобы мои дети выросли в Иране, потому что Иран, во-первых, очень это, национальные ценности, вот это, женская чистота очень хорошо сохраняется, и при этом очень развитая страна в смысле интеллекта. Единственное, мне не нравится там жить, потому что слишком исламская. Я не хотел туда. С религией у меня никак.

Я всегда думал, что крайний срок — у нас в Канибадаме сейчас идет один проект, я закончу этот проект — и после этого… Но вот не знаю. Особенно вот после сегодняшней лекции Ковальской я точно знаю, что, наверное, нет. Просто с такой информацией мне будет трудно жить в другом месте. Я должен эту информацию пропускать через себя. И как бы успокоить себя, что я сделал. Если сейчас появится шанс ехать куда-то, я не готов. Я не могу сесть на этот поезд.

НАТАША

Моя мама из Ургенча, с Хорезма, вот она поступила в институт здесь в Ташкенте, медицинский институт, ТашМИ, собственно говоря, вот, и познакомилась с папой моим. Они поженились и стали жить вместе с его мамой на Якуба Колоса, дом 27, очень хорошо запомнила.

До сих пор у родителей, сейчас они на Рисовой живут, у них остался ключ от ворот. Печь мы топили дровами и углем, газ был привозной в баллонах, т.е. это маме моей пришлось вот окунуться. Наверно раз в год к нам приезжала большая грузовая машина, выгружала уголь вот и мы лопатой в мешки и заносили это уголь в дом, все вот это черное кругом. Мама пошла работать на скорую, а это достаточно тяжелая работа, сутки через трое, и вот я всю свою детство помню, что мама все время спит и ее не беспокоить, потому что она устала после работы.

Потом, слава богу, провели нам газ, папа сделал титан, в общем, у нас была горячая вода, как-то стало уже полегче.

Угроза сноса у нас была все время. Должны были расширять дорогу, строить еще многоэтажные дома. И вот в какой-то определенный момент нам сказали, что все уже, вопрос решен, и дома наши сносят. Мой папа очень расстроился, потому что он много что там сделал своими руками, у нас там такой двор был, дом, и еще один дом он рядом построил.

Нам дали несколько вариантов, где выбрать квартиру. Сначала давали квартиру на Куйлюке, и там были ужасные малюсенькие комнатки, им ужасно не понравилось. Еще был какой-то вариант, я сейчас уже не помню. И, наконец, на третьем варианте они остановились, возле Рисового базара. Переехали мы когда мне было 16 лет, это получается 1995 год.

Теперь мне пришлось ехать в школу на автобусе, а у меня топографический идиотизм, мне было сложно сориентироваться, очень долго объясняли мне дорогу, и вот этот постоянный страх, что чего-то не найду, он до сих пор у меня.

Иногда я летаю. Я могу идти, о чем-то думать, и вот эээ… наш дом 55, а я иду, о чем-то думаю, прохожу наш подъезд, захожу в следующий, поднимаюсь на третий этаж, стою перед дверью — и обнаруживаю, что это не моя дверь.

ЛЕНА

У меня просто недавно умерла мама… Еще 40 дней не исполнилось… Она просто скоропостижно за три месяца скончалась от рака. Уже ничего нельзя было сделать и я… То есть, если она и умирала… она была вменяема достаточно… кормилась через трубку… Она ходила… и мы месяц очень провели счастливо. Она уже ржала по поводу того, что «косточки в гроб положите». Совсем похудела. Я говорю: «Ну, мам, мы там тебя подчипурим, мы там тебя оденем, “пуш ап» там и всё». И говорит: «обязательно меня накрасьте».

Вот так мы разговаривали. И что произошло, для меня не было шоком. То есть как бы смерть была естественным следствием… И ей уже последние две недели так уже было хреново… так больно… и она на опиуме… на наркотиках… и я понимала… я просто уже просила: «Забери… так мучается». Мы все уже были готовы к этой смерти, и я бесконечно благодарю бога, что он дал попрощаться… дал пожить месяц с мамой… весь июль в отпуске с мамой, и спокойно с ней попрощалась…

Когда она умерла, я была не с ней… Боялась этого, и она даже меня отвела… То есть, я была в соседнем городе, и как только узнала, я тут же приехала… Ее уже даже дома не было … Ее уже увезли в морг… Меня бог отвел от этого.

Вот интересно, когда человек понимает, что он умирает, но он не понимает, когда… Он вспоминает самые… яркие… не по смыслу яркости… Сколько скопил… Сколько детей нарожал… Я вот тоже думаю: о чем человек может вспоминать?… А мама вспоминала о любви… О своих самых ярких моментах взаимоотношений с мужчинами… И она мне рассказывала такие вещи… Я говорила: «мам, мне неудобно». Она говорила: «Ничё-ничё, слушай!» То есть, в конце жизни человек вспоминает это… страсть, влюбленность, любовь большую… Любовь не случилась… И мне уже было неудобно слушать, а ей хотелось мне это говорить, говорить… Хотелось это еще раз пережить.

АДЫЛ

Примерно в 2002 или в 2003 году мы с семьей переехали с Иссык-куля в Бишкек. Мы работали всей семьей, чтобы купить дом в городе. Мы копили. Купили ради брата, чтобы он мог спокойно продолжать свое обучение в городе. Не было ни ворот, ни заборов, ни деревьев, только две небольшие комнаты на окраине города, но мы все были очень счастливы.

В то время я учился в шестом классе. Мои друзья, одноклассники приглашали меня к себе домой. Я не мог их пригласить к себе. Гордость не позволяла.

И тогда я решил, что буду строить дом. Все время говорил маме, давайте будем строить дом. Мой папа немного не решительный, а брат ленивый, мама хозяйственная, поэтому я говорил только с мамой.

Копили деньги. Весной мы начали стройку. Залили фундамент. Годы проходили. Я искал работу, подрабатывал. На накопившиеся деньги покупали то песок, то рейки.

Потом установили ворота. Через годы еще положил из кирпича забор. Кирпич делал я сам и строил тоже сам, все лето. Я поступил в университет, учился, работал. На каникулах строил дом. Построил еще две комнаты. Утром играл в сказках, после работы сразу домой. Свои заработки тратил только на стройматериалы, особе не одевался, даже не интересовался, и сейчас особо не интересуюсь.

Мне нравится техника, один раз купил себе очень дорогой принтер, со всеми функциями. Каждый раз, возвращаясь с работы, я смотрел на крышу своего дома. Она была односкатная. У всех были двухскатные, добротные крыши, у нас односкатная. И весной я решил продать свой принтер и начать делать крышу. Папа начал ругаться — зачем? Когда нет денег? Я немного трусливый, но решился. Мы начали сносить крышу. Начиная с гвоздя до конца сделали сами. И так мы закончили крышу.

У нас была небольшая баня, но я хотел душ. Сам придумал дизайн, залил небольшой фундамент, поднял стены. Но на кафель не было денег. И в один день мне предложили хорошую работу. И я в первый раз жизни получил на тот момент большие деньги. У меня был карман набит деньгами как кейс. Сразу пошли с мамой выбирать кафель. Выбрали не очень дорогой. Решил класть кафель на каникулах, начал с пола. Сейчас вспоминаю, как я делал. Тогда не было интернета и телефонов как сейчас, чтобы посмотреть, как это делать. Делал все не ровно, вместо тонкого слоя, все делал, как будто из цемента асфальт делаю, потом исправлял, и так страшно мучился 2.5 месяца.

И так было кайфово искупаться, не представляешь. Даже сейчас я обожаю свой душ. Потому что я делал это с любовью. За эти годы мы купили все инструменты для стройки. У меня сейчас есть все дома. Можно еще один дом построить.

КОНЕЦ