Философия, которая сошла с ума
Перевод введения новой книги французского философа Жана-Франсуа Бронштейна (Jean-François Braunstein. La philosophie devenue folle. Le genre, l’animal, la mort. Grasset, 2018).
Вот уже более полувека, как
Гендер, права животных, смерть
Вопросы гендера, прав животных и эвтаназии пересекли Атлантику и колонизовали наши медиа и наше общественное пространство, превратившись в так называемые «сосьетальные дебаты» (débats sociétaux). Отличается ли «гендерная идентичность» от сексуальной идентичности? Являются ли животные такими же существами, как и мы? Есть ли у них права? Надо ли легализовать эвтаназию?
Однако, если верить опросам, во французском обществе наблюдается скорее неожиданное единогласие по этим вопросам. Относительно «прав животных», как говорят нам комментаторы опросов, 89% французов «положительно относятся к возможному изменению юридического статуса животных в Гражданском кодексе и признанию их “живыми чувствующими существами». Для этого предлагается создать еще одну категорию под названием «животные», в дополнение к уже существующим «человеческая личность» и «материальное добро» (biens) (Опрос Ifop от 5 ноября 2013). Что касается эвтаназии, то ее возможная легализация (как нам говорят) вызывает прямо-таки энтузиазм. На вопрос «Должен ли закон разрешить медицинским работникам безболезненно “прекратить жизнь» людей, страдающих невыносимыми неизлечимыми болезнями, если они об этом попросят?» 95% опрошенных отвечают положительно (не учитывая при этом мнения самих умирающих — их самих, оказывается, забыли спросить: опрос Ifop от 5 ноября 2013 года). Только вопрос гендера, похоже, встречает некоторые опасения. Введение в школьную программу так называемого «АBCD равноправия» — с целью «воспитать у детей (начиная с детсада) культуру равноправия и взаимоуважения среди мальчиков и девочек”, «с целью борьбы против гендерных стереотипов и предрассудков” — было оценено как положительное только 53% опрошенных. 37% считают, что эти «ABCD d'égalité » на самом деле являются средством распространения гендерной теории, а 33% и вовсе считают, что эта программа опасна (опрос от 1 февраля 2014 года).
Многие думают, что процентного отношения положительных ответов на опросы достаточно, чтобы законодатель мог принять соответствующие законы — как будто сам факт опросов, в которые можно более или менее верить, может определять закон. Огромное количество организаций и ассоциаций, активно выступающих за «права животных», за легализацию эвтаназии и введения в школьную программу уроков «сексуального воспитания» беспрестанно теребят общество и требуют как можно быстрее легализовать все, что можно легализовать. Подобные «шаги вперед», говорят они, идут «в необходимом направлении», а именно к еще более гуманному обществу, к тому самому идеалу — «мирному и братскому общежитию» (vivre-ensemble). Как можно не возмущаться ужасными условиями, в которых содержатся животные на
Политкорректность, которая сошла с ума: ампутомания, зоофилия, евгенизм
Хотя можно те же вопросы сформулировать по-другому — более оригинально и, может быть, более шокирующе. Например, если гендер не имеет ничего общего с биологическим полом, как нас убеждают, то почему бы тогда не менять его каждый день? Если тело находится в полном «распоряжении» сознания, то почему бы не менять его (тело), когда захочется? Почему бы, например, не ампутировать здоровые члены, если они не соответствуют тому образу, который мы имеем о себе? Если нет разницы между людьми и животными, как говорят нам «анималисты» (Parti animaliste — партия борьбы за права животных), то почему бы людям и животным не иметь «взаимно удовлетворяющих» сексуальных отношений? Почему бы не проводить медицинские эксперименты на людях, находящихся в коме — ведь они ничего не чувствуют, в отличие от животных, находящихся в полном здравии? Если мы хотим ввести эвтаназию, чтобы можно было «прекратить жизнь, не заслуживающую того, чтобы проживать ее дальше», то почему бы тогда не убивать детей с физическими дефектами? И почему бы не поменять критерии смерти и не национализировать трупы, чтобы можно было законным образом «забирать органы» — ведь тогда мы сможем удовлетворить растущий на них спрос, ибо разобрать умершего на органы — это в пользу живых людей, то есть тех, кто еще полезен обществу?
Если гендер не имеет ничего общего с биологическим полом, как нас убеждают, то почему бы тогда не менять его каждый день?
Ампутомания, зоофилия, евгенизм — это всего лишь небольшой набор проблем, которые встают перед нами, когда общество радикально меняет определение пола и тела, когда стирается граница между человеком и животным, когда начинают думать, что не «все жизни» имеют одинаковую ценность и что смерть должна быть «продуктивна». Эти вопросы вызывают такой шок, что может показаться, что это преувеличение, что их нарочно придумали, чтобы напугать людей. Но это совсем не так. На самом деле все эти вопросы — это ультра-классические темы «моральной рефлексии» современной англо-саксонской философии. Нужно знать, что ответы, даваемые всемирно известными университетскими профессорами, звучат еще более абсурдно и шокирующе.
Основоположник гендерной теории Джон Мани предполагал, что можно ампутировать ту или иную часть тела, если мы ею недовольны.
Знаменитый автор теории киборгов Донна Харауэй с чувством пишет о «глубоких влажных поцелуях», которыми она обменивается со своей любимой собакой — в подтверждение того, что мы должны стереть «воображаемый» видовой барьер между нами и животными.
Самый влиятельный теоретик «освобождения животных» Питер Сингер не видит проблемы в том, что мы можем иметь с животными сексуальные отношения, приносящие «обоюдное удовлетворение» — при условии, что мы не будем с ними брутальны. Тот же Сингер регулярно рекомендует инфантицид детей-инвалидов — что абсолютно характерно для активиста в пользу эвтаназии
Треоретик «освобождения животных» Питер Сингер не видит проблемы в том, что мы можем иметь с животными сексуальные отношения, приносящие «обоюдное удовлетворение»
В последнее время много говорят о «праве на достойную смерть». Г. Тристрам Энгельгардт, основоположник такой дисциплины, как биоэтика, предлагает проводить медицинские эксперименты скорее на больных людях с нарушениями мозговой деятельности, чем на здоровых «не-человеческих животных».
Эти идеи уже нашли своих учеников и последователей в Европе и неуклонно распространяются в наших европейских университетах.
Кто-то может сказать, что все это преувеличено, что это совсем не то, что эти мыслители хотели сказать, что нужно «нюансировать» и т. д. Действительно, хотелось бы думать, что эти философы шутят или провоцируют. Но ничего подобного. Они говорят исключительно серьезно. Более того, полное отсутствие чувства юмора — одна из их принципиальных характеристик. Эти безумные предложения долго и нудно излагаются ими в серьезных научных трудах, и это при том, что сами они — совсем не маргиналы, наоборот. Это философы, имеющие мировую репутацию, это основатели трех дисциплин, имеющих сегодня огромный успех — gender studies, animal studies и bioethics. Это профессора самых престижных американских университетов: Джудит Батлер из Беркли, Джон Мани (умер в 2006) из университета Джон Хопкинс, Питер Сингер из Принстона, Донна Харауэй из Калифорнийского университета в
«Эксперименты мысли» и их последствия
Можно было бы думать, что ничего страшного тут нет, что речь всего лишь о любопытных и смелых «экспериментах мысли», которые не имеют никаких последствий. Однако это не так. Речь идет о настоящей антропологической революции, эффекты которой уже ощутимы в реальном мире и уже влияют на наши умы и наши жизни. Под видом модерных реформ, направленных на благо человечества, они распространяют — приглашаю вас дочитать эту книгу до конца — насильственные изменения человеческого сознания, которые призваны радикально изменить само определение человечества. Это более заметно в вопросе гендера — именно он вызывает наибольшее сопротивление в обществе. Но два других вопроса — касающиеся «прав животных» и эвтаназии — хоть и кажутся более консенсусными, но не менее опасны и разрушительны. Здесь тоже, под видом блага для животных и для людей, находящихся в «конце жизни», нам предлагают такие вещи, которые приводят к абсурдным и шокирующим последствиям. Основываясь на самих текстах основоположников этих трех модных дисциплин, эта книга показывает, как декларируемые bons sentiments — «добрые» чувства — приводят к отказу от человеческой морали и антропологическому хаосу.
Вследствие этих «экспериментов мысли» мир уже начал меняться. Американские педиатры беспокоятся о широко распространившейся моде на трансгендеров. Борцы за «счастье животных» совершенно серьезно предлагают экспериментировать на больных, находящихся в коматозном состоянии, и избавляться от младенцев с физическими дефектами и инвалидов. Если говорить об эффектах волны активизма в пользу эвтаназии и новых определений смерти, целью которых является ее «продуктивизация» (чтобы смерть давала какой-то полезный «продукт»), то они сегодня очевидны — идет ли речь о том, чтобы ускорить час смерти (это делается все чаще и чаще) или о том, чтобы законным образом заполучить трупы (точнее, человеческие тела в состоянии «мозговой смерти») на органы — «чтобы помочь людям, жизнь которых еще стоит того, чтобы ее прожить». Таким образом смерть становится обыкновенной технической проблемой, а
Смерть становится обыкновенной технической проблемой
Все эти вопросы заслуживают того, чтобы остановиться на них подробнее. Тем более, если учесть тот факт, что среди несогласных с этими модерными предложениями самые несогласные — это специалисты по данным вопросам, то есть те, кто лучше других знает проблему и прямо сталкивается с последствиями этих «нововведений». Психиатры и психоаналитики в большинстве своем не являются сторонниками генедерной теории, юристы — «прав животных», и очень редки люди медицинской профессии, которые желают широко легализовать эвтаназию. Мы констатируем негативные эффекты того, что нам навязывают радикальную модификацию определения человека. Например, согласно Сингеру, те, кто
Последний человек
Насильственность антропологических изменений, происходящих на наших глазах, точнее других улавливается писателями (чаще, чем философами), потому что они — речь идет о действительно больших писателях — способны «слышать мир» и чувствовать смысл происходящего глубже других. Если говорить только о французских авторах, достаточно назвать Филиппа Мюрэ и Мишеля Уэльбека.
Еще в начале 2000-х годов Филипп Мюрэ точно описал нового персонажа эпохи, которого он назвал homo festivus («человек празднующий»). Этот «герой нашего времени» видит жизнь как нескончаемый праздник, он боится встретиться лицом к лицу со смертью, боится называть вещи своими именами и предпочитает находиться в тумане, стирая и смешивая дефиниции предметов и явлений. Homo festivus, как это ни парадоксально, хочет покончить с сексуальностью и желает только одного — вернуться к «анимальности», к животному состоянию (animalité). Мюрэ видит таким образом появление ре-анимализированного человечества: «Зачем имитировать ангелов, если можно вернуться к животному? * (…) Можно полагать возможным появление нового человечества — технически реформированного, ре-анимализированного, обесчеловеченного, и сексуальное желание у этого человечества, как и у животных, будет только периодическим и только полезным… Конец телу, «наделенному полом» (corps sexué). Конец истории. Конец всем противоречиям. Конец всем конфликтам. Конец различию между человеком и животным. Культура возвращается туда, откуда вышла — в лоно природы» (Philippe Muray. Exorcismes spirituels).
Мишель Уэльбек тоже описывает усталое человечество, не желающее больше ничего, кроме как собственной смерти. Человечество — точнее, западное человечество — с некоторых пор добровольно желает «опочить». Согласно Уэльбеку, цель пост-гуманизма — вовсе не сотворение «нового человечества» и не приход к «сверхчеловеку». Пост-гуманизм собирается провести окончательную черту под тем, что он называет «авантюрой человечества» — его историей. Человек, таким образом, станет «первым известным животным видом во Вселенной, который сам создал себе условия для собственного замещения» (Уэльбек, «Элементарные частицы»). В эпилоге романа , написанном будто бы в 2080 году, упоминается, что «пресечение человеческого рода» прошло тихо и спокойно: «Удивительно было видеть, с какой тихой обреченностью, с каким отречением и, может быть, с каким тайным облегчением человечество согласилось на свое собственное исчезновение» (Уэльбек, «Элементарные частицы», 1998).
Согласно Уэльбеку, цель пост-гуманизма — вовсе не сотворение «нового человечества» и не приход к «сверхчеловеку».
Эта устремленность человечества к своему концу с некоторых пор ощутима еще более явcтвенно. В том же романе Уэльбека есть ученый по фамилии Брюно, который потрясен верностью предсказаний Хаксли в его романе 1932 года «О дивный новый мир». Предсказание Хаксли осуществляется на глазах, и Брюно это радует: «Brave new world для нас — это рай». Дистопия Хаксли, действительно, стала нашим настоящим: искусственные методы человеческого воспроизводства, гигиенизация и контроль над сексуальностью, анти-депрессанты, эвтаназия…
«Все более и более совершенный контроль над человеческим воспроизводством приведет в один прекрасный день к полному отделению деторождения от сексуальности, и репродукция человеческого рода будет совершаться в лаборатории, в условиях абсолютной генетической безопасности и надежности. Это поведет за собой исчезновение семейных отношений, понятий отцовства, материнства и филиации. (…) А когда человек подойдет к порогу, за которым ему станет невозможно больше бороться со старостью, он сможет прибегнуть к добровольной эвтаназии — исчезнуть незаметно, быстро, без драм… (…) Сексуальная свобода будет абсолютной, не останется никаких препятствий для «раскрытия личности» и наслаждения. А если возникнут небольшие эпизоды депрессии, печали и сомнения, то они легко излечиваются медикаментозным способом — химия анти-депрессантов и транквилизаторов сделала огромный шаг вперед. «Достаточно инъекции в один миллилитр, чтобы излечить десять чувств!» (Уэльбек «Элементарные частицы»).
Еще больше века назад Ницше прекрасно резюмировал нашу сегодняшнюю ситуацию: каждодневный прием транквилизаторов, а в конце — терминальный литиевый коктейль, чтобы прекратить эту серую жизнь человека, не желающего встречать лицом к лицу негатив и трагичность смерти: «Немного яду время от времени: это навевает приятные сны. И много яду напоследок: это принесет приятную смерть». Ницше предвидит также стирание границы между человеком и животным — если человек не делает никаких усилий, чтобы подняться к «сверхчеловеку», он рискует кончить падением в пропасть, в животное состояние. «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком — канат над бездной». Человеку необходима воля, чтобы преодолеть самого себя: «Горе! Приближается время, когда человек не запустит стрелы своего желания над другим человеком, и не зазвенит больше тетива его лука! (…) Горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды» (Ницше. «Так говорил Заратустра»). Идеал — тот самый, который побуждал человека превзойти самого себя, который давал смысл существования его предкам — этот идеал ему сегодня безразличен.
Заратустра думал, как говорит Ницше, что описал в этом «последнем человеке» то, что есть на свете самого презираемого. Но, к его удивлению, толпа начинает его умолять: «Дай нам этого последнего человека, о Заратустра! — кричали они, — сделай нас похожими на этого последнего человека! И мы отдадим тебе Сверхчеловека!» И весь народ веселился и цокал языком» (Ницше «Так говорил Заратустра»).
Отмена разности между мужским и женским, возврат человека к животному, аннуляция смерти, отказ от идеала: именно в этом бесформенном и бессмысленном мире, без лимитов и без границ, который так точно описан у Ницше, Мюрэ и Уэльбека, мы и отказываемся жить.
* Аллюзия на французскую поговорку Qui fait l’ange fait la bête (Кто хочет быть похожим на ангела, тот рискует стать похожим на зверя).
Перевод: Элла Дюбуа
