Мы поговорили с Жанар Секербаевой — феминисткой, правозащитницей, ЛГБТИК+ активисткой и со-основательницей Казахстанской феминистской инициативы «Феминита». В этом году Жанар баллотировалась на выборах в Маслихат (региональный парламент в Казахстане) и открыто выступала с феминистской повесткой. Жанар — лесбиянка и столкнулась во время кампании с несколькими волнами травли из–за защиты прав квир-сообщества.

Мы поговорили с Жанар о том, как война в Украине и поток мигрантов из России влияют сейчас на Казахстан, и о том, что пережили жители и жительницы Казахстана за месяц до этих событий: в январе 2022 года в Казахстане вспыхнули мощные протесты, по которым власти открыли огонь. Феминистки и правозащитницы Казахстана были свидетельницами и участницами событий «кровавого января».

В интервью мы также касаемся темы транснациональной феминистской солидарности — возможна ли она сейчас? Для Феминистского Антивоенного Сопротивления важно продолжать разговор и работу с фемактивистками из разных стран и регионов. В условиях, когда консервативные правительства изолируют нас и лишают нас доступа к агентности и ресурсам, мировые сети солидарности и взаимопомощи — это то, что позволяет нам надеяться на иное будущее.

Жанар о себе

Я — соосновательница казахстанской феминистской инициативы «Feminita», поэтка, закончила ради своего удовольствия факультет филологии (это всегда была моя мечта) , так что у меня есть ещё и такой диплом — это для меня мое отдохновение.

Не могу сказать, что я сейчас пишу очень много стихотворений, а если даже и пишу, то бывает это очень редко: вероятно, это связано с тем, что я больше всего я сейчас делаю в активистском поле. Мой бэкграунд академический — я докторка социальных наук. Одно из недавних моих достижений — выход книги на основе моей докторской диссертации, которую я посвятила государственной политике в Казахстане в отношении транслюдей. Эта политика является, на самом деле, практикой пыток над транслюдьми. Меняя свой гендерный маркер, транслюди в Казахстане должны проходить через обязательную необратимую хирургическую коррекцию, если хотят сменить свои документы и маркер именно в документах.

Это большая проблема, но её не все ощущают. Конечно же, гетеросексуальному цис-большинству часто абсолютно наплевать на то, что происходит с другими группами. Поэтому, когда мы даже просто произносим слово «ЛГБТ» или машем ЛГБТ-флагом, у людей срывает все рычаги терпения, образования, понимания и желания понять, рычаги эмпатии.

Мое первое образование — журналистское. Когда я поступала, я мечтала на самом деле поступить на литературоведение, но родители мой выбор немного увели в сторону и я поступила на журналистику. Сейчас я активистка и я горжусь своим активизмом. Горжусь тем, что мы с Гузадой соосновали казахстанскую феминициативу «Feminita». «Feminita» защищает, мониторит, адвокатирует права лесбиянок, бисексуалок, квир- и транс-женщин в Казахстане. Мы одна из самых видимых, ярких и громких активистских инициатив в Казахстане. И это несмотря на наш статус: департамент юстиции отказывает нам в регистрации нашей инициативы.

Феминистка на выборах

Я решила принять участие в выборах, потому что это продолжение нашего проекта «Фиолетовая юрта». Это проект политпросвещения, который мы начали от Feminita в 2022 году. Прошло три обучающих модуля: два модуля онлайн с нашими лекторками, и один модуль оффлайн в Алматы. Девушки приехали на него, мы собирались все вместе с конференц-зале и вместе составляли наш политический манифест. Политический манифест — это не просто документ, который будет радовать наши сердца. Это будущая база для нашей политической партии. Моя предвыборная повестка была феминистской — я рассказывала о правах женщин, о том, что одним из наших достижений является отмена списка запрещенных профессий для женщин в Казахстане. Их было 219. Я часто рассказывала потенциальным избирательницам про этот кейс, чтобы они понимали, над каким уровнем достижений работала наша команда.

С мужчинами-избирателями я немного осторожничала и не упоминала феминистскую повестку, потому что некоторые мужчины могли реагировать не очень позитивно или читать нотации по поводу моей короткой стрижки, отсутствия детей или отсутствия гетеросексуального супруга. Поэтому, конечно, с ними было тяжело разговаривать. Они считают, что женщины созданы для дома и традиционной нуклеарной семьи. Тяжело спорить с такими людьми. Когда я пытаюсь рассказывать что-то моим собеседникам, которые мне ставят в укор, что я якобы не знаю историю Казахстана или не выполняю роль послушной казахской домохозяйки, мои аргументы распознаются как сопротивление, как протест. И они видят во мне ту, кто выпадает из представлений о том, кто такая казахская женщина. Я вежливо выслушивала это и благодарила их за их мнение. И просто шла дальше к моим избирателям и избирательницам. Отмечу чувствительность женщин — они были более эмпатичны ко мне, интересовались, чаще брали телефон.

Наша политическая программа опубликована у нас в инстаграме. Отмечу, что программа кандидатки в Маслихат должна отличаться от программы кандидатки в Мажелис, потому что Мажелис — это законодательная ветвь власти и там нужно говорить о законах, а уровень Маслихата — это уровень решения городских проблем. Поэтому мы решили, что сильно увлекаться программой мы не будем, это не тот уровень, когда нужно дебатировать из–за программы, представлять эту программу очень разнообразно и широко. Мы решили отталкиваться от проблем самих жителей 14 округа — Бостандыкского района, в котором они живут. Это проблемы плохих дорог, плохого освещения, мусора, проблема нехватки детских садов, частой смены специалисток в медучреждениях. Женщины жаловались, что, когда они приходят в больницу, они не могут понять, где же их лечащий врач. Если бы я прошла в Маслихат, я бы опиралась на эти проблемы, озвученные моими избирательницами и избирателями.

Казахстан, война в Украине и волна российских мигрантов

Война в Украине сильно повлияла на Казахстан, особенно экономически. У нас поднялись все цены на продукты, на сервисные услуги, на аренду квартир. После второй или третьей волны мобилизации в РФ у нас до сих пор не спадают цены, высокие цены на арендное жильё. Я сама за последние 6 месяцев переезжаю уже в третий раз, в те квартиры, где подешевле. Моя квартира — это не просто моё личное пространство, а ещё и наше рабочее пространство, там находится офис Feminita. Там проходят безопасные встречи с нашими коллежанками, с феминистками. Встречи, которые нам важны и нужны, где мы могли бы уединиться, потому что в кафе или коворкингах всегда нужно платить денежку за пребывание. Поэтому нам важно сохранять это пространство. 23 апреля я снова переезжаю в другую квартиру.

Как граждане Казахстана относятся к потоку российских эмигрантов? По-разному. Когда был первый поток, я думаю, что относились очень настороженно и с опаской. У нас есть свои национал-патриоты, которые выступают, зачастую совершенно не понимая прав человека, когда ты находишься в экстренной ситуации и должен или должна выехать из своей страны. Или когда тебя насильно, да, могут побудить к выезду. Не все у нас знакомы с правами человека и не все понимают, что это такое, когда вот так экстренно нужно бежать. Как я сама отношусь — я отношусь, именно как правозащитница, феминистка, активистка. Я отношусь с пониманием, что, если люди вынуждены бежать и искать временное жильё, то мы как правовое государство не можем закрывать границы. Но нужно выправлять экономические проблемы, чтобы инфляция, которая сейчас в Казахстане более 30%, если не все 40, не ударила по простым гражданам и гражданкам, и чтобы цены на арендное жильё не повышались из–за хлынувшего потока людей, которые приехали сюда временно или на более продолжительное время. Нужно защищать чувствительные группы людей (не хочется говорить «уязвимые»), которые в первую очередь страдают при экономических встрясках. Такая ситуация произошла в этом году, мы это всё до сих пор ощущаем.

Транслируют ли российские мигранты шовинистские и империалистические представления о стране, в которой они оказались? Да, к сожалению. Такие посты были, люди немного не понимают, где оказались, совершенно не знают, что Казахстан давно себя объявил независимым государством, и что до царской империи у нас были племена. Границы Центральной Азии (повторяю, Центральной, а не Средней), были расчерчены в советское время, то есть другой империей, совершенно не считаясь с тем, как бы это видели сами племена центральноазиатские. Такие посты империалистические, шовинистические, к сожалению, наблюдались в социальных сетях, их старались сразу же казахстанцы и казахстанки осуждать, рассказывать о них, и через вот этот акт говорения и публичного шейминга и сама проблема стала более публичной. Поэтому, может быть, недовольство казахстанцев и казахстанок понемногу уходило, так как это становилось публичным фактом. Эта ситуация, конечно, очень тяжёлая. Людям, которые ищут экстренно себе приют, убежище, пристанище, необходимо понимать, что, когда мы ищем приют на другой земле, у этой другой земли есть история, контекст, бэкграунд, — есть всё то, к чему нужно относиться очень аккуратно, стараясь не проговаривать стереотипы и не показывать абсолютное незнание о людях, о языке, о культуре, о традициях той страны, в которой человек ищет себе временное или более продолжительное пристанище.

Сейчас всё больше обсуждаются экономические проблемы: у нас опять повышаются цены на топливо, а значит, повышаются протестные настроения, поэтому дискуссия выше сошла пока на нет. Но это не значит, что она совсем исчезла, она может снова, к сожалению, появиться. К сожалению, потому что я вижу там иногда со стороны казахстанцев такие призывы, которые я бы не назвала гуманными. Всё нужно делать в рамках прав человека и стараться понимать, почему складывается так судьба человека. Стараться с эмпатией относиться к людям, которые в беде. Богатые люди, наверное, нашли себе пристанище в другой стране, но те, кто приезжал в Казахстан, — это не богачи.

О кровавом январе 2022 года и политическом режиме Токаева

Как изменился политический режим в Казахстане? С января прошлого года практически никак: у нас нет никакой реформы, ни политической системы, ни экономической, ни социально-культурной, поэтому про реформы говорить вообще не стоит. Президент Казахстана Токаев обманул жителей и жительниц нашей страны, потому что то, что он заявлял, оказалось неправдой. Выборы, которые недавно прошли (а я могла наблюдать их изнутри), показывают, что власть старается сохранить тот же авторитарный режим, который ей передал Назарбаев. И что Токаев в этом старается даже превзойти своего учителя. И нам страшно. Нам страшно, что сейчас у нас новый диктатор. Он более образованный, дипломатичный, но это абсолютно не отрицает его качества диктатора, которые мы распознали после кровавого января 2022 года. Попытки нас обмануть увенчались неуспехом и нам всем нужна смена власти. Именно смена президента, парламента, сената, Маслихата, полное реформирование МВД, комитета национальной безопасности. Без реформ, без люстраций, без открытого и прозрачного референдума нам не построить демократию и не выбрать честных людей, которые могли бы прийти в управление делами государства. В том числе женщин.

Результаты этих выборов очень печальные. Прошли партийные люди, которые были поддержаны правительством, прошли бизнесмены, у которых есть большие деньги. То есть сейчас эти люди во власти. Происходит перестановка властвующих элит, но мы не видим людей, которые действительно бы продвигали бы права человека, улучшали общее положение в стране. Очень сложно и печально говорить о том, как вас обманывает глава государства.

Когда в прошлом году случился кровавый январь, я тоже ходила на площадь, но не попадала сначала в эпицентры событий, а была свидетельницей. Собирала вот эти пустые гильзы от светошумовых гранат, пули, резиновые пули. Всё это было на асфальте и ещё не было убрано. Их было очень много. Ходили мы и в день, когда стреляли по людям, хорошо, что мы просто не дошли до того места, где уже были выстрелы. К нам бежал тогда мужчина и кричал, что там лежит тело, что лучше туда не стоит идти. Он прямо выбежал нам навстречу, и мы повернули назад.

Феминистки приняли в этих протестах очень большое участие, мы пытались солидаризироваться с правозащитным сообществом, пытались призвать Токаева к решению проблемы не через тот путь, который он выбрал, — стрелять на поражение, а через иной путь, ведь умирали простые, ни в чём не повинные люди, протестующие. Я помню, как мы пытались солидаризироваться во время отключения интернета. Это было очень сложно, но я знаю, что люди встречались друг у друга на квартирах, приходили в гости, обсуждали, что мы можем сделать. Мы также обсуждали это вместе с другими правозащитницами: на тот момент мы хотели выстроить план действий, но всё это не удалось, мы были очень заняты тем, что помогали инициативам, которые регистрировали жертв, пострадавших во время кровавого января, люди бросили все силы туда.

До сих пор пострадавшие во время кровавого января не получают государственной поддержки — они получают в основном поддержку от простого населения, от народа, который делает добровольные взносы. И вот это вот регистрирование пострадавших и жертв — оно было сделано именно женщинами, феминистками и правозащитницами. Это до сих пор позволяет нам понимать весь масштаб трагедии и попытки политического переворота. Феминистки выходили навстречу протестующим, на площадь и говорили о том, что им необходимо на плакатах писать свои лозунги, чтобы их не приняли за тех провокаторов, на которых ссылались полицейские. Тогда же был создан плакат «Не стреляйте в народ, мы простой народ, мы не террористы». И тогда, буквально карандашом на бумаге, протестующие смогли прописать свои требования. До этого не было, если честно, у большинства протестующих ни одного плаката, и, конечно, эта толпа легко могла быть принята за провокаторов, то есть было несколько групп протестующих — мирные и те, кто пытались дискредитировать этих протестующих. Когда у вас нет плакатов в руках, эти две группы сливаются. Я думаю, благодаря феминисткам многие люди поняли, что вообще-то эти протестующие, которые вышли туда, это мирные протестующие.

И наша роль лесбиянок, бисексуалок или транс-женщин тоже есть в этом. Мы писали посты, мы пытались разобраться в происходящем. У нас одна из квир женщин в одном из южных городов Казахстана лично помогала пострадавшим и тем, кого взяли под арест в СИЗО, она помогала многодетным матерям и благодаря ей (её зовут Жамиля) многие эти женщины вышли из тюрьмы — под домашний арест, к сожалению, но хотя бы вышли к своим детям. Потому что у них на свободе оставались дети, и зачастую они были единственными кормилицами для своих детей. Мы с Гульзадой тоже приняли участие, мы старались помогать, чем могли, хоть мы и находились в большом стрессе, депрессии, потому что не было ясно, куда сейчас идёт страна и что будет с нами. Мы этот шок пережили до войны в Украине, потому что это было в январе 2022 года, и вот это вот ощущение беспомощности мы ощутили ещё тогда, в январе. И оно тяготит, оно отбирает много сил.

О феминистской солидарности и фемповестке в Казахстане

Верю ли я в феминистскую транснациональную солидарность поверх государственных границ? Верю. Считаю ли сейчас возможным взаимодействие с российскими феминистскими движениями? Считаю, в принципе, возможным, просто сейчас мы переживаем новый виток деколонизации и через призму деколонизации, конечно, очень сложно сразу принимать решения. Но с феминистскими движениями необходимо поддерживать связь. Это моя точка зрения, поскольку феминистки всегда продвигали принципы прав человека, гуманность, эмпатию, антимилитаризм. Я понимаю, конечно, что это звучит для тех, кто с той стороны войны — для стороны, которая защищает себя — совершенно бессмысленно. Именно сейчас у нас как у Феминиты нет какого-то конкретного проекта или коллаборации с российскими феминистками, но у нас есть знакомые, подруги, коллежанки из России или в России, которых я до сих пор считаю своими подругами и сёстрами, и от этого я не откажусь.

Повестка феминизма и ЛГБТИК-активизма в Казахстане — это соблюдение прав женщин, подписание Стамбульской конвенции и её ратификация. Мы соединяем и феминистскую, и ЛГБТ+ повестку. Многим людям это кажется странным и абсолютно непонятным, поэтому на нас всегда есть нападение, хейтспич, травля, буллинг. В наш адрес всегда пытаются найти что-то, роются, ищут, как очернить меня или феминисток в целом.

Мы также продвигаем право на мирные собрания. Власти очень плохо реагируют на шествия, они нам не санкционируют ничего, и мы судимся. Мы пытаемся продвинуть свободу и автономию тела, автономность решений именно женщин и девушек, борьбу с насилием — это часть фокуса многих женских организаций, поскольку эта проблема до сих пор не решена и показатели ухудшаются. У нас очень частыми стали инцесты, педофилия на юге страны, что, конечно, связано с падением уровня образования, безработицей и другими экономическими факторами. Поэтому в нашей повестке есть ещё и просвещение: мы не можем просто мобилизовать феминистское и ЛГБТИК+ сообщество, нам важно всегда просвещать и рассказывать о правах человека, о правах женщин, о правах ЛГБТИК+ людей.

Прежде, чем что-то заявить или делать, мы изучаем вопрос, то есть стараемся делать это на основании исследований, которые проводят низовые инициативы. В этом году мы проводим исследование про антигендерное движение в Центральной Азии. В нём участвуют активистки из других центральноазиатских стран. Думаю, это будет очень важный и качественный труд, которым смогут пользоваться все инициативы в Центральной Азии, исследовательницы, правозащитницы, журналистки, публичные персоны и так далее.

В повестке феминизма и ЛГБТИК-активизма проблемы насилия иногда затмевают другие проблемы, но мы всегда говорим и о политической повестке — нам необходимо регистрировать партии. Нам необходимо участвовать в управлении делами государства. Быть представленными как минимум на 50% во всех государственных органах. С 2006 года цифра представленности никак не достигнет даже 30%. На данный момент, в 2023 году, эта цифра равна 18%. Поэтому другая проблема — это внедрение антидискриминационного законодательства. Над этим мы тоже работаем, поскольку у нас нет даже понятия ни в одном в законе, что такое дискриминация.

О связи гендерного и государственного насилия

Конечно, я вижу связь между гендерным и государственным насилием. У нас много женщин-политзаключенных — активисток «Демократического выбора Казахстана» всегда сажали в тюрьмы, некоторые из них до сих пор наказаны, а сама партия признана экстремистской в Казахстане, хотя ничего экстремистского не заявляла. Она была всего лишь оппозиционной партией Назарбаеву, экс-президенту Казахстана. Наше государство можно представить в виде большого патриарха, который ногой давит на шею женщинам. Неважно, как государство их угнетает, через политическую систему или через гендерную, через культурные или же экономические призмы. Это опрессия — и она чувствуется на всех уровнях. Может быть, она не распознаётся и про неё мало пишут, но она есть везде.

Государственное насилие — очень жёсткое, и активистки, которые пытаются с этим бороться, стигматизированы и зачастую не находят рупора, не находят площадки, где они могли бы выступить. Мне очень жаль, что не все женские движения с ними солидаризируются, потому что считают их маргинализованными. Через жернова государственного насилия прошли многие женщины, ведь это проявляется ещё и в репродуктивных практиках: из–за представления о том, что казахская женщина должна быть окружена патриархатной семьёй, умирают от родов многие женщины, причём от нежелательных или от первых родов. Или потом её заставляют рожать второй, третий раз. Таких женщин очень много, нас калечат.

Вот это государство, которое считает себя отцом, патриархом — оно не только нас насилует, сажает в тюрьмы, стигматизирует, маргинализирует, но и калечит на всю жизнь.

И мы становимся обозленными, государство прямо настраивает часть населения против себя. Поэтому у нас антигендерное (консервативное) движение вобрало в себя наибольшее количество именно женщин-активисток. Потому что они не верят государству и его начинаниям, они объединены против государства, но зачастую несут с собой в повестку и анти-ЛГБТ, и антиженские какие-то вопросы. Например, они остановили законопроект о противодействии семейно-бытовому насилию только потому, что его пытались внедрить другие женщины-активистки и вроде бы государство в этом направлении пыталось сделать встречный шаг. Но этот встречный шаг был сделан неаккуратно, нелепо, без широкого обсуждения, так что доверия к инициативе не появилось. Гендерное и государственное насилие усиливают друг друга. Усиливают, не просто давая двойной эффект, а я бы сказала, что там вообще можно умножить на 10.

Слова поддержки для антивоенных активисток

Я поддерживаю тех активисток, которые сопротивляются войне и диктатуре, находясь на территории Российской Федерации или вне её. Ценность активизмов — и того, и этого — очень высока. Мы тоже стараемся всегда сопротивляться: у нас нет войны, но у нас вот эти скрытые формы сопротивления тоже приняты, и они есть, и мы очень от них устаём. Я прекрасно понимаю, насколько это тяжело психологически — продолжать те действия, которые начали активистки. Я желаю вам много сил и здоровья. Я уверена, что настанет тот момент, когда всё это зло будет преодолено, когда не будет Путина, когда война будет прекращена и нужно будет отстраивать новое общество. Нужно будет отстраивать новые смыслы, потому что всё как будто обнулилось. Люди доносят друг на друга — и это ужасные времена. Поэтому вам предстоит очень большая, сложная, неимоверная, мучительная работа, и пожелание сил — это самое меньшее, что я могу сказать.

Я благодарю вас за вашу политическую активистскую работу, за то, что вы поддерживаете своих коллежанок и других сестёр. Да, пока будут очень сложные отношения между российскими активистками и украинскими, но я верю, что и этот вопрос когда-то будет отрефлексирован настолько, что будут найдены точки соприкосновения. И когда и украинская, и российская сестра-феминистка смогут хотя бы идти вместе, рядом.