Во второй половине XX столетия история, входя в тесный контакт с другими науками, порождала новые вопросы и проблемы. Такие направления как историческая антропология, новая культурная история, история повседневности и многие другие направления окончательно оформились именно после Второй Мировой войны. И появившаяся в 1960-е годы историческая феминология, а иначе «женская история», была одним из таких новичков-авангардистов.

Вопреки своему названию, “women studies” открыли путь не только к изучению истории одного пола, но и к проблематике межполовых взаимотношений в целом. Однако вскоре ученые-феминологи столкнулись с ограничениями, не позволявшими двигаться дальше. Давала о себе знать зацикленность лишь на одном объекте и его истории.

На рубеже 1970-1980-х гг. феминистская теория науки обзаводится новыми методами и объяснительными моделями. Революционный бум, давший жизнь обособленной «истории женщин» и «женской истории» сходил на нет, а междисциплинарные тренды требовали от наук как можно большей коммуникации друг с другом. В подобных условиях жёстко ограниченные объектом и предметом исследования “women studies”… продолжали существовать и дальше. Однако общенаучные и философские метаморфозы, появление новых теорий и подходов толкали ученых к изменению проблематики исследований и поиску новых тем, которые не затрагивались ранее. В среде историков начинается дрейф в сторону более глобальных вопросов, касающихся не только женщин и не только мужчин.

Хороший итог всем изменением в женской истории подвела вступительная статья известных французских историков Жоржа Дюби и Мишель Перро во Введении к пятитомному труду «История женщин на Западе» (1992):

"…Женщины, которых мы изучаем, различаются по своему социальному положению, вероисповеданию, этническому происхождению и жизненному опыту. Там, где это уместно, мы пытались рассматривать проблему пола в связи с другими факторами, пересекающими водораздел между полами, такими как класс и раса. Это уже собственно не история женщин, а история отношений между полами…".

Понятия «мужского» и «женского» в истории тоже начинают постепенно терять свои чёткие границы. И подобные слова вовсе не умаляют вклад того или иного пола в исторический процесс и не призывают считать очевидных мужчин женщинами или наоборот. Просто человеческие привычки, традиции и обычаи межполового поведения, да даже социальная иерархия, менялись от века к веку А потому говорить об истории одного пола в отрыве от другого стало довольно проблематично. Особенно когда вокруг цветёт и пахнет постструктурализм, бросающий вызов старым моделям организации науки и изучения прошлого.

Довольно банальным примером проблемы «размытия» категорий пола может служить эволюция образов «идеальной женщины» или же «идеального мужчины», предполагавших в разные века следование разным моделям поведения. Так физические качества, присущие «идеальной женщине» эпохи Возрождения — широкая кость и пышные формы, в 1960-х годах воспринимались бы как отклонение от принятого стандарта, а потому — осуждались обществом. И наоборот. Требования эпохи к мужчинам и женщинам менялись в зависимости от политических, экономических и социальных факторов. А потому у нас есть огромный разброс по моде, аксессуарам и привычкам, которые были считались нормой в одной время и маргинилизировались в другое.

Более того, разные культуры также требовали от мужчин и женщин разного. Абстрактный житель Скандинавии, проводящий время в военных походах и чей идеальный образ нашёл своё отражение в сагах, смотрел на жителя Византийской империи как на изнеженного и слабого раба, не умеющего воевать. При этом сам ромей, такой же условный в данном примере как и викинг, в рамках уже своей культуры, видел в скандинаве лишь неумытого варвара, не имеющего представлений о гигиене, красоте и грамотной речи.

Казалось бы, очевидные вещи — разные культуры несут в себе разные образы и представления о норме, о понятиях мужественности и женственности. Однако вопрос, которым задались учёные, базируется именно на изменчивости этих категорий. Ведь если идеалы мужественности и женственности постоянно меняются, то как можно говорить о том, что эти понятия вообще существуют в реальности? Что отличает понятия «мужественность» и «женственность" от таких довольно умозрительных конструктов, придуманных для определения совокупности смыслов как «менталитет», "метанарратив» или «объективность»?

Поиском ответа на вопросы о том, как формировались категории «мужчественности» и «женственности», как они менялись, как влияли на общество, что влияло на них и как во все эти темы вовлечены политика, экономика и культура и занялась гендерная история.

Прежде чем переходить непосредственно к “gender history”, стоит остановиться на ключевом понятии этого направления, а именно — самом «гендере». Как не было бы прискорбно, но однозначного определения у него нет и всё зависит от дисциплины, в которой он используется. Однако упомянуть некоторые значения, которые придавались этому слово, необходимо.

До середины 1950-х гг. лексема “gender” употреблялась только в английской лингвистике во вполне удобоваримом значении «род» без дополнительных коннотаций. Однако в 1955 году сексолог Джон У. Мани, которому при изучении гермафродитизма и транссексуализма потребовалось разграничить общеполовые свойства от сексуально-генитальных и сексуально-эротических, ввел понятие «гендер».

Использование понятия именно в значении Д. Мани не особенно прижилось в силу ряда причин и куда большую популярность, «гендер» приобрел после публикации работ американского психиатра Роберта Д. Столлера. В 1958 году, после открытия в Калифорнийском университете центра по изучению транссексуализма, он стал активно пользоваться термином для обозначения «пола в социальном контексте». В дальнейшем он закрепил использование этого слова на конгрессе психоаналитиков в Стокгольме в 1963, сделав доклад о понятии социополового (гендерного) самосознания. Именно благодаря ему закрепилось первичное представление о гендере, как обособленного социо-культурного элемента человеческой личности. С его подачи «пол» (sex) стал относиться к биологии (морфологии, гормонам, генам и нервной системе), а «гендер» (gender) — к психологии и социологии человека.

Новый термин дал возможность отделять учёным-гуманитариям легко отделять биологический аспект жизни человека, от социо-культурных условий, в которых он существует и которые определяют его жизнь. То, что человекам очень важны не-биологические аспекты бытия спорить трудно, а потому новый термин, в условиях философского переосмысления модерна и критики всего и вся пришёлся весьма кстати.

Неудивительно также и то, что изначально «гендер» в новой трактовке привлек внимание сторонниц «женских исследований», которые начали трактовать понятие по-своему. Одни определяли гендер как социальный институт, другие отстаивали мысль о гендере как социальной или идеологической системе отношений, третьи — вовсе считали его результатом интеллектуального осмысления межполовых отношений. Трактовки очень сильно разнились в зависимости от политических и гражданских взглядов и позиций учёных, а потому с поиском компромисса возникли некоторые сложности.

В конце концов возникло несколько классификаций трактовки понятия «гендер», среди которых выгодно выделяется позиция Сандры Дж. Хардинг. Она предложила поделить всех ученых, использующих это понятия, на две категории:

1. Философы, которые видят в гендере интеллектуальный конструкт (т.е. сугубо научное понятие, определяющее социально-культурные функции пола и позволяющее отличать их от биологического “sex”).

2. Философы, которые видят в гендере социальный конструкт (т.е. реальную систему социального взаимодействия полов).

В российской исторической науке, уже в новейшую эпоху, одной из наиболее популярных стала позиция О.А. Ворониной, которая попыталась объединить спорные представления о гендере воедино. По её мнению, многозначность понятия позволяет трактовать его и как культурную метафору, и как стратификационную категорию по признаку пола, и как социальный конструкт. Такой подход облегчает исследователям поиск предметных полей и лишает их манящей необходимости в очередной раз решать, какое определение «гендера» правильное.

Однако нас, среди многочисленных толкований слова “gender”, интересует то, что относится к исторической науке. Такое тоже появилось во второй половине 1980-х годов с подачи американской исследовательницы Джоанн У. Скотт, чья статья «Гендер: полезная категория исторического анализа» (1986) традиционно считается точкой отсчёта нового направления.

Знаменосица нового течения вела спокойную жить историка-феминолога, изучая общественные движения во Франции XIX века. Однако в какой-то момент ей надоели бессмысленные бодания сторонников традиционной истории с феминологинями. А посему Скотт предложила положить конец этому противостоянию за счет введения «гендера» в поле исторической дискуссии в таком толковании, которое устроило бы всех.

В декабре 1985 года она выступила с докладом на Собрании Американской исторической ассоциации, на которой призвала воспринимать гендер как «исторически первую форму фиксации властных отношений». В такой трактовке гендер переставал быть просто «социальным полом», он превращался в сложную систему отношений между носителем власти и объетом, к которому она применялась.

Сложно не согласиться с тем, что даже в самых древних известных нам исторических государствах власть принадлежала мужчинам, а женщины преимущественно находились в подчинённом положении. Это продолжалось долгие века и это та данность, с которой работает историк. Скотт же призывает разобрать эту систему, посмотреть на каких основаниях она строилась, как менялись её детали, какие новые черты и модели поведения становились обязательными для участников этих властных отношений в разное время.

Как и у мужчин, так и женщин были и есть свои социальные роли, которые им нужно отыгрывать для одобрения общества. Мужчина, в идеале, должен следовать образцу «мужественности», а женщина — «женственности». Однако внутрянка этих понятий не появлялась просто так — она предписывалась социальными институтами и культурными традициями.

Гендерная роль — совокупность социальных норм, определяющих, какие виды поведения считаются допустимыми, подходящими или желательными для человека в зависимости от его гендерной принадлежности (женщина, мужчина, иное).

Если общество сотни лет предписывалет женщине следить за домашним очагом, слушаться мужа и смиряться, то статус последующих поколений не изменится просто так — наоборот. Гендерная роль будет закрепляться через воспитание, среду и общественные установки, определяющие место женщины в этой иерархии. Точно также и с мужчиной — образцы мужского поведения, «мужские» качества становятся фактором, влияющим на жизнь каждого члена социума.

Гендерные роли формировали в обществе целостную культурную модель, рабочий образ, который помогал людям упорядочивать жизнь, придавать смысл хаотичной реальности, воспринимать и толковать переживаемые события, выстраивать свою линию поведения. Устойчивая уверенность работяги в том, что после смены его дома ждёт жена с горячим ужином и стопкой холодненькой — отличный пример подобного упорядочивания.

Проблему гендерных ролей и дихотомию «мужское-женское» сейчас можно наблюдать в самых разных сферах жизни. К примеру, в вопросах моды или хобби. Может ли женщина носить мужскую одежду, а мужчина женскую? А кто и когда определил критерии «мужской» и «женской» одежды? Существуют ли сугубо «мужские» и сугубо «женские» увлечения? Может ли женщина ругаться матом и курить, а мужчина эмоционально реагировать на негатив?

Современному человеку дать ответы на эти вопросы довольно легко. Однако, они не высосаны из пальца, поскольку даже сейчас в отдельных обществах и культурах за нарушение социальной нормы и гендерной роли могут подвергнуть вполне реальному наказанию. Будет ли это остракизм, моральное или физическое насилие — неважно. И то, и другое, выбивает человека из колеи и, в подавляющем большинстве, люди стремятся соответствовать общим стандартам даже если это не удовлетворяет их интересам.

Поэтому перенесение подобных вопросов на прошлое представляется вполне обоснованным. Если мы задаем такие вопросы к настоящему, что мешает задать их к уже прошедшим событиям?

Поскольку статья Дж. Скотт о формировании гендера через языковой инструментарий пришлась на период лингвистического поворота, эпоху критики конструктивистких идей и время постмодернистских тенденций, её идеи пришлись кстати. О роли языка в конструировании прошлого писали в своё время и Мишель Фуко, и Жак Деррида, а о слиянии истории с литературном искусством еще в 1970-х говорил Хейден Уайт. Философские теории того времени, связанные с критикой традиционных установок, задавали не вопрос «Что описывается?», а вопрос «Как описывается?». Их интересовало, что влияет на язык описания отдельных событий и явлений, как формируется инструментарий автора и можно ли изолироваться от влияния среды, языка и интерпретаций на учёного (спойлер: нельзя).

Почему «стул» называется именно так и будет ли предмет оставаться «стулом», если лишить его основных признаков, которые вкладываются в него посредством языка? Этот вопрос кажется усложненной версией проблемы упавшего дерева в лесу. Однако философы конца XX века задавали вполне грамотные вопросы, поскольку от слов, с помощью которых мы описываем прошлое, зависит то, каким это прошлое предстанет в глазах других.

Впоследствии наиболее радикальные мнения постмодернистской эпохи вроде отрицания истории как реальной науки будут подвергнуты сомнению. Однако во многих современных университетах при разговоре о той же «объективности» своего исследования, вы с высокой долей вероятности увидите поднятую бровь. Мерилами адекватности исследования становятся грамотный теоретико-методологический инструментарий и объяснительная способность работы, а не изоляция текста от любых идеологических влияний.

***

Однако вернёмся обратно к измышлениям Джоанн Скотт. В позднем переработанном варианте своего оригинального доклада 1986 года она определила четыре группы социально-политических систем и направлений, изучение которых позволяет куда лучше понять взаимодействия полов и проблемы их отражения в исторической реальности. Все они представляют собой комплексы определенных значений, позволяющих исследовать мужское и женское с разных позиций:

1. Комплекс гендерных стереотипов, т.е. символов и образов, характеризующих мужчину и женщину в культуре. Сюда входят: типические и идеальные образы, в том числе ставших паттернами, моделями подражания (Адам, Ева, Мария, Иисус), мифологические представления о порочности, осквернении или чистоте, а также способы их представления и трансформации.

2. Комплекс гендерных норм (религиозных, педагогических, научных, правовых, политических) который предполагает работу со сложившимися в культуре предписаниями для мужчин и женщин. Основополагающий вопрос данной группы — как формировались понятия «правильного» и «уместного» в отношении мужчин и женщин?

3. Комплекс гендерной идентичности , т.е. самовосприятия, самоосознания мужчин и женщин в разные эпохи. Сюда также входит и проблема «гендерных конфликтов», когда гендерное самоопределение индивида могло не совпадать с общественными нормами, как например случаи с кавалерист-девицей Натальей Дуровой или датского художника Эйнара Вегенера, ставшего Лили Эльбе.

4. Комплекс социального контроля, т.е. институтов, которые участвуют в формировании гендера и связанных с ним установок (семья, домохозяйство, система образование, законодательство, государственное устройство).

Своими изысканиями Джоанн Скотт призвала преодолеть раскол между традиционной и новыми (женской, мужской, квир-) историями. Однако единодушного объединения под новыми знаменами не случилось. Часть историков-феминологов разного пола пожелала отстаивать свою автономность в ученом мире и менять вполне обособленную синицу (женскую историю) на более обтекаемого и машстабного журавля (гендерную историю) отказалась.

Другие же — согласились с маргинальным положением узконаправленной женской истории, признали её лишь этапом к становлению более комплексного направления. Половинчатость науки о полах стала реальностью, и даже при изучении сюжетов из женской истории, начинает учитывается «мужской фактор», игнорировать который невозможно (потому что сосаити).

Подобный шаг со стороны историков и появление нового направления с огромной базой проблем и вопросов послужил хорошим мотиватором для многих ученых. В сообществе гендерологов появились мужчины, до того смотревшие на обособленные женские исследования довольно скептически.

Наиболее радикальные ребята отказывались присоединяться к новому направлению, бороясь за женскую идентичность. Гендерная история казалась им пагубным компромиссом, в котором женщины снова окажутся не у дел, а исследования будут доказывать естественность взаимодополняемости полов. А это, доказывалось феминистками, приведет к стремлению опровергнуть «особость» женского опыта и женских интересов, приведет к стиранию грани между традиционной наукой (этнологией, социологией, психологией пола) и критически нацеленными на них гендерными исследованиями. Эта буря споров о соотношении феминизма, феминологии и гендерной истории затронула в основном Америку. Европа оказалась более толерантной к «вторжению» мужчин и “Men’s Studies” в исследованиях по истории полов.

Из известных авторов, работавших в русле гендерной истории можно вспомнить уже упомянутую в прошлом тексте Натали Земон Дэвис (“Renaissance and Enlightenment Paradoxes”, 1993; “Women on the Margins: Three Seventeenth-century Lives”, 1995;), Мишель Пэрро (“Les Ombres de l’Histoire. Crime et châtiment au XIXe siècle”, 2001; “Mon histoire des femme”, 2006;), Джаннет Броди (“Contraception and Abortion in Nineteenth-Century America”,1997), а также Гизеллу Бок, Дэниз Райли, Лидию Саржент и других.

Какие у гендерной истории предмет, методы и ключевые темы?

На чем же фокусируется гендерная история? Сформировавшись окончательно на рубеже 1980-1990-х она, следуя общему тренду, обращалась уже не к крупным структурам, а вполне комфортно развернулась в среде микросюжетов вплоть до судеб обычных людей на ограниченном отрезке времени.

В это время в науке вместо историко-демографических штудий, наполненных цифрами и графиками, стали публиковаться историко-литературные эссе, авторы которых размышляли о том, какое воздействие способен оказать индивид на ход истории. Вместо утилитарного подхода к источникам личного происхождения (из которых ранее брались лишь общезначимые факты социально-политической истории) стал практиковаться «биографический метод», где во главу угла оказалась поставлена реконструкция одной или нескольких судеб и влияние на них социально-экономических и политических катаклизмов. Всё это в полной мере усвоила и гендерная история.

Среди интересных тем, поднятых в ранних работах гендерологов, можно отметить сравнение отношения мужчин и женщин к вопросам семейной организации: возрасту вступления в брак, повторной женитьбе/замужестве и усыновлению. Изучались гендерные аспекты социальных явлений и их трансформация, например понимание понятия «честь» у женщин и мужчин.

В целом, гендерная история выделила несколько стержневых тем, к которым обращаются по сей день: труд в домашнем хозяйстве, работа в общественном производстве, право, политика, семья, религия, образование, культура. Каждая из этих сфер, в отличие от предшествующих эпох, рассматривалась с точки зрения социального порядка и внутренней иерархии полов.

Было признано, что отношения между полами являются такой же важной частью любой социальной системы как и социальные и межпоколенческие отношения, отношения между общественными слоями и отношение человека к природе. В связи с этим внимание ученых обратилось к историческому характеру и динамике гендерных представлений в таких взаимодействиях — как мужчина выстраивал отношения с женщиной и наоборот.

Предметом гендерной истории стала история складывания и функционирования отношений и взаимодействий, стратифицирующих общество по признаку пола. Внимание ученых привлекала история представлений о «мужском» и «женском», история самопредставлений мужчин, женщин, сексуальных меньшинств, способы бытования разных полов в различных группах и обществах. Германская исследовательница Гизелла Бок в 1994 году писала:

«Гендерная история — это история того, как общества прошлого и живущие в них мужчины и женщины относились к дифференциации полов, как они описывали эту дифференциацию, какое значение они ей придавали».

При таком многообразии проблем единство методологии может гендерной истории лишь сниться. Среди общепризнанных аналитических процедур можно назвать этнографический метод включенного наблюдения. Это когда исследователь, анализируя то или иное явление, одновременно ведет наблюдение за рассказчиком. В рамках постструктуралистской методологии, в которой формировалась гендерная история, он также следит и за самим собой — за языком, посредством которого описывает явления и процессы прошлого, сведения о которых получает из источника.

В остальном же гендерная история следует мировому тренду на междисциплинарность, позволяющему комбинировать методы разных дисциплин, что вполне отвечает современным реалиям исторической науки. Когда твой предмет изучения пересекается в тематическими полями психологии, социологии, антропологии и культурологии — грех не воспользоваться уже имеющимися подходами.

А как обстоят дела у гендерной истории в России?

Если говорить об исторической перспективе написания истории отдельных полов с описанных выше позиций, то всё выглядит довольно грустно. История социо-половых отношений у нас до 1990-х годов практически не фокусировались. А история женщин, если говорить об одном конкретном поле, в лучшем случае удостаивалась советскиих постулатов об униженности и бесправии женщин досоциалистической эпохи. Впоследствии интерес к новым направлениям всё же повлиял на оформление сначала женской, а затем и гендерной истории. На этой почве можно отметить, во-первых, активную работу региональных центров (Иваново. Петрозаводск, Тверь, Самара, Воронеж), и, во-вторых, изрядную долю ложного активизма, преследовавшего это направление на первых порах.

Если под гендерными исследованиями в истории иметь в виду иные методические приемы работы с материалом, другой ракурс исторического видения, то такому определению отвечают лишь отдельные статьи в сборниках и периодических изданиях. Особо выделяются в этом плане альманах гендерной истории «Адам и Ева» (Москва), ежегодник «Социальная история» (Москва), журнал «Женщина в российском обществе» (Иваново). Среди признанных специалистов в этой области на СНГ-пространстве можно выделить Н.Л. Пушкареву, О.А. Воронину, Л.П. Репину — они работают в данном русле уже более 10 лет. Также в этом направлении активно работают М.Г. Муравьева, И.Р. Чикалова, И.В. Хайдер, И.И. Юкина, А.Р. Усманова.

Наиболее критические замечания о гендерной истории в России, конечно, отрицают вообще полное существование у нас полноценных работ в рамках данного направления. Однако позиция автора более нейтральна и он вполне готов признавать имеющиеся у нас исследования по данной проблематике именно гендерными, пусть и в довольно широкой трактовке.

В остальном гендерная история чувствуют себя довольно неплохо. И если случайный читатель открое тематический сборник статей, то он увидит статьи по… истории. Удивительно, правда? Гендерную историю в отечественной науке можно считать скорее интеллектуальным маркером, определяющий общий вектор исследований и актуальные темы. Для попадания в нужное русло необязательно форсировать гендерную проблематику на тех основаниях, что это делали в 1980-1990-х годах в Европе и Америке. Достаточно попасть в необходимый пул вопросов. У “gender studies” в истории это проблемы взаимодействия полов, внутреннее устройство различных групп и объединений, стереотипы и общественные роли, их отражение в культуре, и политике, сексуальность и связанные с ней установки. И если уж и критиковать подобные работы — то на основаниях истории, а не с позиции абстрактного недовольства словом «гендер».

Другой вопрос, считать ли подобные темы и поднимаемые исследователями вопросы именно гендерной историей или чем-то иным. Это уже зависит уже от того, принимаете ли вы гендер как научный концепт в целом или же нет.

Итоги

Если попытаться осмыслить весь путь, который прошла гендерная история, то получится довольно насыщенная событиями, но пока что весьма короткая дорога.

Начавшись как ответка автономным женским и мужским исследованиям в истории, сейчас гендерная история всё ещё представляет из себя широкое поле экспериментов. Концепция гендера, на момент её появления в истории, стала способом преодолеть самозамыкание обособленных направлений, позволяя при этом женским исследованиям выйти из поля маргинальности, а мужским — пополниться новой проблематикой. И, пусть и с оговорками, но стоит признать, что стать способом объединения усилий разных ученых и инструментом поиска компромисса вокруг весьма колючего вопроса о взаимоотношениях полов у неё получилось.

Основываясь на принципах мультидисциплинарности, гендерная история старается объединить при изучении прошлого усилия тех наук, что способны дать понимание причин формирования социальной иерархии, хода её развития и специфических черт. В центре её внимания всегда остаётся человек в разных сферах жизни, погружённый в разные условия, поведенческие рамки и имеющий разные социальные роли.

Многозначность смыслов, которая придаётся «гендеру» в науке сейчас может считаться проблемой, так как именно она стала одной из причин размытия границ гендерных исследований и истории полов. Однако с другой стороны, полифоничность понятия позволяет изучать прошлое человека с самых разных точек зрения и не зацикливаться на чётких границах направления, которые в конечном счёте всё равно бы рассыпались в условиях постоянной коммуникации наук и обмена методологией, подходами и инструментарием.

Ну и напоследок всё же хочется отметить, что со стороны очень заметен сохраняющийся в, казалось бы, гендерной истории, перекос в сторону истории женщин и в плане исследований, и в плане авторов. И если имена женщин-исследовательниц вполне можно обнаружить просто погуглив базовые работы по гендерной истории, то с мужчинами всё сложнее. Среди мужчин, работавших в поле гендерной истории или же краем затронувших его, я могу назвать российско-американского исследователя С.А. Ушакина («О муже (N)ственности», 2002,) И.C. Кона (статьи об истории маскулинности и секса), Джозефа Гиса (работа «Брак и семья в средние века», 1987 в соавторстве с женой) и Ж.-Л. Фландрена («Семья: родня, дом, секс при «старом порядке»», 1980). Казалось бы, трагедия и недостаток репрезентации. Однако нужно помнить о том, где лежат корни гендерной истории, а также тот факт, что большинство интересующихся этим направлением все же образуют женщины. Мужчинам же пока хватает истории военных конфликтов, биографики, древнерусской книжности и статистики. Но кто знает, как всё изменится спустя десяток-другой лет.

Список литературы:

Пушкарева Н.Л. Гендерная теория и историческое знание. СПб., 2007.

Пушкарева Н.Л. Что такое гендер? (Характеристика основных концепций) // Гендерная теория и историческое знание: материалы второй научно-практической конференции. Сыктывкар, 2005.

Репина Л.П. История исторического знания. М., 2006.

Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории. Новая картина европейского прошлого. М., 2004.

Репина Л.П., Стогова А.В., Суприянович А.Г. Гендер и общество в истории. М., 2007.