Imperiya Refusenik
Я сижу в автобусе Москва-Ташкент, который идет до места назначения три с половиной дня. Время примерное, потому что никто не знает, что будет на границах. А их четыре: российская на выезд, казахская на въезд, казахская на выезд, узбекская на въезд. Можно простоять много часов. Говорят, что на выезд из России люди стоят в пробках целыми днями. К тому же наш автобус постоянно останавливают полицейские. Кто-то, как и раньше, хочет взятки. Кто-то, чтобы поиздеваться над «предателями», уезжающими из России. Ссаживать людей они не имеют права — закона о военном положении нет. Но говорят, есть какие-то списки. И если тебя в них нашли, то не выпустят. Проблемы начинаются уже в Москве: на МКАД (московской кольцевой автодороге) в салон вместе с полицейскими заходят двое молодых бородатых мужчин в штатском, видимо из ФСБ. Они просят у водителя список пассажиров и сразу же, на второй строчке, натыкаются на мое имя. Не зная, что я сижу совсем рядом, начинают обсуждать между собой:
— А вот смотри: Коля Смирнов. Бежит?
— Бежит!
Смирнов — статистически самая распространенная русская фамилия. Обычно в России она делает меня незаметным, но в этот раз срабатывает как маркер. Просят документы. Удивляются, что я на самом деле оказываюсь 40-летним мужчиной. И что у меня в загранпаспорте немало виз, в том числе есть открытый шенген. Я и сам до конца не понимаю, как так вышло, что я не уехал из страны раньше или по-другому, ведь были все возможности. Видимо, мне по
***
Четырнадцатый фестиваль экспериментального саунд-арта «Подготовленные среды» (ПС) в этом году впервые проходит за пределами России. Казахстанский Центр Современной Культуры «Целинный» привез фестиваль в Алматы в рамках «Коркут» — первой биеннале звукового искусства и новой музыки в Казахстане. Куратор и основатель ПС Сергей Касич находится в США. Другой участник, Борис Шершенков, выходит онлайн из Швейцарии.
Бессменный участник всех выпусков ПС художник :vtol: (Дмитрий Морозов) полгода назад релоцировался в Алматы из Москвы, поэтому его специально привозить не надо. Он очень опытный и умелый саунд-художник, поэтому его позвали выступить техническим директором всего Korkut. Это явно пошло Биеннале на пользу — техническая реализация на хорошем уровне. Более того, :vtol: дополнил ряд проектов интересными художественно-техническими решениями. Например, он помог сделать специальный инструмент для выступления qum.arna на основе гироскопа и программы Max/MSP.
Релокация :vtol: и фестиваля ПС из России выглядит символичной. Для меня она обозначает релокацию всего современного искусства из России. По крайней мере того, которое мы знали. В результате вторжения России в Украину и продолжающейся на фоне этой войны консервативной революции в культуре, российское современное искусство, а вместе с ним в
В дополнение к релокантам, «Целинный» специально привез на «Коркут» Алека Петука, Lovozero + Monekeer и vitalinair (Виталина Стрекалова). Участники ПС завершали биеннале, показав специально подготовленную программу, а также рассказав об истории фестиваля и проведя заключительную конференцию. Вместе с участниками ПС за столом сидит куратор биеннале и сотрудник ЦСК «Целинный» Анвар Мусрепов. Из его слов о том, что цель биеннале — простимулировать развитие саунд-арта в Казахстане, а также из того факта, что он, в свое время обучаясь в Московской Школе Родченко, сделал фильм о ПС, понятно, что фестиваль привезли как образец некоторой долгосрочной комьюнити инициативы, программно направленной на развитие звуковой культуры. Как привой — образец качественной садовой культуры, который прививают к пока не дающему нужных плодов черенку, подвою.[1] Неожиданно, подвой («Коркут») выглядит более выигрышно в концептуальном плане. В частности, он более эксплицитно опирается на современные гуманитарные теории, такие как постколониализм или новые спекулятивные философии. В то время как ПС существовал скорее в
В этом смысле в блоке ПС характерно выступление Лаборатории экспериментального звука «Тель Кель» под руководством Алека Петука. По
В то время как Tel Quel выглядит образцом «классического» ПС, этаким пуристским ретроавангардом, ПС в целом воспринимаются изощренными, но довольно герметичными саунд-артистами, придерживаясь строгой концептуальности относительно сред, объектов и конструктов. В отличие от них «Коркут» делает ставку на актуальные гуманитарные теории, что делает его менее герметично-профессиональным. В этом смысле привоз ПС на «Коркут» выгодно срабатывает в двух смыслах: демонстрирует более молодой казахской саунд-арт сцене культуру многолетнего (нео)авангардного пуризма и оттеняет более свежие концептуальные установки «Коркута».
***
Как говорит куратор биеннале: «казахстанская традиционная культура в большей степени аудиальная, чем визуальная. Но перехода к аудиальному авангарду здесь пока не произошло». Исходя из этого, основная идея «Коркута» — соединить современный экспериментальный саунд-арт с аудиальной традицией локальной культуры через деколониальную парадигму. Символом этой корреляции становится фигура Коркута (Қорқыт Ата) — тюрского мифологического музыканта, шамана и
Cогласно легенде, Коркут хотел достичь бессмертия. Считая, что бессмертие заключено в искусстве, Коркут изобретает кобыз — смычковый струнный инструмент, который способен издавать разнообразные звуки: выть как ветер или степной волк, звенеть как стрела, плакать как ребенок. Коркут садится играть на кобызе на своей малой родине — реке Сырдарье. И пока он играет, смерть не властна над ним. Однако в
Целительный потенциал звука важен для организаторов биеннале «Коркут». Куратор подчеркивает, что звук имеет высокий потенциал для хилинга, ссылаясь на практику группы Karrabing Film Collective и тексты антрополога Элизабет Повинелли, заявляя: «одна из задач Биеннале — активировать магическое мышление, полечить душу». Я вспоминаю идею губернатора Западной Сибири времен Российской Империи Густава-Христофа фон Гасфордта о том, что киргизы и казахи не столько мусульмане, сколько шаманисты, и спрашиваю Анвара о том, как подобный акцент на магическом в традиционной культуре сочетается с исламом. Он отвечает, что магическое в Казахстане повсеместно растворено в быту. Строгий ислам, по его словам, появился в стране скорее с распадом СССР, а исторически здесь был более влиятелен суфизм. Как эзотерическое направление ислама последний хорошо сочетается с шаманизмом, поэтому в повседневных практиках чтение Корана здесь нередко сопровождается, например, сжиганием «ведьминой травы» адыраспана, с помощью которой очищают от злых духов.
В установке на исцеление мира традиционные магические практики и современные художественные теории и практики нередко сходятся. Как показал антрополог Майкл Тауссиг, фигура шамана в современном мире неразрывно связана с колониализмом и глобальной надеждой на исцеление.[2] Согласно Тауссигу, колонизация создала общее «пространство смерти» — физическое и символическое пространство, в котором знаки и символы традиционного пространства мертвых переплетены с той смертью, которую несут капитализм и колониализм. В результате, сигнификация оказывается нарушенной: анимист и шаманист впадает в товарный фетишизм, а условный «белый» колониалист, страдающий от товарного фетишизма, начинает мучаться от преследования злыми духами. Рождается глобальное гибридное (пост)колониальное спиритуалистически-капиталистическое пространство смерти, в котором мы все сейчас пребываем. Это пространство наделяет шамана повышенной властью, конструирует ее в новом глобальном статусе: теперь к нему обращаются не только его бывшие соплеменники, но и белые (пост)колонизаторы, которые надеются на излечение от товарного фетишизма и преследования неуспокоенными духами своих колониальных зверств. Шаман, который традиционно умел осуществлять навигацию в пространстве мертвых, теперь делает это и в новом гибридном пространстве смерти, пытаясь исцелить мир от его синкретических болезней.
Именно здесь находится причина интереса современых прогрессивных теорий к шаманизму и магии. Для Мусрепова, как и для многих других, магическое является одним из вариантов деколониального эстезиса, указанием на «другие» миры и системы знания, которые необходимо освобождать
Фигура Коркута (или, ближе к казахскому языку — Коркыта) — это удачная точка схождения традиционной локальной культуры, саунд-арта и деколониальной парадигмы. Потому что, с одной стороны, Коркут является одной из ключевых составляющих казахской и, шире, тюрской идентичности. На предполагаемом месте его захоронения построен известный мемориальный комплекс, а в 2018 году его наследие было включено список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО. С другой стороны, Коркут — это символ музыки и музыкального эксперимента, покровитель шаманов и музыкантов. Повествование о нем транслирует ряд авангардных установок, в частности, стремление ко всеобщему счастью и бессмертию, а также веру в особые возможности искусства. Так имя Коркута становится концепцией биеннале звукового искусства и новой музыки.
***
Как написал режиссер и создатель легендарного ташкентского театра «Ильхом» Марк Вайль, убитый в 2007 году руками радикальных исламистов: «многие, кто был отвергнут в разное время Россией, находили свое место в Ташкенте».[3] Это высказывание справедливо по отношению всей Центральной Азии. Однако сегодня, на фоне вторжения России в Украину, местный арт мир расколот. Многие занимают позицию принципиального несотрудничества с любыми россиянами, в том числе и с настроенными антивоенно релокантами. ЦСК «Целинный» в рамках биеннале «Коркут» принимает стратегию выборочного сотрудничества. На мой взгляд, это соответствует заявленной миссии: способствовать развитию местной сцены, а также лечить и помогать. Ведь сила деколониального жеста часто состоит не в том, чтобы установить оппозицию между колонизатором и колонизуемым, а в том, чтобы присвоить, аппроприировать язык колонизатора, непоправимо трансформировав его изнутри. Об этих тонких освободительных механизмах говорят, например, Хоми Бхабха в его теории мимикрии или Дерек Уолкотт в рассуждениях о Музе Истории.[4] Как пишет Уолкотт, желая вычистить из себя язык колонизатора, угнетенный попадает под власть Музы Истории, которая отныне превращается в Медузу, пригвоздив его навечно к правде своего угнетенного прошлого и, тем самым, делая освобождение невозможным. Подлинное же освобождение лежит в признании собственной гибридности и использовании подрывной силы синкретического воображения.
Сегодня релоканты массово едут в Центральную Азию из России. Это очень разные люди. Кто-то бежит от мобилизации, но при этом поддерживает Путина. Кто-то делает сознательный жест «выхода» из современной России, ощутив, что больше не может находиться в обществе, настолько пронизанном имперским рессентиментом и милитаризацией. Я называю их «отказниками Империи» или Imperiya Refuseniks (uz). Такой жест перформативен, является трансформацией собственной идентичности, игрой с ее гибридизацией и квиризацией. Среди людей искусства и раньше были Imperiya Refuseniks. Например, Лоуренс Аравийский или Усто Мумин — раннесоветский воронежский художник Александр Николаев, который в 1920х годах переехал в Центральную Азию, принял ислам и новое локальное имя. Для меня, релоканта из России, биеннале «Коркут» становится неотделимо от темы Imperiya Refusenik. И даже в тех участниках, которые не являются релокантами, я вижу манифестационные практики отказа от Империи, просто выражаемые другими средствами, прежде всего концепцией и методом. По сути все прогрессивное современное искусство — это проект Imperiya Refusenik, и как раз поэтому ему все меньше места в современной России.
***
Центральные события биеннале «Коркут» — это три концерта. Первый, “Korkut Sound”, проходит в Музее национальных инструментов имени Ыхыласа — здании-тереме, построенном в «русском стиле» во времена Российской Империи. Любопытно, что в ходе реконструкции 1979 года в деревянную резьбу терема были добавлены казахские национальные узоры. Можно расценить это как жест привязки к локальному в эпоху глобального рождения постколониальной теории. Сам музыкант-кобызист Ыкылас Дукенов, в честь которого назван музей, в советское время считался тем, кто «первым вырвал кобыз из рук баксы и поставил этот замечательный народный инструмент с человеческим голосом на службу новой жизни народа».[5] Советская власть стремилась не просто лишить отдельных баксы власти, но привести народ к осознанию, что он, в своей совокупности, и есть главный баксы.
В камерном зале музея для концерта установлена 8-канальная звуковая система — по словам Мусрепова, событие для Казахстана беспрецедентное. В центре затемненного помещения, на круглой сцене находится перформер в окружении светящихся «магических» девайсов. Начинает концерт Kokonja (Дария Нұртаза), молодая ди-джейка и
Другой молодой казахский саунд-художник qum.arna (Адиль Каирден) представляет коллаборацию с кобызшы (исполнителем кобыза) Сәтқозы Мұхтаром, участником ансамбля современной музыки EEGERU. Последний, в рамках первого этапа работы, экспериментировал в студии, стараясь найти новое атональное звучание кобыза. Концертный перформанс qum.arna задействует эти записи, однако импровизационно трансформирует их с помощью различного софта.
Хедлайнером концерта заявлен гонконгский художник и исследователь Хуншо Фань, которого интересует совмещение традиционной музыки и новых технологий, в частности, нейросетей. На сцене находится исполнитель домбры Даулет Жаншин, который вступает в звуковое взаимодействие с нейросетью. Соперничество перерастает в поединок, но все заканчивается кооперацией. Как говорит Хуншо Фань: «AI musician can be really attentive to human musician. So they can have a conversation».
На втором концерте, «Музыка осуществления 41», представлен тотальный звуковой перформанс, объединяющий техногенное звучание, гадание кумалак и электроакустическую музыку. Участник рабочей группы техно-квир коллектива bULt раскладывает на специальной доске традиционное тюрское гадание кумалак. Программа переводит расклад в партитуры для 6 музыкантов из EEGERU. Их исполнение дополняется электронным звучанием от еще одного участника bULt, а также звуком «подготовленных» дронов, которые движутся на вертикальных штангах чуть в стороне. Одна из автор_ок концепции, Асель Шалдибаева из bULt говорит, что концерт — это «попытка исследовать субъектность как таковую… в экспериментальном поле, где мы исключаем свободу выбора… и ты являешься не автором, а частью большого Великого Хода Вещей».[6]
Кроме концертов на биеннале установлено пять инсталляций в разных локациях. Базирующаяся во Франции узбекская художница Саодат Исмаилова показывает фильм 2017 года «Два горизонта», представляющий из себя художественную спекуляцию на тему Коркута и космизма. Художница делает предположение, что Коркут для достижения бессмертия хотел преодолеть гравитацию. Исмаилова указывает на то, что найденный Коркутом на Сырдарье «пуп земли» находится совсем рядом с космодромом Байконур, что как бы верифицирует или проявляет в современности ее спекуляцию о
Восьмиканальная аудио-инсталляция «Присутствие» базирующегося в Берлине казахского дуэта the2vvo рефлексирует о горловом пении и голосе как инструменте всеединства. Традиционно центральноазиатское горловое пение было, подобно кобызу, инструментом смены душ в шаманском путешествии, техникой для общения с природным и сверхъестественным мирами через звукоимитацию. Посредством голоса его обладатель «выходил» из тела для космической коммуникации и снова «собирался» в нем в физическое присутствие. the2vvo не только извлекают голос из тела, но и пересаживают его в новое цифровое устройство, чтобы завершить все, как и раньше, ресинтезом, но уже внутри не-человеческого носителя.
Казахстанская художница Дария Темирхан сделала работу на основе полевых записей реки Жайык, который для нее «всегда являлся источником мистической силы». Инсталляция Kokonja в Ботаническом саду является второй частью ее концертного выступления, представляя работу на основе полевых записей ветра уже в стационарной форме. Интересно, что Kokonja считается преемницей школы пионера казахстанского современного искусства Молдакула Нарымбетова. Этот арт-шаман, философ и бунтарь был лидером известной группы «Кызыл Трактор». Саунд-арт наследию последней на биеннале посвящена отдельная выставка под кураторством Влада Слудского. На ней, в частности, представлены музыкальные DIY инструменты, которые группа использовала в своих (нео)шаманских перформансах. В целом медиа-шаманизм оказывается общей эстетикой и методом, который объединяет все слои и смыслы биеннале: от Коркута и наследия Нарымбетова до
***
Казахская граница на выезд неожиданно оказывается сложной для прохождения. Всех обладателей российских паспортов отводят в сторону и долго расспрашивают. «Нацистов среди вас нет?» — то ли угрожающе, то ли весело спрашивает пограничник. Я смотрю на лица парней: барберов, айтишников, менеджеров и дизайнеров, стоящих вокруг пограничника со стеклянными уставшими глазами. Никому из них не смешно. Наконец все границы пройдены, и к концу четвертых суток наш автобус въезжает в Ташкент. Двоих парней, оказавшихся в пресловутых списках, ссадили на российской границе, все остальные въезжают в новую жизнь.
В Ташкенте меня постепенно «отпускает», но далеко не сразу. Организм в критической ситуации вырабатывает большое количество энергии, поэтому все релоканты первые недели по приезду прибывают в аффективном возбуждении. Последние полгода в России у меня стремительно росло ощущение того, что мы не являемся хозяевами собственной жизни. На меня, дитя 1980-х-1990-х, выросшего в атмосфере любви в семье и относительной свободы в общественной жизни, это действовало угнетающе. Здесь это ощущение постепенно уходит. У меня творческая жизнь здесь уже интенсивней, чем в России за весь последний год.
Конечно, здесь есть свои сложности, и немалые. В частности, многие релоканты, даже антивоенно настроенные, являются носителями бессознательных, а нередко и сознательных имперских структур. Другие релоканты, более чуткие к критической теории, видят это и стремятся дистанцироваться от ярлыка «релоканта». Единственное, о чем считают возможным сейчас говорить эти последние как сознательные Imperiya Refuseniks, это различные грани деколониальности. Но это проблематично, потому что им указывают, что их разговор о деколонизации этически должен быть сведен к процессу деколонизации самих себя от России. Я понимаю эту позицию и разделяю взгляды о коллективной ответственности. Но думаю, что у релокантов есть одна сильная сторона — они уже оказались способны при принципиальном несогласии с действиями своей страны совершить болезненную операцию по дистанцированию и «выходу», чреватую рядом потерь. Но и приобретений. В частности, идеалы интернационализма в ситуации релокации способны наполниться реальным жизненным содержанием. Ведь они и были когда-то рождены в ситуации сознательного разрыва с империализмом и национализмом собственной страны. Собственной — ключевое слово для Imperiya Refusenik. Ведь многие из тех, кто сейчас справедливо указывают на ответственность всех русских, сами не проходили через ситуацию, когда их страна сошла с ума, и неизвестно, как они себя поведут, не дай бог в ней оказавшись. Как бы то ни было, мне хочется сохранить общее право на рассуждения о постколониализме и деколониальности, реализуемое, например, в этом моем тексте о биеннале «Коркут», хоть и с обширными, необходимыми на мой взгляд, контекстуализациями относительно войны в Украине и моего собственного места речи сегодня.
Текст написан при поддержке ЦСК «Целинный» в ноябре 2022 в Ташкенте
Примечания:
1 — Эта фраза, как и текст в целом, вызвали сильную критику и обвинения автора в имперском мышлении, прежде всего от ряда молодых казахстанских художниц, работающих с политикой идентичности. Дискуссию смотри в
2 — Taussig, M. 1987. Shamanism, Colonialism and the Wild Man: A Study in Terror and Healing. Chicago: The University of Chicago Press.
3 — Марк Вайль. Театр Ильхом. Начало. Доступно по ссылке http://ilkhom.com/theater-ilkhom-beginning/
4 — Homi Bhabha. Of Mimicry and Man: The Ambivalence of Colonial Discourse. In October, Vol. 28, Discipleship: A Special Issue on Psychoanalysis (Spring, 1984), pp. 125-133. Derek Walcott. The Muse of History. In What the Twilight Says, New York: Farrar, Straus and Giroux, 1998. pp. 36-65
5 — Жубанов А.К. Струны столетий. — Алма-Ата, 1958. — С. 229.
6 — Из