Вслед за сайтом «Клиника и этика» мы публикуем перевод статьи психоаналитика Жака-Алена Миллера, вышедшей в апрельском номере Lacan Quotidien.

Это ответ на книгу философа и квир-теоретика Поля Б. Пресьадо «Я монстр, что говорит с вами. Отчет для академии психоанализа», основанную на его речи, произнесенной в 2019 году перед несколькими тысячами психоаналитиков на Ежегодных Днях L'École de la Cause freudienne в Париже.

Грянул гром. Транскризис грядет. Трансы пребывают в трансе (давайте уже это признаем, ведь этого и следовало ожидать), в то время, как среди «пси» протрансы и антитрансы враждуют друг с другом с энтузиазмом Тупоконечников и Остроконечников из «Гулливера».

Я шучу.

И всё же как неуместно шутить, смеяться и издеваться, когда ставки в этой войне идей могут быть настолько высоки, а на карту поставлено не что иное, как наша цивилизация, культура и её знаменитое недомогание, недовольство или дискомфорт, диагностированное Фрейдом в самом начале 30-х годов прошлого века. Подходит ли сатирическая форма для такого серьезного дела? Конечно нет. Так что я заглажу свою вину. Я не буду снова наступать на одни и те же грабли.

Я пишу «война идей». Это название последней книги Эжени Бастье. Она попалась мне в руки случайно. Не думаю, что в ней можно встретить слово «транс». Работа заканчивается текущим состоянием радикального феминизма и войны полов. Поскольку эта книга была написана не просто молодой и симпатичной матерью семейства, но также самой сообразительной из журналистов, развязывание французского транскризиса, очевидно, произошло уже после её написания. Давайте-ка посмотрим на дату выхода книги в свет. Как мы видим, три месяца назад этот кризис ещё не представлялся таким острым для взгляда СМИ в лице Эжени Б.

Поглядим. Я сделал предзаказ книги «Война идей. Исследование ядра французской интеллигенции» через Amazon и мне доставили её 11 марта. Итак, в начале этого года трансы не вступили в то, что автор, авторша, авторка называет «публичными дебатами». Это было невидимым (invisible) или сделанным невидимым (invisibilisé), говоря словами, дорогими для дорогих деколониалистов и прочих wokes. А может ли статься, что все мы были вовсе не авторами, авторшами, авторками (l’auteur, auteure, autrice), но страусами (autruches)?

Очередная игра слов! У меня рецидив! Неисправимо! Я признаю себя виновным, но со смягчающими обстоятельствами: тяжелое детство, пристрастие к означающему, пагубные влияния. Я не смог бы углубиться в вопрос трансов, не изложив свою позицию.

Пропаганда pro domo

С юных лет мне нравилось играть с именами и словами. Например, называть Жерара, моего младшего брата, Жеральдин. Однако он не стал трансом и сегодня светит своей бородой на всех телеканалах. Я предан чтению с юных лет. Какие книги были моими первыми? «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна и «Золотой скарабей» Эдгара По — две истории с секретным посланием, которое предстоит расшифровать. Мне нравились списки Рабле, фарсы Мольера, выходки Вольтера, литании Гюго, абсурдизмы Альфонса Алле (не «философия абсурда» Камю), «Подземелья Ватикана» Жида (не «Яства земные»), «изысканный труп» сюрреалистов, «упражнения стиля» Кено и компании.

Когда я учил латынь, я конечно же был обязан читать классику, но втайне лелеял сатиры Ювенала. Не будучи эллинистом (мой отец требовал от меня выучить испанский «так широко распространенный в мире»), я читал Лукиана из Самосаты только по-французски. В Le Canard enchaîné я никогда не пропускал акрофонические перестановки из раздела L’Album de la Comtesse. Я очень рано прочитал книгу Фрейда о Witz.

Я не был слишком серьезен. Я не уважал никого, кроме великих писателей, великих философов, великих художников, великих артистов, великих воинов и государственных деятелей, или, вернее, государственных личностей, поэтов и математиков. Подобно Стендалю я проникся даже «энтузиазмом» к математике, вероятно из–за моего «страха перед лицемерием».

Затем, в возрасте двадцати лет, я имел несчастье попасть в ловушку 63-летнего врача, психиатра, психоаналитика, которого прозвали белым волком за то, что он белая ворона (mouton noir). Со временем он стал паршивой овцой (превращение!) Он жил на темном антресольном этаже с очень низким потолком, в норе, в настоящем логове, в здании в 7 округе, где жил банкир Изидора Дюкасса, что делает это место единственным местом в Париже, о котором можно с уверенностью сказать, что его посещал Лотреамон. Доктор Лакан, поскольку я говорю именно о нем, уделял большое внимание этому факту. Он поведал мне о нем, когда впервые принял меня в своем кабинете, теснота которого делала невозможной любую «социальную дистанцию» между телами и принуждала к гнетущей близости.

Этот необычный, не вписывающийся в норму персонаж не скрывал своей игры. Моему стендалевскому страху перед лицемерием было не в чем его упрекнуть. Он был дьяволом и не скрывал этого. Якобы всё высмеивающий, он был в курсе всего, даже того, что его не касалось, и до чего ему не было дела. В эру доброжелательности он не стеснялся сказать на своем Семинаре: «У меня нет добрых намерений». Единственный раз, выступая на французском телевидении в прайм-тайм, он сказал, говоря об аналитике как о святом: «на справедливость распределения ему тоже наплевать — часто именно с этого для него все и начинается». Его наглость дошла до того, что незадолго до своей смерти он публично похвастался, что всю свою жизнь «был Другим вопреки закону». Пиком несчастья для меня было не только то, что он приютил меня под своим крылом — чёрным, демоническим крылом — но и то, что я стал его родственником: он отдал мне руку одной из своих дочерей, той, что была дьявольски красива и которую он назвал Юдифью, выкладывая все карты на стол: мужчина, который будет наслаждаться ею, должен знать, что заплатит за это судьбой, достойной Олоферна.

Чем он меня заманил? Он вручил мне «Основы арифметики» Готтлоба Фреге, Die Grunlagen der Arithmetik, 1884 г., посвященные логической разработке концепции числа (согласно Фреге арифметика была основана на логике). Сам Лакан три года назад стремился продемонстрировать своим followers сходство, существовавшее между динамическим порождением последовательности натуральных чисел (0,1,2, 3 и т. д.) у Фреге и развертыванием того, что он сам называл цепочкой означающих. «Они только помешали этому, — сказал он мне, — посмотрим, сможешь ли ты сделать лучше». Мое незамысловатое выступление принесло мне триумф среди психоаналитиков, его учеников, и одновременно вызвало у них бурю ревности: «Но как он это сделал? И подумать только, он даже не в анализе!» И я даже ещё не был «зятем», хотя между мной и Жудит завязался неявный роман.

Филипп Соллерс, принц Литературы, начавший посещать Семинары Лакана, «очаровательный, молодой, уносящий с собой каждое сердце», попросил у меня мой текст для своего журнала «Тель Кель». У меня хватило смелости отказать ему, желая приберечь его для первого, отпечатанного в Эколь Нормаль выпуска Cahiers pour l’analyse, журнала, который я только что основал вместе с тремя товарищами: Гросришаром, Мильнером и Рено. С другой стороны, четвертый, Бувресс, член того же «Эпистемологического кружка», двадцать лет спустя, уже став профессором Коллеж де Франс, всё ещё возмущался моей наглости лаканизировать священного Фреге логиков. Что касается Деррида, моего caïman (преподавателя) по философии, то он надулся: он счел моё выступление слишком заумным (он был мало знаком с математической логикой). Как ни странно, неведомыми мне путями моё маленькое выступление почти ни о чём, озаглавленное «Шов», стало классикой киноведения в Соединенных Штатах (?).

Так обстояли дела в мире в то время, когда суровый структурализм Романа Якобсона и Клода Леви-Стросса превращался в интеллектуальную эпидемию в Париже и его окрестностях. Этот эпизод снискал мне репутацию одного не по годам развитого гения лакановских исследований. Меня навсегда прикололи как бабочку к альбому парижской интеллигенции: Papilio lacanor perinde ac cadaver, Лакановская бабочка «послушание трупа». Так я оказался во власти Жака Мари Эмиля Лакана, великого грешника перед Господом.

Пятьдесят лет спустя, во времена Metoo, пришло время признаться. Horresco referens, я вздрагиваю, когда рассказываю эту историю, страшно об этом говорить, но в течение многих лет я был жертвой невыразимого и непрекращающегося злоупотребления властью, как публичной, так и личной, со стороны моего тестя. Это было настоящее преступление морального и духовного инцеста. Это было выше моих сил. Я даже согласился — как сказала бы Адель Энель: позор! — отдаться на милость удовольствию, удовольствию определенному. Я навсегда остался разделенным.

Монстр отошел в мир иной вот уже как сорок лет. Судебные преследования, которые я мог бы начать, имели бы только символическое значение, но, как же важно залечить раны моей души и исправить ущерб, нанесенный моей самооценке.

Подробности моих показаний оставляю судебным властям. Но я хочу, чтобы люди знали: подобно тому, как, говоря словами Сен-Жюста, бравирующего перед лицом гонений и смерти «я презираю прах, меня составляющий», не забывай, читатель, что это a proud victim, гордая жертва, горделивая жертва, говорит во мне. «Но никому не дано лишить меня иной, независимой жизни, что обеспечена мне в веках и на небесах».

Вернемся к нашим трансам. Они жертвы. Как, собственно, и я.

Восстание трансов

Надо полагать, что нынешние руководители L'École de la Cause freudienne, у колыбели которой стояли я и мои соратники, пока её не удочерил Лакан, обладали прекрасным чутьем, поскольку они пригласили выступить с речью на Ежегодных Днях Школы в 2019 году в Большом амфитеатре Дворца Конгрессов в Париже знаменитого транса Поля Б. Пресьадо, любимца woke-СМИ, который любезно принял приглашение.

Почему это беспрецедентное приглашение напугало пси-сообщество? Транскризис ещё не разразился, но уже был предсказуем. В самом деле, что мы увидим, высокомерно глядя на вещи и проследив в долгосрочной перспективе процесс, который сегодня во Франции достигает своей кульминации в восстании трансов?

Будем краткими. Не следует забывать, что больные, наши пациенты, все эти оказавшиеся на попечении у лечащего персонала страдающие люди — кем бы этот последний ни был: медсестрами, врачами, фармацевтами, хирургами, дантистами, иглотерапевтами, остеопатами, физиотерапевтами, психиатрами, психологами, психотерапевтами, даже психопомпами, не говоря уже о костоправах, ясновидящих, ведьмах — столь глубоко исследованных в прошлом Жанной Фавре-Саада (в то время лаканисткой) в памятном труде — марабутами, целителями, колдунами и т. д., не забывая о нас других, not least, психоаналитиков, лаканистов и прочих — таким образом, эта масса требующих помощи тысячелетиями оставалась остолбеневшей перед «властью-знанием» (Фуко) оказывающих помощь. Ей разрешалось только хранить молчание, за исключением, конечно, «пси» и прочих шарлатанов всех мастей.

После Второй мировой войны появилась новая парадигма. Им нашептывали, этим подчиненным, день за днём, год за годом, правительства левых, правительства правых, правительства центристов: «Говорите! Не дайте себя обмануть! У вас есть права. Вы не становитесь гражданами меньше от того, что вы болеете. Делайте как все: жалуйтесь! требуйте счет! получите возмещение! получите компенсацию! С диктатурой здоровья покончено! Дорогу демократии здоровья!»

«Как вы думаете, что случилось?»

«Как вы думаете, что случилось?» Народ подчинился: они восстали. «Трансы» и их союзники как нельзя лучше приняли сообщение и теперь они доводят его до крайних последствий. Часто, чтобы восстать, вам нужна поддержка или даже предписание свыше из Генерального штаба. Например: Культурная революция в Китае. Именно директивы Председателя Мао привели к формированию отрядов Красных гвардейцев по всей огромной стране, которые и развели беспорядки по всему обществу.

Во Франции государственные власти приложили все усилия, чтобы от всей души прикончить древнего «субъекта предположительно знающего», который управлял медицинским порядком. Что происходит? S в кубе (SSS, sujet supposé savoir, субъект предположительно знающий) находится не в лучшей форме, он дескредитирован, изранен, измучен, подвергнут пыткам, поставлен на колени, на него напялили бумажный колпак, протащили по улицам под насмешки толпы и выбросили из окна. Он падает, как Шалтай-Болтай, у подножия стены, за которой скучилось страдающее население, и вот он, Шалтай, разбитый на тысячу частей. Стена, в свою очередь, рушится. Заключенные сбегают. Повсюду Ночь 4 августа. Конец привилегиям врачей и медсестёр. И порядок рухнул! — который до недавнего времени, хоть с трудом, но существовал ниже пояса.

Шалтай-Болтай на стене

Humpty Dumpty sat on a wall.

Humpty Dumpty had a great fall.

All the king’s horses and all the king’s men

Couldn’t put Humpty Dumpty together again.

Шалтай-Болтай сидел на стене.

Шалтай-Болтай свалился во сне.

Вся королевская конница и вся королевская рать

Не может Шалтая собрать!

Уважение и доброта

Ниже пояса, то есть в поле сексуальности, если предпочитаете выражаться более чопорно, царит бардак. Теперь всё перевернуто с ног на голову. Батлер и её Менады устроили там невозможный (pas possible) беспорядок. Я допрашивал Эрика Марти добрых три часа, но так и не дошел до конца тайн гендера. Мистерии Помпеи нервно курят в сторонке. Они, если коротко, сводятся к следующему: «Говорю вам, фаллос». «Фалле, ты будешь направлять наши шаги», — как однажды сделал Циммервальд. Но гендер? Плевать на компас. Все теряют ориентацию. Больше никого ничем не одурачить, люди блуждают. Наступила ночь, когда все кошки серы, как в «Абсолюте» Шеллинга, над которым насмехается Гегель. Но это не мешает всем об этом говорить. У каждого своя правда. В наши дни гендер — это нечто само собой разумеющееся для «современного субъекта».

Мой шестнадцатилетний внук, ростом 1,80 м., очень живой, подвижный, активист-эколог, увлекающийся математической физикой и «Поисками утраченного времени», читает мне лекции по гендерным вопросам. В классе у него есть друзья трансгендеры. Полвека назад я учился в той же школе, был в том же возрасте и среди нас не было трансгендеров, максимум — один-два денди немного андрогинного телосложения, которые заделались денди, чтобы развлечь публику. Среди нас были только мальчики. Ни девочек, ни трансов. Мое поколение ещё носило блузу в восьмом классе. Мы писали пером Sergent-Major, шариковая ручка была запрещена. Это было Средневековье.

Внук: «Ты не должен говорить, Жак-Ален, что он стал девочкой. Это обидно для него. Нет, он — девочка. — А когда твой уже большой, ухоженный дружбан говорит тебе, что он является девочкой, что ты делаешь? — Я принимаю то, что он мне говорит, с уважением и любезностью». Покончим с этим (Fermez le ban). «Они не пройдут?» «No pasaran?» «Они» в мужском роде и «они» в женском han pasado, вполне себе прошли. «И всё-таки она вертится!» «E pur si muove!» (апокрифическая фраза), что означает: несмотря на всю инквизицию, все доказательства, гендер, он вертится! Неужели кошка не может найти там своих детенышей? Это не проблема. Чем менее ясно, как, тем лучше это работает, и всё тут. И сметает всё на своем пути.

MGTOW

Национальная политика в области здравоохранения с 1945 года подготовила почву для бунта трансгендеров. Хронологию нужно восстанавливать шаг за шагом. Прежде чем углубиться в причины события, не будем игнорировать факты — в отличие от Жан-Жака в его «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми». Думаю, что этот текст я больше всего перечитывал в подростковом возрасте: возрасте от 14 до 18 лет. Во время моего анализа это название снова всплыло во сне в форме: «…неравенства между мужчинами и женщинами». Бессознательное проинтерпретировало меня. Это послужило поводом для взрыва смеха у анализанта, которым я тогда был, за чем последовало признание в мачизме, скрытом за пристрастным отношением к матери. В самом деле, в моем детстве, когда мой отец доводил до слез мою мать, страдающую от его компульсивного донжуанства, — который он сохранял, подобно Свану, до самой смерти в возрасте 93 лет, — я решительно склонялся на сторону своей матери, я был её маленьким Белым рыцарем.

С тех пор закрепился и был определён рыцарский мужской фантазм. White Knight недавно стало за пределами Атлантики выражением, используемым для клеймения спасителей попавших в беду женщин, и всех тех, кто объявляет себя сторонниками gender equality, чтобы тайно уступить все привилегии представителям слабого пола. Этот феномен выделили не клиницисты, а активисты-мужчины, защитники мужественности, которым, по их мнению, угрожает продвижение феминизма. Они сгруппированы в маскулинистское движение MGTOW, Men Going Their Own Way — то есть «Мужчины, идущие своим путем».

Слово «way», «путь» имеет большое значение. Вспоминается, как певец Синатра шептал My way. Есть ещё американское идиоматическое выражение «My way or the highway». Это можно перевести как: «Прими или оставь», «Делай, как я говорю, или проваливай» и т. д. Выражение стало названием песни группы под названием pimp-rock (рока сутенеров). MGTOW — это своего рода Дао для мачо.

Группа сутенеров называется Limp Bizkit и я узнаю у Google, что это название — искажение Limp Biscuit или «Размякшее печенье». Есть над чем подумать. Есть размякшее печенье, несомненно, означает ужас, безработицу, стыд для сутенера. Следовательно, это именование апотропейно: мы отводим оскорбление, лишь потому, что принимаем его with pride, с гордостью. Ровно как сделали геи с оскорблением «queer».

Более того: листая The Urban Dictionary, чтение которого всегда доставляет мне прибавочное наслаждение ввиду необычайной изобретательности уличной лексики в США, я натолкнулся на выражение Penis biscuit, обозначающее специфическую практику, касающуюся крайней плоти. Возьмите и убедитесь сами, поскольку, как мы делали когда-то, чтобы скрыть обсценную лексику, я не могу воспроизвести определение без перевода на латынь, но мой khâgne [второй год подготовительного класса в l’École normale supérieure — прим. перев.] уже очень далеко, и прямо сейчас в моем распоряжении нет необходимой лексики.

Тем не менее, достаточно зайти на сайт mgtow.com, отвечающий за распространение философии движения и его основной деятельности, чтобы убедиться, что он действительно развивает, как говорит Википедия, идеологию женоненавистничества, антифеминизма и ненависти. У нас пока нет аналогов во Франции.

Я вижу только речь Земмура, которая в крайнем случае может сойти за предзнаменование такого движения или, скорее, за выражение существующего желания. Но французский полемист остается скромным маскулинистом, который далек от того, чтобы проявлять к женщинам отвращение, — испытывая его, надо признать, весьма аргументированно, к цветным меньшинствам, которые в его глазах наводняют страну и ведут её к гибели. Он видит во французских мусульманах будущих владык и приводит в смятение кафирское большинство, предсказывая, что оно неизбежно превратится в меньшинство. Примечательно то, что его риторика построена по образцу тех деколониалистов, поборников гендерного разнообразия и woke, которых он представляет одержимыми и опасными. Он лишь переворачивает это. Это эпоха этого хочет: одна и та же структура мысли навязывается всем, вам, мне. Это дух времени, Zeitgeist.

Аксиома превосходства

Я останавливаюсь на движении MGTOW (Мужчины, идущие своим путем), поскольку оно выражает, причем в открытую, многие конститутивные аксиомы paradigm shift, смены парадигмы новых времен. Смена парадигмы — слово Куна, но этой идее он во многом обязан Фуко, который, в свою очередь, обязан Койре; двигаться далее по этой цепочке я не буду.

Какова изначальная концепция этой смены парадигмы? В качестве гипотезы: это несправедливость распределения. Это весьма старое понятие принимает здесь форму того, что я бы обозначил как аксиому превосходства. Разумеется, общество сверху донизу структурировано матрицей господства, где господство — это ассиметричные отношения между двумя силами с противоположным знаком (бинаризм!). В случае с MGTOW, это не капиталисты и пролетарии, не элиты и народ, ни франки и галлы, не кто-то еще, все гораздо проще: женщины и мужчины.

MGTOW считают, что именно женщины занимают верхушку в обществе. Все это служит исключительно их личной выгоде, и в ущерб мужчинам. У женщины глубоко в теле сидит желание и намерение жить за счет мужчин, грабить их и кастрировать (признаемся, что Лакан иногда тоже шел в этом направлении, но тсс! я не заявлял бы этого без существенных предосторожностей).

Стоит только решиться и принять такую точку зрения, доказательства женского превосходства будут несчетными: при разводах и разделах суды регулярно занимают сторону второго пола; ничтоже сумняшеся принимаются на веру свидетельства женщин о сексуальных домогательствах, инцестах и насилии со стороны мужчин, и в то же время никто не готов вступиться за поруганную мужскую невиновность. Все только и думаю как бы обесценить, осмеять и изгнать мужские ценности.

У нас некий Ален Жюппе — метко названый через антифразу [фамилия отсылает к слову «юбка» — прим. перев.] — страдал долгие годы после некогда брошенной фразы, когда он был в должности премьер-министра: «Я верен своим принципам» («Je suis droit dans mes bottes», букв. «Я стою прямо в моих ботинках»). У меня была возможность заметить ему, когда я встречался с ним в его кабинете мэрии Бордо, куда я пришел просить его помощи для сопротивления намерениям одного функционера из его партии, который увидел в том обстоятельстве, что не существует государственного диплома психоанализа, «юридическую лакуну», которую нужно закрыть, — что сейчас сама эпоха не позволяет больше политику играть в мачизм и говорить о своих ботинках и «прямостоянии» как об эрегированном фаллосе, поскольку Имя Отца уже давно сошло с афиш нашего общества, сменившись на Желание Матери. Несколькими годами позже психоаналитик-журналист Мишель Шнайдер, пусть и ярый противник Лакана, удачно окрестил метафорическое означающее оруэлловским прозвищем: Big Mother.

Четыре года назад Франция избрала, в лице Макрона, маменькиного сынка, чей брак очевидным образом находится по ту сторону Эдипа.

Аксиома отделения

Означает ли это, что отныне везде будет благодушие, нежность, мягкость, одним словом — care? Это английское слово, которое мы переводим как забота, охватывает также осторожность, разумность, awareness, осознанность, принятие во внимание обстоятельств, внимание, которое уделяется выполнению одной задачи, а именно — предоставить живущему все средства для продления существования, и т. д.

Означает ли это, что мы выйдем из логики превосходства мирными и законными средствами, спокойно, через дипломатию и взаимодействие, разглагольствуя и ведя переговоры с власть имущими?

Такое бывало. Вспомним «бархатную революцию» 1989 года в Чехословакии, sametovà revoluce. Или спокойный выход из апартеида в Южной Африке, благодаря которому Нельсон Мандела и лидер белого, в прошлом доминирующего меньшинства, Фредерик Де Клерк, получили Нобелевскую премию мира в 1993. Ещё раньше, у американского движения за гражданские права в 1960-х годах была боевая protest song “We shall Overcome”, «Мы преодолеем», однако намерения этого движения были не менее ненасильственные, гуманистические и универсалистские, что выражалось и в спиричуэлс «Кумбая», negro spiritual Kumbaya, my Lord, призывающем Бога вернуться (kumbaya — это искаженное come back), вернуться и помочь в их стремлениях, ответить на их нужды, словом, take care, позаботиться.

Такое бывало, но до paradigm shift. С тех пор себя неотвратимо навязывает вторая аксиома, которую я бы назвал аксиомой отделения. О чем она говорит? Она заявляет примерно следующее: «У тебя не будет отношений с противоположной стороной. Ты пойдешь своим путем. Ты ни с кем не будешь заключать пактов. Ты возлюбишь не ближнего твоего, как самого себя, но подобного тебе. Ты возлюбишь такого же, как самого себя. И ты будешь бежать от другого, как от Сатаны. Те, кто похожи, будут собираться вместе. И да не войдет сюда никто, кто не похож».

Если бы я хотел сделать приятное моим аргентинским друзьям, я бы сказал, что это аксиома Перона. Действительно, среди великих принципов, озвученных супругом Эвиты, имеется такой: «No hay nada mejor para un peronista qué otro peronista» («Для перониста нет ничего лучше, чем другой перонист»). Чьё имя собственное может быть присвоено аксиоме превосходства? Ни одного из марксистов. Нет, это могла бы быть аксиома де Гобино.

Под эгидой аксиомы отделения члены MGTOW доходят до того, чтобы воздерживаться от всех сексуальных обменов с противоположным полом, чтобы избежать того неодобрения, которое настигает всех, кто вступает в сношения с врагом, и особенно чтобы избежать ложных обвинений, на которые столь падки мегеры #Metoo.

Лесбийский гений Алис Коффен, который заставил в ужасе содрогнуться почти всю просвещенную публику прошлой осенью, это лишь вывернутый наизнанку MGTOW: что-то вроде FGTOW. Хрестоматийный случай.

Bientôt, se retirant dans un hideux royaume,

La Femme aura Gomorrhe et l’Homme aura Sodome,

Et, se jetant, de loin, un regard irrité,

Les deux sexes mourront chacun de leur côté.

Но скоро каждого ждёт ненавистный дом:

Гоморра — женщинам, а для мужчин — Содом;

Бросая издали разгневанные взгляды,

Два пола встретят смерть, хотя и будут рядом.

У Вини уже был концепт «моносексуальности», и Фуко в последние годы своей жизни возложил на него все свои надежды на счастье и из которой он черпал свою радость жизни, как показал Эрик Марти в книге Le Sexe des Modernes. Коффен имеет заслугу разве что в том, что она отдала в распоряжение свой голос тому, что нашептывалось с незапамятных времен в наиболее респектабельных и устроенных лесбийских кругах. Новым здесь является лишь то, что речи, которые ранее произносились шепотом на ухо подружкам, отныне озвучиваются для широкой публики по всем каналам. Откуда же эта новая толерантность к нетолерантности? Оттуда, что мы живем под гнетом режима аксиомы отделения.

И когда Тартюф и Тартюфа перекрикиваются, кричат о покушении «Боже, упаси нас от отвратительных пристрастий этих лесбиянок!», то что им ответить кроме: «Забейте, Т и Т, забейте, ради бога, если вас от этого так выворачивает! Оставайтесь друг с другом!»

Валери Соланас все уже сказала после 1967 года в SCUM Manifesto (Манифест Общества Полного Уничтожения Мужчин): «“Жизнь” в этом “обществе” настолько, в лучшем случае, скучна, и это “общество” настолько не подходит для жизни женщин, что для женщин ангажированных политически, увлеченных и смелых не остается ничего иного, как произвести переворот в государстве, уничтожить денежную систему, установить тотальную автоматизацию и избавиться от мужского пола». И бах! Бах! Бах! — Она три раза стреляет из револьвера в беднягу Энди Уорхолла. Тот едва не погиб и всю оставшуюся жизнь находился под страхом Соланас. Она же прошла психиатрическое экспертизу и отделалась тремя годами тюрьмы. Умерла она в Сан-Франциско в 1988 году. В этом же городе была поставлена в 2000 году ее пьеса Up your ass, то есть «В твою задницу», рукопись которой она передала Уорхоллу. По утверждению Village Voice, она дала себе слово стереть всех мужчин с лица земли. Норман Майлер называл ее «Робеспьером феминизма» (см. Википедию).

На данном этапе, Соланас или MGTOW, все еще достаточно просто. Это война полов, знакомая нам с начала времен и разве что раскаленная теперь добела и с реальными выстрелами (пока не сообщали об убийствах, совершенных MGTOW, но они не заставят себя ждать).

Этот накал отражает неотвратимый взлет желания, скажем так, сегрегации, разделения, в нашей эпохе. Пародируя Сюлли, превосходство и сепаратизм — это две груди сегрегации. Она несет нас на своей волне, — всех и вся как мы есть, кто за, кто против, кому всё равно, правых, левых и всех прочих.

Новый трепет

Гюго пишет Бодлеру о Бодлере, что тот создал «новый трепет». Вот оно.

С выходом на сцену транса, персонажа, часто колоритного, нашей человеческой комедии — (Транс у Бальзака? Конечно, под видом андрогина, Серафитус-Серафита) — новый трепет пробежал по цивилизации.

Смута — вот, что привносит транс. Не смуту в гендер, и так внутренне запутанный, но потасовку в саму незапамятную войну полов.

Задолго до трансов монстром был гермафродит. Он тоже вносил смуту в общественный сексуальный порядок. Однако, гермафродитизм — это вопрос органов тела. Гермафродит — это случай биологический, причем случается он довольно редко. Андрогиния, напротив, — изобретение мифологическое, это дело лука и лайфстайла. Андрогин — некто, чья внешность не дает вам определить, к какому полу он принадлежит. О нем речь идет уже в античной Греции и Риме: посмотрите «Неопределенный пол» Люка Бриссона. Это уже не расстройство сексуальной идентичности как таковое. Транс — это совсем другое.

Прозопопея транса

Как и Вольтер, Фуко любил играть в чревовещание. В своих книгах он охотно предоставлял речь вымышленным собеседникам, оппонентам. Он придумывал для них аргументы, составлял им речи, а позже отключал своё чревовещание и вновь возвращался к обычному голосу чтобы ответить уже от собственного имени своим марионеткам. Использовал он этот прием, если мне не изменяет память, после окончания «Истории безумия». Сегодня же, если воинствующий транс, — например, редактор одного из прекрасных сайтов, процветающих в интернете уже два года, Vivre Trans или Seronet, — какие нотации он будет мне читать, если по случайному стечению обстоятельств увидит мой разговор с Эриком Марти? Мне только и остается, что его (разговор) изобрести.

Мой воображаемый транс сказал бы нечто в таком духе:

«Ни Марти, ни вы, ни Батлер, не являетесь трансами. Вы лишь говорите о трансах. Трансы — лишь объекты ваших разглагольствований, подробно тому, как в течение долгого времени они были объектами медицинского дискурса, дискурса психиатрического, психоаналитического. Всё, с этим покончено. Перемещение сил такого масштаба, который вы себе не представляете, сил, которые могут перевернуть всю культуру и цивилизацию, позволило трансам взять речь — «как была взята Бастилия», пользуясь сравнением Мишеля де Серто, высказанным по поводу мая 1968 года. Отныне трансы говорят о трансах, говорят с трансами, говорят о трансах с не-трансами, и последние должны многому научиться и за многое попросить прощения. Кто как не транс более компетентен, чтобы говорить о трансе?».

Он или она продолжит: «Несмотря на то, что ошибочно думают и желают, возврата назад уже нет. Джин не залезет обратно в бутылку. Так и есть. Вам придется отныне и вовеки учитывать нас, нашу речь, нашу чувствительность, наши требования и наши надежды, наши страдания, выраженные нашими словами, а не вашими, которые, между нами, воняют плесенью. В вас больше нет свежести, вы спеклись, вам больше нельзя доверять. Один — Марти, профессор литературы — играет в эпистемологию; другой — Миллер, будучи выпускником Эколь Нормаль и агреже по философии — изображает из себя клинициста. Ваша эпистемология, как и ваша клиника — это лишь отброс устаревшей измученной идеологии, отражающей структуры патриархального и гетеросексуального господства, которая навсегда низвергнута. Мы больше не заключенные и не заложники вашего ненавистного «знания-власти». Слова — наши слова — не предназначены, чтобы питать пустопорожнюю критику. То, что вы в своей спеси называете «клиникой» — это лишь «человеческий зверинец», по своему достоинству похожий на то, как в колониальные времена несчастных аборигенов вырывали без жалости из жизни дикой, свободной и куда более цивилизованной, чем ваша, чтобы сделать из них чужеземцев на их собственной земле, из коренного населения — зверей для показа на ярмарках.

Заключение: «Вам остается только одно: замолкнуть. И затем покаяться. И затем, когда вы искупите вашу вину, вы пойдете в школу трансов, в которой вы наконец узнаете, кто мы есть, и о чем у вас нет ни малейшего представления. Вы узнаете, в каких выражениях нужно к нам обращаться, каким способом нас слушать. Вы потеряете привычку говорить вместо нас. И вы семь раз будете прикусывать язык, прежде чем вздумать нам противоречить, поскольку кто, как не мы, знает о себе лучше на собственном транс опыте, по собственным транс-чувствам»?

«Красиво ли я спустилась?»

«Красиво ли я спустилась?», — Фраза Сесиль Сорель, произнесенная однажды вечером в 30-е годы и с тех пор вошедшая в обиход. Оставив Комеди-Франсез ради Казино де Пари, она играла первый раз актрису кабаре, и адресовала этот вопрос Мистангет, признанной звезде мюзик-холла, «лучшим ножкам мира», которая завистливо смотрела с авансцены. Сорель правда только что с апломбом спустилась по большой Дорийской лестнице, которая, как уточняет Google, «сломала не одну лодыжку и не одну карьеру танцовщиц легкого жанра».

И я, — не фальшиво ли я сыграл транса, не подвернул ли свою лодыжку танцовщицы? — поскольку именно танцуя следует писать, не так ли? — как мне рекомендовал вслед за Ницше мой прекрасный друг Северо Сардуй, дорогой кубинец Франсуа Валя, издателя Лакана в издательстве Seuil, ставшего для меня верным другом ещё до роспуска Фрейдовой Школы в 1981 году.

Будь я сейчас Мистангет и потребуйся мне оценить выступление Жама в качестве чревовещателя-транса, я не поставил бы ему очень уж высокий балл. Разве сказал бы настоящий транс, что слова пси «воняют плесенью»? Да, они весьма дурно пахнут, это факт. Там, где буря которую Лакан поднял в психиатрии и психоанализе, ещё не развеяла миазмы, там и не может хорошо пахнуть, — злобно заявляли Делез и Гваттари насчет кабинета аналитика. Но для того, чтобы позволять себе подобные грубости, следует быть знакомым с подобными местами, как я, и как Гваттари. Настоящий транс не выразился бы в таких терминах, как мне представляется. Он был бы деликатнее.

Пресьядо выходит на сцену

В качестве доказательства я ограничусь высокомерием взгляда, оттененным строгостью (на мой вкус несколько чрезмерной), с которым Поль Б. Пресьядо (FtoM) обращался к публике, собравшейся на 49-е Учебные дни L'École de la Cause freudienne. Он предпринял достойные усилия, чтобы перевоспитать и убедить нас, что психоанализ не имеет шансов выжить, если не возьмет Пресьядо и его друзей в качестве проводников, и не откажется от почтения к патриархату, который давно умер и был похоронен, в то время как мы этого вовсе и не заметили. Это было около двух лет назад, Пресьядо был так доволен собой, если не нами, что сразу же сделал из своего доклада книгу с названием, вдохновленным Кафкой: «Я монстр, что говорит с вами. Доклад для академии психоанализа». Эта книга, с посвящением Джудит Батлер, была взята под ее покровительство и хорошо принята в престижном издательстве Grasset, благодаря его руководителю Оливье Нора (Olivier Nora).

Конечно, можно упрекнуть Пресьядо в том, что он превысил оговоренные полчаса времени, отведенного для его выступления, заняв дополнительно еще полчаса, предназначенных для импровизированной дискуссии на сцене с двумя аналитиками, делегированными Школой. Если быть точным, то обмен длился не более 8 минут. Однако, в конце этого краткого обмена он пришел к заключению, которое выглядит воодушевляющим для профессии: «Я полагаю, что вы сможете сохранить ваше место, исторически изобретенное, если только вы сумеете войти в диалог и поддерживать отношения в настоящем с современной политической радикальностью». Любезное приглашение к aggiornamento. Пряник после кнута. Я думаю также как вы: «профессия устарела».

Вашу речь монстра, кнут, вы зачитали. Громкие заверения, воинствующие, яростные. Вы говорили с нами как господин, извергающий проклятия, практически пророк. Однако, наш коллега Ансермет, один из двух членов L'École de la Cause freudienne, уполномоченный на дебаты с вами, лакановский психоаналитик, профессор детской психиатрии из я не знаю, скольких университетских и больничных отделений и служб в Швейцарии, автор я не знаю скольких книг и единственный иностранный член Французского Комитета по Этике, смог приветствовать ваш манифест с теплотой и самообладанием: «Поль, спасибо. Мы поняли, что в первую очередь, у вас есть что нам сказать!»

Затем вы опубликовали ваш доклад, вовсе не упомянув о заключительном обмене репликами с Ансерме, предоставив симпатизирующей прессе изобразить вас преследуемым, проклятым, освистанным публикой из озлобленных идиотов, вот какое заключение я могу сделать (когда мне нужно я умею изображать швейцарца, как Ансерме прекрасно изображает француза, когда хочет). У вас есть собственная аудитория, и нет смысла расстраивать ее, говоря, что вы были приняты внимательными практиками и лишены малейшей агрессии по отношению к вам. Публика высоко оценила проявленную Вами добрую волю в ответ на наше приглашение и тепло приветствовала Ваше красноречие. Два или три вражеских крика были услышаны, это верно, в то время как вашими слушателями были три тысячи пятьсот человек. И не говорите мне, что все смотрят со своей колокольни: дни Школы всегда записываются.

Стало быть, вы, Пресьядо солгали. Я бы сказал, что это настоящая война, если бы мы были на войне. Только это не так, даже если эта война вам и была бы на руку, поскольку вам нужно пугало, чтобы воодушевить группу трансов, в которую входят вовсе не все трансы, но это фланговая ударная группа сообщества, которое ее создало, двигаясь вперед форсированным маршем.

Я тоже питал подобные надежды. И их было немного, барбудос, когда они свергли диктатора Батисту на Кубе и установили правление семьи Кастро (1959-2021 гг.), продолжающееся там и по сей день. Так что все надежды вам позволены.

Головокружительная демография

Вы знаете, Пресьядо, трансы, как бы их не называли, мы встречаемся с ними в свою очередь чаще как аналитики и психиатры, особенно теперь, когда их число продолжает расти, в соответствии со священным писанием Пятикнижия: «Плодитесь и размножайтесь» глаголы parah и rabah (Книга Бытия 1:28). Я вам сразу скажу, что на этот счет моя наука нова и происходит из недавней статьи в «Новом богословском журнале», благодаря отцу Морису Гилберту, S.J., иезуиту, бывшему ректору Папского Библейского Института Рима.

Он замечает на этот счет, что раввинистическая традиция полагает, что предписания Бытия I:28 адресованы только мужчинам, стало быть, не адресованы женщинам. Как же, черт возьми, хотели они приняться за «размножение»? Не представляю. Тайна покрытая мраком.

Одна проповедь, мы не знаем, принадлежит ли она Василию Великому или Григорию Нисскому, добавляет к глагольному биному третье предписание: «И наполняйте землю». Нельзя сказать, что евреи воспользовались этими рекомендациями. И даже если иногда считают, что они влияют на мир, это лишь капля в море, поскольку их всего лишь 14 миллионов, тогда как мусульман 1,6 миллиарда, и будет около 3 миллиардов к 2050 году, что даст им равные шансы с христианами, которых на сегодня уже более 2 миллиардов. В то же время, евреев увеличится лишь на 2 миллиона. Мои данные 2010 года, но ресурс надежный (Pew Research Center).

Любопытное пересечение, сказал бы Фуко. По мере того, как уменьшается демография маленького «избранного народа», за дело принимается «трансгендерный народ», и кажется, отправляется «наполнять землю». Все показатели указывают на одно: всё больше людей в мире чувствуют и называют себя трансами. Во Франции их пока не считают — ещё пока. Тем не менее, по подсчетам 2011 года 15 000 людей определи себя как трансгендеры. Напротив, в США считают и оценивают. В течение 5 лет транс население США выросло до 1,4 млн человек, что составляет 0.6% взрослого населения. Пять лет ранее, в 2011 году, этот процент был вдвое меньше: 0,3%, т. е. 700 000 человек (я привожу статистику, опубликованную в статье 2016 г. в New York Times).

Чтобы понять, что представляет собой такой рост, сравним его, например, с населением Франции. Учитывая, что темпы роста составляют здесь 0,4 процента, кривая, представляющая собой натуральный логарифм 2, позволяет понять, что во Франции, при постоянных темпах население будет вырастать в два раза в течение 173 лет, в то время как удваивание американского транс-населения, основываясь на достоверных и подробных данных, произойдет только за пять лет.

Отсюда расплывчатое ощущение непросвещенного мнения о «вторжении», «эпидемии» и недавно распространенный во французских СМИ некой буржуазной академической властью пагубный тезис, согласно которому трансгендеров «слишком много». Биополитическое оценочное суждение, поспешно сформулированное, лишенное какого-либо научного обоснования и выражающее предубеждение в нездоровой форме.

Нужно ли, тем не менее, выражать одобрение транс-авангарду по поводу его зачастую триумфальной речи? В этой речи слышится, перефразируя Арагона, что транс — будущее мужчины — и женщины, всех и вся, каждого.

Транс наших дней описан как герой нового времени, устраняющий древний патриархат и его отвратительные стереотипы и открывающий человечеству сияющий путь к автономии гендера. Не-транс, напротив, возникает как стыдливый, подавленный транс или транс-невротик, отрицающий по трусости, глупости и трансфобии становление-трансом, призвание любого человека. Принимая во внимание демографическую эйфорию, вызванную экспоненциальным ростом числа трансов, преувеличенную по сравнению с фактической реальностью, лидеры транс-эмансипационного движения склонны к высказываниям (des énoncés), принимающим порой вид того, что можно назвать транс-превосходством.

Бемоль

Я говорю слово, которое ранит: Schwärmerei. Кантовское слово. Оно непереводимо. Его можно передать на французском по-разному: энтузиазм или экзальтация, подъем духа, фанатизм, бессвязность, экстравагантность, иллюминизм. Спустимся на землю. Возможно, следующие факты будут более приемлемыми для транс-лидеров, если они исходят от одного из них, а не от психиатра (трисы) или профессора (рки) психопатологии. Давайте, например, прочитаем, что Клер Л. (MtoF) написала в своем блоге mobilisnoo.org в 2018 году: «Причина, по которой мы чувствуем необходимость вести учет трансгендеров, заключается в первую очередь в том, что эта группа населения подвержена гораздо более высокому риску самоубийства, чем остальная часть населения, и им требуются специальные лекарства и, в некоторых случаях, хирургическое вмешательство». Она добавляет: «По сравнению с взрослыми цисгендерами, взрослые трансгендеры в три раза чаще задумывались о самоубийстве и в шесть раз чаще пытались покончить жизнь самоубийством». Наконец, в интересах эффективного управления общественным здравоохранением она рекомендует «консервативную оценку количества пострадавших». Этот объем также {позволит} принять адекватные административные меры, чтобы иметь возможность регулировать в разумные сроки изменения актов гражданского состояния, необходимые для нормальной жизни трансгендеров». Это полезное напоминание о том, что в стране трансгендерных людей не все так безоблачно, и что до того, как стать активистами трансгендерного движения, они были просто людьми, которые более уязвимы, чем другие, находятся в большей опасности и больше страдают.

В поисках истеричек

Трансы, могут ли практики, следующие за Фрейдом, отказаться от того, чтобы выслушать тех, кто проявляет желание, которое не всегда носит скрытый характер? Хорошо известно, что Фрейд в свое время умел слушать этих истеричных женщин, которых самые внимательные врачи считали симулянтками и актрисами. Шарко выставлял их на сцене своего госпиталя в Сальпетриере. Свидетелем этого был Фрейд, который учился у него с октября 1885 года по февраль 1886 года. На этой маленькой улице Ле Гофф в Латинском квартале, где Сартр, Пулу «Слов», провел свое детство до 12 лет, на отеле «Бразилия» висит мемориальная доска, напоминающая о пребывании там молодого австрийского стипендиата.

Вернувшись домой, Фрейд не подражал Шарко, он не стал открывать венский театр истерии. Этих женщин — а также несколько мужчин, не менее истеричных, — он принял в своем маленьком кабинете, который теперь стал памятным местом, и начал слушать их по одному. Когда в 1921 году молодой Андре Бретон с трепетом прибыл навстречу первооткрывателю бессознательного, он был ужасно разочарован, обнаружив «дом довольно посредственной наружности», пациентов «самого вульгарного типа» и практикующего в лице скромного «аккуратного буржуа», в котором не было ничего дионисийского (см. Лакан, Écrits, стр. 642). Будем честны: тридцать лет спустя Бретон с сожалением опроверг рассказ о своем визите, в своей слепоте он обвинил «прискорбную жертву духу Дада».

Именно из этого невзрачного на вид места должно было начаться движение, которое постепенно завоевало весь Запад и перевернуло вверх дном нравы нашего общества. Это стало возможным благодаря выходу на сцену человеческой комедии нового персонажа, психоаналитика, совершенно противоположного «Господину», карикатурный образ которого передает одна фотография Шарко — вспоминается картина из музея Бувиля в «Тошноте» — психоаналитика, чья практика слушания не имеет ничего общего ни с судебной практикой признания, ни с религиозной практикой исповеди, при всем моем уважении к «Воле к знанию» Фуко — мы обязаны ему исчезновением со всей поверхности земного шара великих «истерических эпидемий», как их называли психиатры, попавших в хронику XIX века. Одна из них, знаменитая коллективная истерия, массовая демоническая одержимость в Морзине, маленькой савойской деревушке, произошедшая в 1857 году, когда-то была предметом диссертации на кафедре психоанализа, которую я возглавлял в Университете Париж 8.

Однако во времена Фрейда не было воинствующих групп или лобби, отстаивающих свободу истериков, расширение их прав и возможностей, их empowerment. Эти женщины приходили к нему каждая по собственной воле, за свой счёт, и он принимал их по одной, лицом к лицу, а затем придумал их уложить. Это точно было не: «Вставай, проклятьем заклейменный! Весь мир голодных!» Ни один из феноменов, характеризующих группу или массу, «толпы», как сказал Гюстав Лебон, не вмешался. Однако это не означает, что по мнению Фрейда эти феномены выходили за рамки открытой им области. Он должен был их структурировать в метапсихологических терминах в своей «Психологии масс» 1921 года, которую Лакан научил нас читать в 1964 году на своем Семинаре «Четыре основные понятия психоанализа». Позже, благодаря майским событиям 1968 года, Лакан предложил новый подход, изобретя дискурс Господина как изнанку психоанализа, откуда исходит его идея о том, что «бессознательное — это политика», очень проясняющая формула, в которой мало что уловили.

Лакан высоко ценил Фрейда, который сумел показать себя «послушным истерику». Я тоже хотел бы поздравить практиков сегодняшнего дня, сумевших стать «послушными трансу». Но в этом ли дело?

Продолжение следует.

Над переводом с французского работали: Полина Чижова, Василий Семёнов, Ирина Макарова и Глеб Напреенко (редактура).

Опубликовано с согласия автора.

Оригинальный текст:
Jacques-Alain Miller, « Docile au trans », Lacan Quotidien N° 928, 25 avril 2021, p. 3-18. Disponible sur internet: https://lacanquotidien.fr/blog/tag/docile-au-trans/