Нам бросили песок в глаза. А мы и рады. Это великое наслаждение, пасть на колени перед подчиняющей рукой. И мучительное страдание крадется к тому, кто пытается своими руками вытереть песок. Он расцарапает глазные яблоки и ослепнет. Ослепнет, перед лицом наслаждения, и в явившейся ему слепоте он будет различать только туман того, что его якобы репрессирует и не даёт жить так, как он того «хочет». В этом чувствуется ясность того, с каким ажиотажем современные «меньшинства», всегда бывшие ненужными, вычеркнутые из наслаждающейся общности, постоянно стремятся указать на то, что быть репрессированными у них есть право. Они требуют того, чтобы и им было кому подчиниться, пусть и единственным их господином выступает лишь их же дискурс.

Сопротивление подчинению — позиция обреченных, тех, кого жестоко обманули, затуманив их разум идеями власти или что еще ужаснее — равенства. Быть властителем и подчиняющим это страшная судьба, но она хотя бы обеспечивает наслаждение многих, быть равными, значит быть лишенными наслаждения вовсе.

Но что говорить о тех, кто сам втыкает себе палки в колеса, ведь есть и те, кто идет навстречу сияющей радости подчинения. И их большинство. Быть подчиненным — это несокрушимое желание человеческого рода, раскрывающееся и в древности с изобретения Богов, не позволяющих человеку остаться в господском одиночестве, и сегодня, когда в светских обществах многие ученые предлагают физиологические формы детерминизма.

Нами владеет тело. И подчиняясь ему, мы извлекаем самые сладкие часы существования.

Но речь не идет о том, чтобы быть во власти бесконтрольного садиста. Садист несчастен, так как отрицает возможность собственного подчинения. И подчинение несчастному не несет радости. Самым завораживающим и тем, что открывает путь к наслаждению, оказывается элемент легитимности, который ярко просвечивается в необходимости договора имеющего места в «традиционных» мазохистских отношениях или большинстве государственных устройств.

Но как нам, утерявшим веру в Богов и уверовавшим в безосновательность любого дискурса, ощутить на себе ту теплоту, что может даровать нам рабство?

Может быть, кинематограф способен выручить нас?

Существует же достаточно распространенная «критика» кино, со стороны ослепленных идеями власти и равенства, касающаяся того элемента что при просмотре фильма, сам фильм репрессирует нас. Он сковывает наши движения, подавляет волю к действию, по край ней мере во время просмотра, и демонстрирует нам насильственный поток образов, который мы не в силах изменить.

Но разве мы остаемся недовольны во время просмотра того фильма, подчиняясь которому нас переполняют все самые лучшие ощущения?

И более того, в самом содержании кинематографа кроются те места, что могут вызывать дрожь по всему телу.

Часто этими местами оказываются именно те, где нам демонстрируется персонаж в легитимном подчинении другому, а если учесть тот факт, что сама ситуация кинематографа и есть та, где человек легитимно подчинен обстоятельствам (камере, режиссеру, сценарию), то более утрированные моменты в содержании позволяют лишь легче выявить эту тенденцию.

Взять, к примеру, начальную сцену из фильма Марко Беллоккьо «Видение Шабаша», где Беатрис Даль, исполняющая главную женскую роль, лежит на столе перед группой инквизиторов, один из которых проводит тщательное обследование её тела на предмет её ведьмовской природы.

Поспешно можно предположить, что именно власть над её телом привлекает зрителя, и тем более, где тут легитимность, если учесть что не она сама легла к инквизиторам на стол? Однако, я позволю себе предположить, что не это в данном случае является ключом к наслаждению извлекаемому из просмотра, а именно то, что в первую очередь мы, зрители, идентифицируемся с тем, что нам дано как центр, просто в силу того, что быть центром собственной «солипсической» реальности, нам проще и понятнее всего. А Беатрис в этой сцене дана нам именно в качестве центра. То есть, будучи ей, мы ощущаем власть инквизиторов над собой и не останавливаем просмотр, а хотим смотреть ещё. Это и есть легитимность, которая в данном случае проявляется в неразрывном сосуществовании закадровой и внутрикадровой реальности.

Приведем еще один пример — фильм Цая Мин-Ляна «Река», практически целиком строится на этом аффекте. На аффекте осмотра и медицинского вмешательства. Главный герой, шея которого принимает неестественно согнутое положение, на протяжении действия картины вынужден посещать всевозможных целителей, проводящих различные манипуляции с его телом. Уровень наслаждения зашкаливает настолько, что иного исхода режиссер и не видит, и в качестве финальной ноты, разрывая все табу, предъявляет нам сцену инцеста между отцом и сыном. Тотальное подчинение и тотальное наслаждение — секс с отцом.

Приняв в внимание данный аффект, который мы назовем «воля к подчинению», можно попробовать основываясь на нем выстроить некую стратегию действия, которая будет выступать чем-то иным по отношению к распространенным стратегиям дележки власти или попыток ее равного распределения. Можно сказать, что речь скорее идет о «равном» распределении подчинения, в котором каждый способен неприкрыто извлекать из него наслаждение. И тогда, одной из рабочих моделей оказывается модель «извращенного солипсизма», при которой весь мир — производное Солипсиста, однако имеются основания предположить, что этот самый Солипсист — «не-ты».